Реабилитация. Путь к выздоровлению (ЛП)

— Что все это значит?
Она отрывает взгляд от рецепта в телефоне.
— Я не могла заснуть. Мне не терпится услышать о Ванессе.
— Так ты принесла завтрак?
— Я решила приготовить фриттату.
— Что?
— Фриттату. Это как пирог без теста.
Я заглядываю ей через плечо и замечаю в смеси немного яичной скорлупы. Я опускаю палец, чтобы достать ее оттуда.
— Ты кое-что забыла.
— А он думал, что может научить меня разбивать яйцо одной рукой.
— Он?
Роза краснеет. Я смахиваю кусочек скорлупы с ее носа и уворачиваюсь от шлепка.
— Позволь показать тебе, чему я научилась.
— Учитывая, что в последний раз, когда мы ели твою еду, это была сгоревшая овсянка, я собираюсь начать молиться прямо сейчас.
— Питер был бы так горд.
Ну а потом я немного тону.
— Мне жаль, — говорит она, отставляя яичную массу и выключая плиту. — Прошло слишком мало времени.
Я отступаю назад и облокачиваюсь на стойку.
— Нет, все в порядке. Все в порядке.
Это один из тех случаев, когда хорошо ничего не значит, но оставим это.
— Ладно.
— Ладно.
— Ладно, называй меня сумасшедшей, но я не знаю, как пользоваться твоей кофеваркой.
— И ты еще делаешь пирог без теста?
— Эй! Это сложная технология.
Я включаю кофеварку, сажусь за кухонный стол и наблюдаю, как Роза потеет над рецептом фриттаты.
Она достает еще один кусочек скорлупы из взбитых яиц.
— Так что насчет Ванессы прошлой ночью?
Началось. А в ее крови еще нет кофеина.
— Выкладывай.
Я рассказываю ей о нашем разговоре. О том, что до Ванессы дошли слухи о том, что они с Питером якобы встречаются, и хотя это было неправдой, ей захотелось понаблюдать за моей реакцией. Затем о том, что это она рассказала в школе о моем отце и о домашней ситуации, потому что беспокоилась обо мне. А не по какой-то другой злонамеренной причине. Я пропустила ту часть рассказа, где она упрекнула меня в том, что я бросила ее ради Розы.
— И ты поверила ей?
— Да. На самом деле поверила. Я почти рассказала ей об аборте.
— Вау.
— Знаю.
— Думаешь, она хочет снова стать друзьями?
— Не могу ответить.
— Но они не вместе.
— Нет.
Роза наливает кофе в две кружки.
— Тебе все еще нездоровится?
Нездоровится? Проверяю тело. Когда я пошла в туалет, то не заметила никаких следов и, вообще, чувствую себя относительно нормально. Может быть, я уже прошла через это. Возможно, мое тело восстановилось гораздо быстрее.
Теперь, что касается сердца.
— Ты скучаешь по нему?
Он. Я скучаю по нему. Правда, скучаю. Даже когда кто-то начинает заполнять это пустое пространство, я все еще задаюсь вопросом, где он и что делает.
— Да.
Роза кладет свою фриттату в духовку и ставит кофе на стол. Я знаю, она хочет спросить меня о Сэте. Она с изяществом кружит вокруг этой темы, но в ее глазах горят искорки любопытства. Интересно, смогу ли я уклониться от ее расспросов. А еще сбежать сегодня днем в город, не сказав об этом Розе. Не то, чтобы я не расскажу вообще; просто пока не хочу. Не хочу, чтобы все лопнуло, как мыльный пузырь.
— Джен, что ты делаешь сегодня вечером?
Сорвалось.
— Никаких планов.
— Понятно, хорошо.
— Почему хорошо?
— Может, мы сможем потусоваться.
— Да, возможно.
— Если я не буду слишком занята, — говорит она, подмигивая.
— Фу, гадость. Позволь напомнить тебе, что ты говоришь об Уилле Фонтейне.
— Он пригласил меня покататься на роликах. Это так абсурдно и в тоже время мило.
— Согласна.
Как только таймер на духовке отключается, Роза получает сообщение от Уилла, что он хочет встретиться с ней пораньше. Она переводит взгляд с телефона на фриттату, потом на меня и снова на телефон.
— О, Роза, просто иди.
— Но завтрак!
— С каких это пор ты завтракаешь?
— Точно. — Она собирает свои вещи, затем подходит и обнимает меня на прощание. — Действительно, может, потусуемся все вместе позже.
— Да, возможно, — повторяю я, зная, что она просто пытается быть милой. Она увязнет в Фонтейн-стране, и мой путь в город (и к Сэту) будет свободным и простым. — Пока, неразлучник.
— Замолчи, — говорит она и выбегает за дверь.
Я слышу сигнал телефона.
Сэт: Сегодня результаты!
Все эти поездки в город туда-обратно вызывают у меня легкое головокружение. И результаты звучит так по-медицински. По крайней мере, те, которые я обнаружила в последнее время, мне не очень понравились. Особенно две розовые полоски. Но теперь это результаты прослушивания. Вчера я прослушивалась на вне-Бродвейское шоу. Разве не это вчера произошло?
Сэт: Встретимся раньше и пойдем вместе?
Дженезис: Хорошо. Где?
Сэт: Кофейня на Боуэри и 2-ой. Забыл название. В 4 вечера?
Дженезис: Увидимся там.
Я заглядываю в комнату мамы. Она читает.
— Там фриттата, которую сделала Роза, а в кофейнике кофе.
— Спасибо.
— Ты в порядке?
Мама кивает.
— Люблю тебя, Джен-Джен.
Она не называла меня так целую вечность. Мы смотрим друг на друга, но я знаю, что разговор дальше не пойдет. Мы не будем говорить о вчерашнем вечере. Мы не будем говорить о том, как я рассталась со своим парнем, сделала аборт и приняла участие в пробах для спектакля в городе. Я не скажу ей, что иногда, если открыть себя чуть больше, кто-то еще может удивить тебя, пусть даже это мальчик с лохматыми волосами и огромной улыбкой. Но вместо этого я просто говорю:
— Тоже люблю тебя.
*   *   *
В автобусе через проход от меня спит мужчина с открытым ртом и держит очки на груди. Я даже вижу серебряные пломбы в его задних зубах. Прохладный воздух просачивается через окно в перегретый салон.
Я почти решилась написать Делайле, но так и не могу заставить себя.
Автобус добирается до автовокзала, и выброшенные пассажиры двигаются кто куда. Однажды Роза рассказывала мне, что, когда она отправилась в Пуэрто-Рико, то при посадке все пассажиры аплодировали. Эти же упавшие духом люди в автобусе из прибрежного Нью-Джерси не кажутся слишком взволнованными, добравшись до Манхэттена. Никаких аплодисментов.
К тому времени, как я добралась до портового управления, а затем на метро до кофейни, где Сэт назначил встречу, на часах 15:37. Просто я пришла чуть раньше. Небо — словно хмурое, холодное серое покрывало над городом. И люди сегодня, кажется, передвигаются очень медленно. Такое чувство, что воздух слишком густой и сквозь него трудно пробраться.
В ожидании Сэта я заказываю чай Эрл Грей и добавляю молоко и мед. Первый глоток обжигает язык, отчего мой рот становится каким-то нечетким. Я позволяю себе посидеть за чаем и, чтобы скоротать время, копаюсь в телефоне. Сообщения Делайлы со среды начинаются с совсем простеньких «ищу тебя», а затем развиваются до «ТВОЮ МАТЬ, ОТВЕТЬ МНЕ!».
Я кладу телефон рядом с чаем, который слишком горячий, чтобы пить. Когда я была ребенком, мой отец говорил, что однажды отвезет меня в Париж. Что я не представляю еду, людей, музыку, андеграундный театр. Меня всегда смущало это слово, андеграунд. Я представляла себе группу людей, которые зарылись в землю и наполнили миры музыкой, а вся их кожа стала зеленой, как в картине Тулуза-Лотрека.
Теперь, пожалуй, я сама на пути в театр андеграунда. Хотя он и не под землей, а наверху в баре.
Сейчас 15:54. Дверь звенит каждый раз, когда открывается, но Сэта до сих пор нет. Интересно, нервничает ли он. А что будет, если он пройдет, а я нет. Или наоборот. Я пытаюсь представить, как буду приходить в город ночью вместе с этими зелеными андеграундными людьми и играть с ними в спектакле. Интересно, какой Каспер как режиссер. И почему все говорят, что он такой сумасшедший, в то время, как на прослушивании он едва говорил. Просто смотрел из тени. И слишком быстро останавливал людей. И, вероятно, вообще не заметил меня, потому что я просто ребенок, пытающийся проникнуть в их мир. Пытающийся отыскать их портал.