Идеальный (СИ)

 Поцеловать мужчину...
 Это определенно «клиника».
 Сразу вспоминаются слова отца о том, что мужеложцы «царства небесного не наследуют». Да... религиозность в их семье выходила за рамки обычных посещений церкви по праздникам. Крис очень отчетливо помнил рассказы матери и об огненном озере, в которое попадают грешники, и про вечные муки во тьме, «где только плач и скрежет зубовный». И хоть сам он религией не увлекался, но, видимо, где-то на подсознательном уровне сохранился ирреальный страх перед миром невидимым. Хотя вроде бы доказательств его существования не было. Но вспоминая наполненные благоговейным страхом глаза матери и фанатичные речи отца, Крис иногда задумывался над различными событиями, которые вполне можно было интерпретировать, как божественное вмешательство.
 С другой стороны... Где все те наказания, которые положены за разврат, в котором Крис, нужно быть честным с собой, погряз? Элитные шлюхи, дорогой алкоголь, клубы... В понятии Хемсворта, если бы Бог существовал, то давно бы покарал его и ему подобных. Ну, а поскольку никаких признаков наказания Крис не замечал...
 И вот теперь... Взглянув в прозрачные глаза музыканта, Крис, сам того не осознавая до конца, что-то понял. Будто заглянул за призрачную занавеску отделяющую реальность от хаоса. Том словно сломал в груди какую-то перегородку. И от этого было страшно. Так страшно, что, даже вдавливая педаль в пол, Крису казалось, что какую бы скорость он ни развил, что-то призрачное не отстанет. Оно... Они? Словно кто-то смотрел в затылок, провожал взглядом. Вглядывался в самую душу. И звучала в голове эта жуткая, выворачивающая наизнанку мелодия. Какая-то... словно Том подслушал ее где-то там, за чертой. Там, куда не то что заходить, заглядывать опасно.
 Может это... и есть наказание?
 И снова полезли в голову жуткие притчи, услышанные в детстве. Пугающие тогда еще маленького мальчика настолько, что свет горел в комнате всю ночь. А едва мать пыталась выключить светильник – Крис заходился истеричным плачем. И сейчас вспоминая свои ощущения... Это ведь то же самое! Словно кто-то недобрый внимательно наблюдает. Ждет, когда свет померкнет окончательно. Чтобы...
 Черт!
 Крис судорожно вдавливает тормоз, останавливаясь перед въездом на подземную парковку.
 Если он будет так рефлексировать, недолго и до аварии.
 Хемсворт втыкает первую передачу и осторожно катится по ровному заасфальтированному пандусу.
 Сейчас он поставит машину, поднимется домой, выпьет и ляжет спать. Завтра вставать черт знает во сколько – сдача номера через два дня, нужно поднапрячься. Проверить статьи, согласовать обложку... И много чего еще. Так что нужно выспаться. И не забивать голову лишними проблемами.
 И вдруг... где-то на периферии зрения мелькает что-то похожее на... человеческую смазанную фигуру? Словно кто-то...
 Крис резко оборачивается, впиваясь взглядом в пустоту.
 Ровные ряды машин, холодный свет люминесцентных ламп... Тихо, пусто...
 И Хемсворт подскакивает на сидении, чувствуя, как по спине течет холодный пот, в затылок словно впиваются сотни иголок, обжигают холодным огнем... И ощущение как в детстве – кожу словно жжет от чужого взгляда. Ощущение настолько явственное, что медленно оборачиваясь, Крис ожидает увидеть все что угодно, но только не... пустоту.
 Черт знает что!
 Он выдергивает из зажигания ключ и нарочито медленно вылезает из машины.
 Шаги гулким эхом отскакивают от серых стен, теряются в пространстве.
 Хемсворт нервно давит на кнопку вызова лифта и прислоняется к стене, вслушиваясь в тихий шум движущего механизма.
 Квартира встречает темнотой и вопиющим бардаком. Домработница, приходящая два раза в неделю, явится только завтра. А с ее прошлого посещения Хемсворт успел буквально разгромить наведенный порядок. И так из раза в раз. Периодически, когда Крису становилось совсем неудобно перед этой пожилой женщиной, так напоминавшей мать, он смущенно вкладывал в сморщенную натруженную руку конверт с, как он это называл, премиальными.
 Почему он это делал, Хемсворт не знал. Наверное, из суеверного убеждения в том, что даже самое маленькое доброе дело может перевесить и сотню грехов.
 Хотя...
 Крис усмехается, щелкая выключателем.
 С его-то набором пороков, пожалуй, нужно сделать как минимум сотню таких вот... добрых дел. Да и после этого уверенности в прощении все равно не будет. А все потому что от своего образа жизни Крис бы не отказался. Как ни печально это признавать.
 Странные мысли и странный день.
 Нужно завязывать с практикой самокопания. Это вызывает ненужные ощущения, а потом и проблемы с совестью. А современный уклад жизни – по глубокому убеждению Криса – наличия болезненно реагирующей на беззаконие совести не предполагал. А наличие мелких добрых дел, в виде конверта со ста долларами, всученного домработнице, как раз успокаивало взбунтовавшуюся душу. Мол, не такая ты и мразь. Вот и людям помогаешь...
 Хемсворт сбрасывает с постели грязную, пахнущую алкоголем рубашку и плюхается на матрас.
 По-хорошему нужно сходить в душ, потом хоть немного поесть... Он, кажется, и выпить хотел... Но сил нет. Хочется просто вырубиться.
 Так... какие, собственно, проблемы?
 Крис закрывает глаза, вытягивается на постели... и сразу же проваливается в сон, словно в темный колодец, наполненный ватной, почти осязаемой тишиной.
 ***
 "Sanguis bibimus, corpus edimus, tolle corpus Satani  
  Ave versus Christus!  
  Ave Satani!"*  
  Монотонный голос словно пропевает тягучие латинские слова. Слова наполняют пространство подземелья - а это именно подземелье, Крис абсолютно уверен - ударяются о сводчатый потолок, покрытый испариной.  
  Речитатив затихает и вступает хор. Похоже, они повторяют слова, произнесенные чтецом.  
  И вдруг крик, разрывающий благоговейную тишину. Отчаянный, безнадежный... И ничего. Ни шума голосов, ни попыток прервать нарушителя. Только тихое пение и темнота, разгоняемая, похоже, только светом свечей, который пробивается в щель меж приоткрытых дверных створок.  
  Хемсворт внезапно обнаруживает, что у него есть тело. Да он же стоит у этих самых дверей, напряженно вслушиваясь в происходящее в зале! 
  С чего бы ему здесь быть? И слова...  
  Крис никогда не знал латынь хорошо, но университетских знаний хватает на то, чтобы волосы на голове зашевелились. Это же... Какой-то сатанинский гимн!