Старомодные люди

— Да, наша порода мелковата. Все мы, Уилеры, в баскетболисты не годимся. Росс у нас самый длинный, и то в нем всего-навсего шесть футов.
Митч почувствовал, как она чуть вздрогнула при упоминании о Россе. Едва ощутимое, движение, однако, его насторожило. Прошлым вечером ей было явно не по себе, да и Росс обычно не такой каменный. Вчера Митч совсем закрутился с этой болезнью Рейчел. А сейчас видит: между Шеннон и его братом пробежала черная кошка.
Митч прижался губами к ее уху.
— Скажи мне, солнышко, Росс вчера что-нибудь ляпнул?
— Нет. С чего ты взял?
— Так почему, стоит о нем заговорить, ты вздрагиваешь, словно испуганная птичка?
— Неужели?
— Клянусь.
Припав губами к ее нежной шее, он ощутил, что она опять дрожит.
— Признайся, что произошло?
— Да ничего, ровным счетом ничего. — Она осторожно подбирала слова. — Просто твой брат, по-моему, не был… особенно счастлив со мной познакомиться.
— А старина Росс никогда не бывает особенно счастлив. Правда, в последние годы он здорово изменился. Ты себе не представляешь, каким он был заводным парнишкой, какие откалывал штучки. Девчонки по нему с ума сходили. — Митч слегка улыбнулся своим воспоминаниям. — Как-то раз Лорин, наша сестра, устроила вечеринку с ночевкой. Так представляешь, Росс взял и смазал все спальные мешки клеем.
— Похоже, ты вспоминаешь о ком-то другом.
— Я же говорю, его теперь не узнать.
— Да уж.
— Когда мы остались без родителей, Росс вкалывал как проклятый. Да еще и университет ухитрился закончить. Но зато все мы были сыты, одеты, обуты и получили образование.
— Наверное, ты очень благодарен ему? — задумчиво произнесла Шеннон.
— Конечно. Как же иначе. Если бы не Росс, от семьи Уилер остались бы одни воспоминания. Нас всех распихали бы по чужим домам.
Сдерживая дрожь, Шеннон приникла к Митчу, растворяясь в тепле его тела. Неудивительно, что семья так много значит для обоих братьев, и для Митча и для Росса, мелькнуло у нее в голове. Сохранить семью им было не просто.
— Теперь я понимаю, почему Росс так тянется к детям.
— Ты еще не все знаешь. У него ведь есть две дочки — Росс надышаться на них не мог.
— Я даже не знала, что он женат.
— Он разведен. Суд назначил совместную опеку, но жена Росса скрылась вместе с детьми. Он уйму денег потратил, чтобы их найти, но все впустую. Вот уже два года, как он не видел своих дочерей.
— О Господи, — прошептала Шеннон.
Какую же боль должен испытывать человек, разлученный с собственными детьми! Она пыталась представить это себе — и не могла.
— И как только у него хватило сил все это вынести?
Повернувшись в объятиях Митча, Шеннон положила голову ему на плечо. Вот почему он так боится, что у него отнимут детей. Он видел, как это подкосило брата.
Все становится на свои места. Конфликт между Митчем и Гилбертами очень беспокоил Шеннон — она понимала, что бабушка с дедушкой тоже имеют право на внуков. Но теперь она знает, почему Митч так отчаянно стоит на своем. Слишком многих потеряла семья Уилер — родителей, брата с женой, да еще и детей Росса.
Подняв к нему лицо, она прошептала:
— Так много тяжелого было в твоей жизни. Бедный ты мой.
— Я просто хотел, чтобы ты поняла, что у нас за семья, радость моя. Для меня это важно.
— Я все поняла.
Она крепче прижалась к нему и удовлетворенно вздохнула. В объятиях Митча так тепло и уютно. Казалось, она никогда больше не будет одна. Одна — в равнодушном, холодном мире. Конечно, нет, ведь не зря сердца их бьются в унисон! Она ощущает это. Два сердца сливаются в едином ритме, две жизни сливаются в одну.
Пожалуй, скоро она заговорит стихами, улыбнулась про себя Шеннон. А еще несколько недель назад подобные романтические бредни ее только насмешили бы.
Да, несколько недель назад она еще не знала Митча. Она еще не знала, какую власть над ней могут иметь ласковые прикосновения мужских рук. И сейчас его пальцы, поглаживая ее плечи, легонько перебегая по спине, разжигали в ней огонь страсти. Постепенно этот огонь охватил ее всю, без остатка. Она ощущала, как пламя полыхает у нее внутри, как блаженный жар разливается по ее телу, проникая к самому сердцу. И тело ее расплавляется в горячих сладостных потоках.
Тихий шепот Митча ласкал ее, как легкий ветерок.
— Ты такая красивая. Я не знаю, что со мной творится. Когда ты рядом, у меня дух захватывает от волнения.
Радость волной окатила Шеннон. Нет, так не говорят перед разрывом. Все ее ночные страхи — выдумка, плод ее расстроенного воображения.
— Я… у меня тоже перехватывает дыхание, — прошептала она.
Лицо Митча напряглось.
— Правда? — Он смотрел на нее во все глаза, словно не веря своему счастью.
— Правда, — повторила Шеннон, изумленная недоверчивым, потрясенным выражением его лица.
Она удивилась еще больше, когда Митч, испустив вздох облегчения, схватил ее на руки и принялся кружить. Комната наполнилась счастливым смехом. Наконец Шеннон запросила пощады.
Митч остановился, не выпуская ее из объятий. Смех замер на его губах, глаза потемнели. Почти касаясь ее рта, он прошептал:
— Никакой пощады, дорогая. Никакой пощады нам обоим — ни тебе, ни мне.
И они слились в долгом, жадном поцелуе. Вкус их губ, запах их тел смешались для обоих в особый, неповторимый нектар.
Наконец губы их разъединились. Но оба сгорали от желания.
— Это все равно что ходить босиком по раскаленным углям, — простонал Митч.
Он ослабил объятия. Шеннон ощущала, как желание, долго сдерживаемое, отчаянное желание, дрожью отзывается в его теле. Улыбка его превратилась в напряженную гримасу.
— Я хочу тебя, — выдохнул он. — Никакие поцелуи не могут передать, как я тебя хочу.
Словно обожженная его взглядом, Шеннон опустила голову и отвернулась.
— Шеннон? — робко окликнул он.
Внезапно Шеннон почувствовала себя виноватой. Какая-то часть ее существа хотела одного — броситься в магический круг его объятий и прошептать: да, да, да. Но другая часть была охвачена испугом. На ослабевших ногах Шеннон пересекла комнату и опустилась на краешек дивана, всем своим видом показывая, что любое посягательство встретит решительный отпор.
Митч застыл на месте, растерянно разглядывая Шеннон. Что произошло? Все было восхитительно. Губы Шеннон источали желание, желанием был полон ее взгляд… И вдруг она, словно очнувшись от сладкого забытья, вырвалась от него.
Неужели он ее испугал? А может, он что-то не понял, не так истолковал язык губ и глаз? Холодок пробежал у него по спине. Пытаясь успокоиться, он опять машинально принялся похлопывать себя по нагрудному карману. Сердце его бешено колотилось, ладони были влажными, и колени предательски подгибались.
Он боится, он до смерти боится потерять ее. Вместе с ней он потеряет часть своей души, а это больнее, чем потерять руку или ногу. Нет, этого нельзя допустить. Набравшись решимости, он глубоко вздохнул и нетвердой походкой подошел к дивану.
— Шеннон, я должен сказать тебе…
— У-у-у-у!
К ногам Митча подкатился какой-то шипящий комок.
Шеннон задохнулась от неожиданности.
— Господи, что это? Митч чертыхнулся.
Цезарь — а это был именно он — прижал уши.
Митч нагнулся к коту — послышалось низкое, угрожающее ворчание. Стремительный взмах лапы. Митч охнул и затряс рукой, посылая коту проклятия.
Разъяренный зверь проскользнул между его ног и был таков. Митч рассматривал глубокую царапину на руке, бормоча что-то про суп, который он соорудит из мерзавца.
— С тобой все в порядке? — улыбаясь, спросила Шеннон.
— Вроде жив. — Пожав плечами, Митч опустился рядом с ней на диван.
Шеннон взяла его оцарапанную руку, нежно коснулась царапины, и Митч вновь затаил дыхание.
Но она вдруг выпустила его руку, словно боясь причинить ему боль. Ощущение какой-то неловкости вновь сковало их обоих.
Прикусив нижнюю губу, Шеннон о чем-то задумалась, и казалось, мысли ее витают где-то далеко отсюда. Митч ощущал, как тревога комком подкатывает у него к горлу. Как тихо в доме, внезапно подумал он. Словно в могиле. Он откашлялся, и звук эхом разлетелся по комнате.