Нарушая правила (СИ)

— Ты, правда, не понимаешь?
Хань даже растерялся под испытывающим взглядом Чонина.
— Нет, не понимаю.
— Ясно. Какой у меня глупый учитель, однако.
— Скорее, не слишком сообразительный тогда уж, — хмуро протянул Хань. — То есть, ты не собираешься ничего объяснять?
— Нет. Не хочу усложнять то… то, что пока само по себе простым не назвать.
Чонин прикоснулся пальцами к лодыжке Ханя, погладил, провёл по голени, выше и приласкал колено. Неожиданно наклонился и коснулся колена губами. Горячий взгляд сквозь завесу густой чёлки хлестнул Ханя по лицу, как плетью. До болезненного ожога. Этот «ожог» исцелить — унять фантомное жжение — могли лишь губы Чонина.
— Я хочу, чтобы сегодня ты остался у меня, — выдохнул Хань. Голос сел из-за чёртовых проделок Чонина.
— Если хочешь… — Теперь горячие губы обожгли касанием кожу над коленом. — Если хочешь, то я останусь.
— Тогда верни мне мою ногу, пожалуйста, а то мы до моего дома никогда не доберёмся. Когда доберёмся, эта нога снова будет в твоём полном распоряжении… Что? Что такого я сказал?
Тихий смех сменился громким. Чонин свалился на ковёр рядом, продолжив смеяться с голос.
— Эй!
— Ничего… Мне просто понравилось, как это прозвучало. Надеюсь, я могу покуситься не только на твою ногу?
— Очень своевременный вопрос, если учесть, что ты недавно покусился вообще на всё.
— Ты мог меня остановить, — внезапно стал серьёзным Чонин. — Почему не остановил? Почему…
Он приподнялся на локте и внимательно посмотрел на Ханя.
— Почему ты вообще… Почему ты… — Он умолк. Видимо, никак не мог подобрать нужные слова для всего того, что между ними произошло. — Я думал, что ты…
Хань прикоснулся ладонью к его губам.
— Я говорил, что должен рассказать тебе кое-что, но пока не хочу это делать. Не сейчас. Потерпи.
Чонин улыбнулся, отпечатав эту улыбку на внутренней стороне ладони Ханя, а потом поцеловал, оставив чуть влажный след в самом центре. Хань не представлял прежде, что настолько простое действие может так сильно возбуждать. Невинное касание губ к коже на ладони всего лишь, смешинки в тёмных глазах — сквозь завесу из спутанных волос…
— Чонин, — прошептал он, отняв ладонь и тронув кончиками пальцев полные губы, едва заметно изогнутые в намёке на улыбку.
— Что? — Намёк стал полноценной улыбкой, открытой и яркой.
— Нет, ничего.
Хань постарался поскорее выпутаться из сетей, в которые угодил. Нашарил очки, нацепил на нос и принялся торопливо одеваться, как будто одежда могла сыграть роль рыцарских доспехов и защитить от чувств. Но даже одежда не могла заставить его забыть о том, как именно к нему прикасался Чонин. Воспоминания о прикосновениях и поцелуях, о жаре смуглого тела жили на его коже по-прежнему. И жили мелодией в его голове. Он до сих пор помнил каждую ноту.
Чонин пытался сказать что-то о бочке с водой, но Хань поторопил его с одеванием и потащил прочь из гаража. Хотелось поскорее оказаться дома и… И он не знал, чего он хотел.
Когда же они добрались до домика на сваях, Хань занялся кофе, предварительно отбуксировав Чонина на «морскую» веранду. Веранда, по сути, представляла собой что-то вроде балкона над морской гладью под лёгким навесом. Там стояли два плетёных стула и небольшой столик. Сидеть там днём было решительно невозможно, потому что солнце светило прямо в лицо, а солнечный свет отражался от воды и не только слепил глаза, но и обжигал кожу, зато по утрам и вечерам это место превращалось в кусочек рая.
Хань поставил чашки с кофе на столик и опустился на свободный стул. Чонин сидел по другую сторону столика, вытянув длинные ноги и прикрыв глаза. Хань покосился на него, но он не сменил позу и продолжал молчать.
Солнце тяжёлым диском нависло над горизонтом и в скором времени грозило окунуться в море полностью. Волны раскрасило алыми закатными оттенками, а ветер с моря посвежел. Сидеть на веранде и впрямь было хорошо в такую погоду. И на разговоры не тянуло. Пока что.
Хань взял свою чашку и сделал глоток кофе. Ему следовало бы выставить Чонина за дверь и забыть обо всём. Хотя, на самом деле, он уже сжёг мосты, отправившись на улицу Гогена. Чертовски сложно выставить Чонина за дверь после того, что было в гараже.
— Ты хочешь, чтобы я ушёл? — влился в уши тихой музыкой низкий голос. Вовремя. Словно кое-кто научился читать мысли.
На миг Ханю захотелось воспользоваться возможностью, что так щедро дарил ему Чонин. Просто сказать, что он этого хочет. И Чонин уйдёт. И всё. На этом они оба поставят точку.
— Так легко сдаёшься? — Желание спровоцировать и заставить потерять голову оказалось намного сильнее. Чонин напоминал Ханю огонь, и играть с этим огнём ему нравилось вопреки всему.
Тихо скрипнуло плетёное дерево, а через пару секунд Чонин присоединился к Ханю. Они сидели на одном стуле, и Чонин оценивал вкус кофе, оставшийся у Ханя на губах. Невольно Хань забрался рукой под футболку и провёл пальцами вдоль позвоночника, чуть нажал ладонью, чтобы Чонин придвинулся ближе. Горячие пальцы замерли на его скулах. Чонин смотрел на него сверху вниз — пристально и испытывающе, выжидающе. Хань догадывался, чего он ждёт, но упрямо молчал. Чонин вздохнул, прикрыл глаза и наклонил голову, чтобы их губы вновь могли встретиться. Хань крепко обнимал Чонина, охотно отвечал на поцелуи и пока хотел остановиться на этом, остановиться именно тут и двигаться дальше, но не сейчас. Правда, ничего бы из этой затеи не вышло. Не с огнём Чонина.
Через пару минут Чонин тянул его в спальню, где их ждала широкая софа. Раздевал он Ханя неторопливо, растягивая удовольствие. По крайней мере, Ханю казалось, что Чонину нравится раздевать его и водить пальцами по каждому кусочку тела, что оказывался открытым. Ещё Чонину нравились его лодыжки, нравилось медленно снимать с него очки, нравилось проводить губами по коже на шее и ключицах. Раздеться сам он забывал, и Хань стягивал с него футболку, расстёгивал брюки и тянул ткань вниз, обнажая узкие бёдра.
Потом они лежали на смятых простынях и прижимались друг к другу, стараясь как можно лучше ощутить друг друга всем телом. Их близость кормила пламя желания, заставляла забывать обо всём. С тихими стонами Хань вбивался в кулак Чонина и сводил ноги плотнее, потому что между его бёдер двигалась твёрдая плоть.
В душе они стояли под тёплыми струями и самозабвенно целовались. И продолжали заниматься тем же в постели, не обращая внимания на время, что отсчитывал будильник у изголовья. И этот самый проклятый будильник заорал буквально через минуту после того, как Хань наконец-то смежил веки. Чонин на будильник не отреагировал и продолжал спать, удобно пристроив голову на животе Ханя.
Хань вернулся из колледжа во второй половине дня и Чонина уже не застал.
И он не нашёл записку, которую Чонин мог бы оставить.
◄●►
Хань не видел Чонина больше недели. Он волновался, хоть и старался не признаваться в этом даже самому себе. Не выдержал и позвонил, но строгий женский голос ему сообщил, что «телефон абонента выключен».
Весь вечер он играл ту самую мелодию, что ему «подарил» Чонин.
На следующий день Хань наведался в гараж на улице Гогена, однако Чонина он там не обнаружил. Оставался последний вариант — колледж.
В колледж Хань пришёл незадолго до закрытия, посидел немного в кабинете, потом отправился к спортзалу. Прогулялся по галерее напрасно — внизу царил мрак.
Чтобы найти выход на крышу, пришлось убить почти час. Однако Хань отыскал нужную дверь, которая была открыта. Он толкнул её и выбрался наружу. В тёмном небе на западе время от времени полыхало — надвигалась гроза.
Хань медленно двигался мимо кирпичных столбов со стальными решётками, озирался по сторонам и пытался сообразить, в какой стороне ему вообще искать Чонина. Тут по центру скопление вентиляционных выходов мешало как следует развернуться в танце, открытые площадки, скорее всего, находились подальше от центральной части крыши.