Стану твоим дыханием (СИ)

И тут, прямо напротив по ту сторону окна, яркой вспышкой неожиданные и совершенно обалдевшие глаза на полностью ошарашенном лице того самого парня из книжного.
Харон моргает — слишком неправдоподобно.
Но тут же вернувшееся возбуждение накрывает жаркой волной. Харон двигается ритмичнее, быстрее, не отрывая своего взгляда от стоящего за окном парня.
Сейчас нет никаких мыслей. Ни откуда он здесь взялся. Ни каким образом появился именно за этим окном. Сейчас просто яркое, дрожащее удовольствие, бархатистой субстанцией стискивающее внутренности и заставляющее мышцы максимально напрячься. Харон двигается ещё быстрее, чувствуя, что сейчас, уже, вот-вот, ещё немного…
Парень отскакивает от окна именно в тот момент, когда Харон находится почти на пределе. Дёрнувшись ещё несколько раз, Харон вынимает член и стаскивает презерватив. Несколько раз передёргивает и изливается тремя мощными выплесками на распластанное на столе тело, будто помечая. Неспеша вынимает и распечатывает одноразовую упаковку салфеток, тщательно обтирает член, одевается. Использованный презерватив и салфетки заталкивает в упаковку от последних и убирает в карман. Выбросит по дороге. Не нужно здесь оставлять своих следов. Подсыхающая сперма на теле Белкина — не в счёт.
— Поднимайся, — бросает Харон своему незадачливому любовнику. — Сеанс окончен. Не могу сказать, что кайфанул от тебя, но в целом, благодаря обстоятельствам, вышло неплохо.
— А… — севший на столе обескураженный Белкин всё ещё находился в прострации. — А я?
— А ты, когда я уйду, снимешь кольцо и додрочишь, как тебе захочется, — Харон сделал шаг к двери.
— Я тебя с дерьмом смешаю, — профессор захлёбывался от ярости, пытаясь содрать со своего члена кольцо. — Тварь охуевшая.
— Со своим дерьмом? — Харон иронично приподнимает бровь.
— Ты у меня дерьмом умоешься и наешься, — рычит Белкин, безуспешно продолжающий сражаться с упрямым кольцом. — Сука зарвавшаяся. Ублюдок. Ты у меня повертишься, мразь. О зачёте можешь вообще не мечтать.
— Там сбоку выпуклость есть, на неё нажмёшь, колечко и раскроется, — Харон, опираясь плечом о дверной косяк, наблюдает за профессором. — И поменьше пафоса, Эдичка, скулить, как сучка, тебе идёт куда больше.
— Урод, — Белкин, сняв кольцо быстро одевается. — Не смей меня так называть. Я профессор, я уважаемый человек, а ты, ты… Мразота, тварь, скотина.
— Не удивил, — ухмыляется Харон и молниеносно реагирует, когда натянувший брюки профессор бросается на него с кулаками.
Болкировав удар и перехватив руку, Харон выворачивает кисть Белкина, заламывая её в обратную сторону.
— Отпусти, сука, — воет тот. — Больно.
— Андрею тоже больно было, — Харон отшвыривает от себя Белкина. — Правда, морально больно. Что ему такой выблядок, корчащий из себя Топа, достался. Но морально же не считается, да? Хотя ты и физически не брезговал. И не в рамках Сессии.
— Какому ещё Андрею? — чуть ли не брызгая слюной от злости, шипит профессор. — Знать не знаю никаких Андреев. Что ты мне здесь пургу гонишь? — а взгляд, тем не менее, забегал, отмечает Харон.
— Понимаешь ты всё прекрасно, — Харон кривится и понимает, что его уже достало это светопреставление. — Дурачка включать не нужно.
— Это не твоё собачье дело, — сверкает глазами исподлобья Белкин. — А вот что лично тебя касается, Чернов, то я тебе не завидую, ох, как не завидую. Ты у меня из института вылетишь, допуска не получишь, и вся группа твоя заодно. И всем скажу, что по твоей милости.
— Ага, ещё расскажи из-за чего, — ухмыляется Харон. — У меня и видосик есть для правдоподобности. Показать?
Харон вынимает из кармана телефон и включает воспроизведение записи. Слышно хриплое дыхание и стоны Белкина.
— Как стонал, как стонал, — Харон тянет губы в улыбке, но его глаза остаются холодными.
— Ублюдок, — рычит профессор. — Извращенец, быдло! Ты не посмеешь! Ты ничего не докажешь!
— А я и не стремлюсь, — фыркает Харон. — Это чисто для того, чтоб ты сильно высоко не прыгал. А зачёт мне твой и даром не нужен. Можешь себе его в задницу вместе с зачёткой засунуть. Ещё немного потренируешься, и поместится, со свистом влетит. Всё, Эдик, утомил ты меня. Прощай, надеюсь больше никогда тебя не увидеть.
— Взаимно, — несётся в спину, сопровождаясь очередным потоком нецензурщины.
Харон не слышит. Харон чётко печатает шаги по коридору анатомички. Выходит на улицу, щурясь на яркое солнце, хотя уже и вечер. Но после полуподвального помещения морфокорпуса, солнце просто-таки ослепляет. Идёт к машине. Устало падает в салон и откидывается на спинку сиденья. Нашаривает в бардачке сигареты. Открывает окно. Закуривает. Выдыхает дым, и из клубящегося тумана проступает лицо Змея.
Змей осуждающе покачивает головой, смотрит на Харона и будто неслышно спрашивает: «Ну что, полегчало? А ты ведь понимал, что это ничего не изменит. Самому теперь только хуже. Нельзя поступать с людьми подобным образом, даже если они и последние конченные выблядки. Нельзя, Харитон. Поступая так, ты опускаешься до их уровня. Становишься таким же, как и они. А то и похлеще них».
Горечь сигаретного дыма смешивается с горечью потери, которую Харон всегда ощущает, вспоминая Змея. Почему тогда так произошло? Почему Змей, а не он? Змей был за рулём, когда та фура вылетела на встречку. Обычно водитель инстинктивно выводит из-под удара себя. Но в данном случае случилось иначе. Харон переломался полностью, но выжил. А Змей…
Харон стиснул зубы и медленно выдохнул.
А Змей ведь предчувствовал свою скорую смерть. Ещё накануне той поездки говорил Харону, что тому нужно будет через полгода съездить к шаманам пройти посвящение. О силах каких-то, что переходят от учителя. О бессмертии души. И что если кто-то уходит, а кто-то остаётся, то это значит, что миссия оставшегося не завершена. О законах Вселенной. Много говорил такого, чему Харон тогда не придал значения. А позже… Позже уже ничего не мог изменить.
Докурив, Харон выбросил окурок и глубоко подышал, прикрыв глаза. Специальная техника дыхания всегда помогала прийти в себя. Помогла и на этот раз. Произошло то, что должно было произойти. И так, как должно было. По большому счёту, каждый получил своё удовольствие. Харон — сатисфакцию и оргазм, а Белкин — порцию своего кайфа. Ну, а то, что профессора после расколбасило, то это уже не Хароновы проблемы.
А вот что выбивалось из стройного ряда и не хотело систематизироваться ни в один формат — то это странное появление того парня из книжного за окном анатомички. Харон подумал даже о том, что, возможно, ему показалось, но сразу же отмёл это предположение, как бредовое. С чего бы ему это казалось? Тем более, на тот момент он и думать-то о том парне забыл. Зато сейчас это наваждение засело занозой в голове. Как он смотрел. Какой спектр эмоций был на его лице. И как накрыло кайфом в этот момент самого Харона…
Глупости. Просто возбуждение иногда накатывает волнами. Наплывает — спадает. И в момент спада появляется какой-то наблюдатель. И это подстёгивает. Логично. И Харону точно так же доставило бы, если бы там стоял кто-то ещё. Да кто угодно. Однофигственно.
Харон ужинает готовой, купленной по дороге едой, которую достаточно просто разогреть в микроволновке. Идёт в душ. С отвращением вытряхивает из кармана джинсов упаковку с использованной салфеткой и презервативом. Выбрасывает всё это в мусорное ведро. Удаляет видео с телефона. Кладёт мобильный на подоконник и заходит в кабину душа. Выходит, на автомате забирает телефон, ложится в постель и залипает на каком-то научно-популярном фильме, который хайпится по всему интернету. Ничего особенного Харон в этом фильме не находит. А через некоторое время понимает, что не помнит ничего из просмотренных сорока минут. То ли фильм такой, то ли мысли не здесь. Вздыхает, выключает ноут и укладывается спать.
Сон долго не идёт. Харон периодически уплывает в какую-то муть и возвращается в реальность от любого шороха. Снова погружается в дремоту. Просыпается. Поверхностный сон, порой, измучивает не меньше бессонницы. Харон даже думает принять транквилизатор, чтобы расслабиться, но настолько лень подниматься. Он пялится в потолок, устало прикрывает глаза. Снова мешает в голове мысленный коктейль. И под утро наконец-то отключается.