Рассказы (-)

Она была юной, чистой, нежной. 
И молодой человек был свеж и чист, как снег в пяти километрах от города. 
На этот вечер молодой человек возлагал большие надежды сегодня он решил внести ясность в их отношения. 
И она сразу почувствовала, что сегодня состоится этот важный и немного страшный разговор, и с волнением ждала его начала. 
Но теперь они молчали и сосредоточенно осматривали посторонние предметы. 
Но вот он взглянул на нее, понял, что она ждала, и решил не говорить, а действовать. 
На улице замерли чьи-то шаги. Стало тихо и торжественно. Молодые люди сделали шаг навстречу друг другу. Они неровно дышали, у них потемнело в глазах. Он зашептал что-то на испанском языке. Она приблизилась, и он уже чувствовал ее робкое дыхание. И в этот момент с крыши соседнего дома раздался дикий кошачий вопль. 
Они замерли в волнующих позах, взглянули друг на друга и сделали несколько шагов друг от друга. Молодой человек почувствовал себя так, как будто его облили чем-то холодным и липким. Потом в нем, путаясь и перебивая друг друга, закопошились чувства растерянности, досады, нетерпения. 
От всего этого он вдруг поглупел, потом к нему явилась решимость, он решил довести все до конца. Он, запинаясь и смущаясь, подошел к ней и, уже не обращая внимания на вопли котов, которые неслись теперь без перерыва, заговорил. 
Коты выли жалобно, нежно, страстно, задушевно. Молодой человек заговорил каким-то чужим для самого себя нервным и робким голосом: 
"Леночка, ты видишь... Э-э... Сейчас весна, Леночка, и..." 
Леночка холодно распрощалась и хлопнула калиткой. 
На крыше коты перешли на грустное и скорбное адажио. 
Молодые люди больше не встречались. 
"Шепот, робкое дыханье, 
трели соловья..." 
Станция Тайшет 
Мы бежали от заката. По синим холмам он гнался за нами, в кровь рассекая свои розовые колени. Он ловил нас в свои малиновые сети. Он бросил нам вдогонку своих рыжих собак. От его яростной нежности мы бежали в темную летнюю ночь. 
В нашем купе - дым и разговоры о женщинах. Ночь прильнула к нашему окну, и мы ждем чего-то от ее черной неизвестности. 
Говорит Сема, задумчивый солдат: 
- Они любят таких, которые валяются у них в ногах и гоняются за ними с ножами. 
- Надо спать, - говорит Витька, медлительный, самоуверенный Геркулес. Он сидит у окна, он скрестил на груди руки, к стене откинул голову. Под гимнастеркой каменеют тоскующие его бицепсы. 
- Пашка пятый час травит, - говорит Сема. На средней полке он стучит своим костлявым телом. 
- Надо спать, - говорит Витька, но не двигается. 
- Я говорю, Пашка какой способный. Слышь, студент, сколько прошло? 
В купе едут два сержанта и один рядовой. Они везут с собой звонкое слово "дембель". Они возвращаются домой. 
Я еду с ними шестые сутки. Я пил с ними водку, я говорил с ними о любви. Мы обожжены одним закатом. 
- Прошло четыре часа двадцать минут, - говорю я. 
- Видал! - говорит Сема с восхищением. - Профессор. Павел-то! 
Они служили в одном взводе. Но Сема не знал, что Пашка может говорить четыре часа подряд. 
Пашка Белокопытов стоит в тамбуре с девчонкой по имени Валя. Он стоит с ней пятый час. Она вошла в вагон, когда исчезло солнце и вспыхнул на западе этот красный, нестерпимо красный закат. Тогда Пашка остановил ее в коридоре. 
- Пятый час травит, - говорит Сема завистливо. 
- Бесполезно, - говорит Витька и тянет с каменных плеч гимнастерку. 
Пашка едет к Семе в деревню. Об этом они договорились давно. Семнадцать месяцев назад, осенью, на марше. Сема сказал тогда: "Как в Сочи. В баню тебя свожу, наденем белые рубахи. Как в Сочи". Они обдумали все там, на марше. Витька шел тогда впереди, и он спросил: "У тебя, случаем, нет третьей белой рубахи?" "У меня их как раз три", - ответил Сема. "Не ври, ~ сказал Витька, - ни черта у тебя нету! Ни одной!.. И не нойте здесь под ухом!" И сентябрьская дорога жирно зачавкала под сапогами, грязные, как дорога, облака тащились над самой головой. И серая Витькина спина качалась перед глазами. Впереди неожиданно запевала закричал песню. И эту песню взвод поволок по грязной сентябрьской дороге. Тогда они поссорились. Теперь ночь липнет к окну, и дикие зеленоглазые полустанки отскакивают с нашего пути. Витька заедет к Семе. И наденет белую рубаху. Сема написал матери, чтобы запасла. Три белые рубахи. 
- Белоснежные, - говорит Сема, - с запонками - по всей форме. 
Неожиданно, как пожар, возникла на нашем пути станция Тайшет. Ночь отпрянула от окна и остановилась под тополями. 
На перроне мы увидели Пашку. Девчонку он держал за руки, будто на афише. У ног их валялись чемоданы. Пашка что-то говорил. Она слушала и вытягивала шею испуганно и беспомощно, как птенец, выпавший из гнезда. Потом Пашка перестал говорить и взял ее за плечи. Мимо бежали, запинаясь за чемоданы. 
- Витя, ты посмотри, сейчас Пашка целоваться будет, - сказал Сема. 
- Бесполезно, - сказал Витька и лег на нижнюю полку. 
А Пашка не целовался, Пашка застыл, как на афише. Тогда мы открыли окно, и Сема крикнул: 
- Давай! Целуй - не успеешь! 
Пашка махнул рукой и отвернулся от вагона. Девчонки Вали из-за его спины не стало видно вовсе. 
- Дава-ай! - закричали из других окон. Там ехали солдаты. - Помочь тебе, что ли? 
Пашка нагнулся, и мы увидели ее голову - подснежник на выгоревшей поляне. 
- Ура-а-а! - заревели солдаты. 
Пашка поднял чемодан, усадил на него девчонку и бросился к вагону. 
Девчонка Валя сидела на чемодане. Она ждала. 
Ждали мы. И ночь, застывшая над тополями, ждала, что будет дальше. 
Пашка вбежал и, растопырив руки, заметался по купе. 
Он искал чемодан. 
- Ты что, Павел? - сказал Сема и положил на чемодан руку. 
- Все! Приехал я, ребята! - сказал Пашка и засмеялся и вырвал чемодан. 
- Чокнулся, - сказал Витька. 
- Приехал! - повторил Пашка, глупо улыбаясь. 
- Где тебя ждать? - спросил Сема. - В Чите догонишь? 
- Ждать, не ждать, - сказал Пашка с той же улыбкой, - простите, ребята, письмо напишу. 
Поезд тронулся, Пашка взглянул на нас дико и бросился целоваться. 
- Письмо, - бормотал он, - напишу... 
Он расцеловал Витьку, схватил Сему, тяжело и громко чмокнул его в нос, в щеку, в подбородок и выскочил в тамбур.