Кровь Асахейма

Гуннлаугур снова покачал головой.
— Ему здесь не место, — сказал он. — Не сейчас. Он сделал свой выбор.
Выражение лица Арьяка не изменилось, он не осуждал, не смеялся и не сочувствовал. Неподвижный, как камень, в честь которого он получил свое прозвище.
— Тогда ты должен не послушать Рагнара, — заметил Арьяк. — Но скажи честно, парень: тебя действительно беспокоит именно это?
Гуннлаугур поднял глаза.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты веранги отряда Ярнхамар. Если тебя волнует твоя стая, то ты можешь пойти против ярла в этом вопросе. Он может не уступить, но будет уважать тебя. Но если проблема в тебе, если все дело в твоей слабости, то он рассмеется тебе в лицо и прогонит с глаз долой, как кэрла. Я слышал, Молодой Король любит посмеяться, ему не надо будет искать вескую причину для тебя.
Гуннлаугур ощутил вспышку гнева, гордость, которая всегда жила в нем, оказалась уязвлена. Правая рука инстинктивно сжалась в кулак.
Арьяк был быстрее. Огромный воин отбросил Гуннлаугура от наковальни, с силой толкнув его в грудь. Выражение лица на секунду стало более жестким, на нем отразились презрение и растущая боевая ярость.
Потеряв равновесие, Гуннлаугур отступил назад. Он ударился обо что-то — это оказалась оружейная стойка, и металлические клинки и рукояти посыпались на пол вокруг него.
— Что такое, Волчий Гвардеец? — поддразнивал его Арьяк, надвигаясь, подняв огромные кулаки для удара. — Испугался Гирфалькона? У тебя кровь остыла с тех пор, как вы в последний раз сражались друг с другом на равных?
Гуннлаугур бросился на Арьяка в ответ. Два воина столкнулись, борясь, как старые медведи в пещере.
— Я ничего не боюсь! — проревел Гуннлаугур. Он обхватил руками торс Арьяка и яростно толкал его назад. — И ты это знаешь!
Арьяк выдержал давление, и из его рта вырвался странный звук. Наполовину ослепленный гневом, Гуннлаугур едва услышал его, уже занося кулак для удара.
Затем он узнал грохочущее фырканье — самый похожий на смех звук, который могло издавать высушенное жаром кузни горло Арьяка.
Гуннлаугур остановился, его яростная атака неожиданно утратила смысл. Он разомкнул захват и отошел от Арьяка с пылающими щеками.
Арьяк терпеливо рассматривал Волка, не переставая улыбаться.
— Хорошо, — произнес он. — Хорошо. На какой-то миг я подумал, что у тебя крыша поехала.
Гуннлаугур перевел дух. Гнев уходил так же быстро, как появился, уступая место стыду.
«Почему меня так легко разозлить? — подумал он. — Почему так просто спровоцировать?»
Арьяк, по-прежнему посмеиваясь, вернулся к наковальне.
— Ты позволяешь этим чувствам завладеть тобой, — сказал он, подбирая клинок и снова начиная его рассматривать. — Хьортур назвал бы тебя вожаком стаи, если бы прожил достаточно долго, чтобы выбирать. Кровь Русса, я бы и сам так сделал, ты можешь бить довольно сильно, когда сам этого хочешь.
Гуннлаугур опустил руки вдоль тела. Он чувствовал себя измотанным. Одно задание за другим, год за годом; когда-нибудь это должно было сказаться.
— Итак, что ты будешь делать? — спросил кузнец.
— С Эверссоном? Я встречу Ингвара как брата. Я бы хотел получить его клинок в свою стаю. Если он бросит мне вызов, я смогу подавить его. Если он будет бросать вызов остальным, я приму это.
Арьяк провел латной перчаткой по краю наковальни.
— Стая священна, — сказал он. — У нее своя жизнь, более важная, чем наша. Ты не можешь контролировать эту жизнь, только немного направлять. Если судьба снова сводит тебя с Ингваром, то стая сплотится вокруг вас обоих, так или иначе.
Гуннлаугур слушал.
— Гордость придает тебе сил, парень, — продолжал Арьяк. — Позволь ей сделать тебя еще сильнее — ты заслуживаешь своего места, но не позволяй ей ослепить тебя. Никто из нас не может быть важнее, чем стая. В конечном счете именно она должна выжить.
Взгляд Арьяка расфокусировался. Было похоже, что он обращается теперь не столько к Гуннлаугуру, сколько к себе.
— Запомни это, — сказал он. — Ты, я, Ингвар, сам Старый Пес, мы все никто поодиночке. Мы живем только ради стаи. Именно она делает нас смертоносными, вечными. Ничто больше не имеет значения.
Гуннлаугур поклонился. Он получил свой ответ. У него было то, за чем он пришел.
— Я понимаю, — ответил он.
Арьяк кивнул:
— Хорошо. Тогда ты можешь идти, и я вернусь к работе.
— Да. Примите мою благодарность, владыка.
Арьяк нахмурился:
— Не называй меня так. У нас одно звание.
Гуннлаугур улыбнулся сам себе. На какое-то мгновение он действительно забыл об этом.
— Ну конечно, — сказал он.
Волчий Гвардеец. Веранги.
Арьяк снова взялся за молот. Это было намеком, что пора уходить, и Гуннлаугур развернулся, направляясь к далекому шуму Хаммерхолда. Он шел медленно, прокручивая в голове слова Арьяка.
«Мы живем только ради стаи».
Это были знакомые слова, но ощущение от того, что ему о них напомнили, было странным.
«Именно она делает нас смертоносными, вечными».
С каждым пройденным шагом он чувствовал себя немного сильнее.
«Ничто больше не имеет значения».
  
Глава третья
 
Десантно-штурмовой «Громовой ястреб» под названием «Вуоко» стоял на приангарной площадке. От его уродливой, выщербленной серой поверхности исходил пар: лед, намерзший за время полета, испарялся в жаре ангара. Дальше, от самых пандусов въезда, на протяжении всего похожего на пещеру помещения сервиторы и обслуживающая команда кэрлов со стуком и грохотом выполняли тысячи рутинных задач. Шум в корабельных ангарах верхнего Вальгарда никогда не затихал. В них всегда раздавались рычание и свист работающих двигателей, или металлический лязг заряжаемых орудий, или громыхание машин-заправщиков, ползущих по скалобетонному полу.
Ёрундур Эрак Келборн по прозвищу Старый Пес осматривал свою гордость и отраду внимательно и критично. Он знал каждый сантиметр поверхности корабля, и любая новая вмятина или царапина раздражала его все сильнее. Он не беспокоился по поводу того, как машина выглядела, и странно было бы предположить иное, глядя на его собственное лицо с темными мешками под глазами и впалыми щеками. Но его всегда волновало, как корабль летал. «Вуоко» был таким же членом стаи, как он сам, частицей целого, элементом системы. Если бы корабль погиб, то они скорбели бы по нему так же, как по Тинду, а может, и сильнее, потому что Тинд был непростым товарищем: склонным к припадкам гнева и с изрядной долей яростной гордости Гуннлаугура, кипевшей внутри.
Ёрундур не любил брать «Вуоко» на тренировочные миссии. Дух машины ненавидел эту бессмысленную возню. Он был создан для охоты, так же как и его пассажиры. Если бы он мог поступать так, как считал нужным, то проводил бы наедине с кораблем больше времени, поднимая его ввысь, в верхние слои атмосферы, где небо уходило в фиолетово-синюю даль, а звезды усыпали свод космической пустоты. Именно там двигатели могли работать с максимальной эффективностью. Там можно было наслаждаться истинной силой его ускорителей и чувствовать импульсы яростной скорости.
В космосе «Громовой ястреб» был неуклюжей в силу обстоятельств машиной, ограниченный своими атмосферными двигателями, которыми не мог пользоваться в безвоздушном пространстве. На земле он походил на громоздкое чудовище, гротескную хищную птицу. Только между этими мирами, в разреженном воздухе, где встречались пустота и материя, ему не было равных.
— Итак, ты привел его обратно целым, — послышался голос из-за плеча Ёрундура.
Ему не надо было оборачиваться, чтобы узнать говорившего. Он продолжил смотреть на медленно остывающие шасси, проводя оценивающим взглядом блестящих глаз по контурам машины.
— В этот раз — да, — ответил он появившемуся рядом Вальтиру.
Ёрундур не был общительным человеком. Он не обладал ни непринужденностью Бальдра, ни тонким чувством юмора Ольгейра. Из всего Ярнхамара у Ёрундура лучше всего получилось поладить с Вальтиром. Они оба ценили хладнокровие в бою.