L.E.D. (СИ)

Бандиты просто толкают его друг к другу, лапают, посмеиваясь над тем, как он падает или пытается отбиться. Как будто школьные хулиганы, издевающиеся над беззащитным отличником. Как львы, загнавшие добычу, и теперь играющие с ней. Вроде бы я не опоздал. Только что это дало?
— Эй, а ты кто? — парни заметили меня, жестокая забава прервалась, птенчик забился в руках одного из них.
— Да так, мимо проходил, зашёл на огонёк.
Стараюсь не смотреть на птенчика, не поддаваться эмоциям, не рефлексировать. Время. Тянуть время.
— Не пизди, — заметив, что я вооружён, один из них тоже достаёт пистолет. — Что тебе нужно?
— Он, — киваю в сторону птенчика.
Пьяно хохочут, указывая на меня:
— Нет, ты посмотри! Как в ёбаных фильмах! Как в романах! Ты ему кто, одинокий самурай? Брат? Сват? Ёбырь?
— Друг, — стараюсь, чтобы ни голос, ни лицо меня не выдавали.
Птенчик притих, дрожа. Действительно. Всё это не более чем глупый фарс. Нелепый, жалкий и странный. Но я должен продолжать, не ради его спасения, нет. Чтобы доказать самому себе, что я не просто ничтожный червяк, который скоро загнётся от образа жизни, который ведёт. Что чего-то стою.
— Друг?
Хохочут. Им, обдолбанным, всё кажется жутко смешным.
— А если мы его не отдадим, а? А? Что ты сделаешь? — подначивает меня главарь сквозь смех.
Четверо на одного. Без шансов. Сейчас они — герои, зло, которое победит.
— Тогда я не скажу вам одну очень важную вещь, которую следует знать.
— И ты надеешься, что мы на это поведёмся? Ты нанюхался? Торчишь? Совсем отбитый, а, красавчик?
Называют меня красавчиком. Терпеть этого не могу.
— Давай так, — блондин щёлкает предохранителем и направляет ствол на птенчика, — я пристрелю его у тебя на глазах, а потом и тебя. Как тебе идея?
Дружное ржание его дружков с разных сторон. Пожирающий сознание страх в глазах птенчика. Мне — всё равно на эти угрозы.
— Нет, — просто и устало отвечаю.
— И почему же? — главарь опирается рукой о спинку дивана.
— Потому что так — неинтересно, — отвечаю.
— Шаришь, — смеётся. — Действительно, так не интересно. А знаешь, как интересно?
Не знаю и знать не хочу. И единственное, что мне интересно, сколько я уже выиграл времени, и сколько выиграю ещё. Тем временем, главарь подзывает одного из своих подельников, того, что не вооружён, и что-то ему объясняет на ухо. По гадким ухмылкам ясно, что ничего хорошего никого не ждёт. Дружок уходит куда-то в соседнюю комнату.
— Точно не хочешь знать важную информацию? — спрашиваю.
Снова хохот.
— Да что ты можешь знать, утырок?
Подельник главаря возвращается, в руке — тонкий шприц. Очень знакомый, я такие каждый день вижу.
— Давай так поиграем, — ухмыляется главарь. — Мы вкалываем этому мальчику смертельную дозу, он ещё минут десять-пятнадцать живой, и ещё полчаса тёпленький. И не сопротивляется сильно. А тебе — пулю в лоб. Устраивает?
Птенчик, похоже, в истерике и не осознаёт, что происходит, до конца. И даже надежды на меня в его расширенных зрачках нет. Да, маленький. У меня её тоже нет.
— Это глупо, меня хотя бы не выслушать.
— Ну хорошо, хорошо! — капризно тянет главарь. — Только вот пистолет на пол положи, а то он меня нервирует!
Я знаю, что они победят. Я знаю, что это конец. Это — смерть, стоящая за плечом, и ничего нельзя с этим поделать. Нет ни времени, ни козырей на руках. Глупо было приходить сюда. Глупо было на что-то надеяться. Да вся моя жизнь изначально была бесполезной и глупой, и другого конца ей, кроме бессмысленного и нелепого, не предусмотрено.
Нагибаюсь, чтобы положить пистолет на пол, но на самом деле вдруг резко кидаюсь в сторону, на бандита, держащего шприц. Слева вдруг какая-то потасовка, но больше меня волнуют грохот выстрела и резкая боль внизу живота, слева.
Такая, что почти затмевает крохотную, от укола — выстрелом меня толкнуло прямо на иглу шприца, и раствор уже благополучно у меня в мышцах плеча.
В ту же секунду — меткий удар по затылку чем-то тяжёлым, и сознание меня покидает.
Возвращается с запахом чего-то невозможно едкого. Зрение у меня сначала мутное, потом проясняется. Я — на диване, рядом со мной на полу без сознания — Чар, около головы расплылось тёмно-алое пятно, волосы склеила кровь. Вот из-за кого произошла потасовка, вот почему по мне промахнулись. Глупый, глупый Чарльз. Что теперь будет с Беком?
А дальше, в углу — птенчик, вжавшийся в стену, плачущий, смотрит на меня просто бездонными колодцами боли, а не глазами. Дрожит. Во мне сжимается сердце. Его — безумно жалко, бедненького. Нет, я не забыл, что он мне сделал. Нет, я его не простил. Но…
— Так ещё интересней, — главарь банды убирает у меня из-под носа вонючую баночку, позаимствованную, наверняка, из фотолаборатории. — Я решил так. Ты — конкретно под героином, поэтому не умрёшь от боли раньше времени, да, красавчик?
Обнаруживаю, что руки у меня связаны, ноги, впрочем, тоже. На животе — огромное липкое чёрное пятно, края которого выползли и на джинсы, и на диван рядом жирными маслянистыми потёками. Но этот ублюдок прав, боли я не чувствую. И собственная кровь меня не пугает, даже в таких количествах.
— Поэтому я, — улыбается, — при помощи заинтересованных лиц, — кивает на своих дружков, — немножко выпотрошу тебя заживо на глазах у этого милого мальчика. Ты же не против?
Щурит глаза с неправдоподобно расширенными зрачками. Если я надеялся пусть на нелепую, но очень быструю смерть — то зря. Её мне — не предназначено, я её — не достоин.
— Ты, главное, не кричи, — продолжает главарь, демонстрируя мне ножик, поганенькой такой, изогнутой формы, — ты же не хочешь много свидетелей? Главный-то уже здесь, — кивает в сторону птенчика.
«Прости меня, маленький, » — думаю, ощущая, как на мне вспарывают рубашку, — «я, кажется, сделал ещё хуже. Прости. Даже после того, как ты поступил со мной, ты не должен это видеть. Отвернись, пожалуйста. Не смотри». С первым разрезом по животу я совершенно не чувствую боли, потому что огненные змеи уже ревут у меня в венах. Всё-таки доза в том шприце была большая. Возможно, действительно смертельная.
Змеи превращаются в белых, многоспинных китайских драконов, «с семью головами и десятью рогами, и на головах… семь диадим», комната опрокидывается, исчезает, как и воздух, в котором ощущался странный запах. Остаётся только колючий свет, им нельзя дышать, и только мчащиеся вдаль гибкие тела рептилий, одной из которых я становлюсь, попав в волнообразный ритм движения их куда-то далеко, к горизонту, невидимому из-за яркости мира.
Звуки — не более чем галлюцинация, отголоски жизни, которые не хотят меня отпускать. Моё имя, что распадается эхом, повторяется, чтобы навек умолкнуть. И всё пожирает ослепляющий свет.
P.S.
All these memories in my head,
like melting snowflakes on my hand.
Slow snow like a pall on my murky eyes,
envelops me gently and takes my scars.
You destroyed my stars, i feel no gravity,
hello slow snow, goodbye reality…
«Ginger Snap5»
«Slow snow»
Конец первой части.
========== 22. Amen ==========
Часть вторая
So dominate, manipulate me
Destroy this wall of principles and save us.
Yet all can be returned now —
Just step closer and break me down.
«Ginger Snap5»
«Break me down»
— …qui venit in nomine Domine. Hosanna in excelsis. Agnus Dei, Agnus Dei, qui tollis peccata mundi; Miserere nobis. Agnus Dei, qui tollis peccata mundi. Dona nobis pacem, — доносился издалека тихий голос.
— Amen, — нестройно вторил хор.
— Oremus, — тихо провозглашает первый голос.