Хитиновый покров (СИ)
— Простите?
— По нашим данным, она весь вечер провела в компании Нейтана Прескотта. — Эванс сверяется с записями. — Мистер Прескотт это подтвердил.
— Но зачем Саманте врать мне? — Хлоя стучит пальцами по столу. — Она сама ко мне пришла.
— Вы можете вспомнить точнее, что именно она Вам сказала?
— Говорила, что Кейт так и не появилась, что не берет трубку с раннего утра, кажется, с семи. Да, точно, с семи… — Хлоя пытается вспомнить. — И упоминала что-то про комнату. Не могу вспомнить точно.
— Что Вы ответили?
— Я спросила ее, где Прескотт.
— Почему?
Хлоя вздыхает: разум подсказывает ей, что стоит молчать — по крайней мере, до тех пор, пока не спрашивают детали. Прайс ругает себя за невнимательность — стоило спросить Викторию, что говорить в подобном случае.
Придется импровизировать.
— Если честно, я боялась, что он не совсем отошел после несчастного случая на одной из операций, — подумав, отвечает она. — Нейтан очень эмоционален. Возможно, Кейт хотела бы ему помочь справиться с подавленностью. Но Саманта не ответила на мой вопрос — меня вызвали.
— Да, я слышал, что Вы потеряли пациента… Примите соболезнования. Уверен, Вы сделали все, что могли. — Эванс не сводит с нее взгляда. — Что касается мистера Прескотта… Мы много слышали о его ценности как интерна. Мисс Чейз заверила, что его характер никак не касается его работы.
Хлоя дежурно улыбается, прокручивая в голове услышанное: ценности как интерна? Характер не касается работы? Речь точно о том самом Прескотте?
Они разговаривают еще час; Прайс силится вспомнить все, что ей известно о Кейт, называет десятки имен и фамилий, боится, что начнут расспрашивать о Колфилд и операции; но подробности вокруг Прескотта быстро заминаются сами собой — вероятно, Эванса не раз предупредили, что богатенький папочка в случае эксцесса все уладит.
— Это может быть Прескотт? — уже провожая офицера до выхода, тихо спрашивает она.
Джейсон устало пожимает плечами.
— Постараюсь держать Вас в курсе. Пожалуйста, если вспомните что-то — позвоните мне.
Визитная карточка ложится в карман халата, Хлоя закрывает дверь и достает телефон.
— Уильямс, мне нужна твоя помощь.
*
Хлоя полулежит на кровати, закинув ногу на ногу, держа между большим и указательным пальцем сигарету. Вокруг нее разбросаны десятки цветных клейких листочков — на светлом паркете цветные квадратики кажутся осколками разбитого витража.
Прайс утопает в ледяном свете встроенных в потолок ламп — кристально-чистое сияние превращает ее белоснежную кожу в тонкий фарфор, оттеняет синеву волос и создает ощущение морозного солнца; Хлоя уже и не помнит, как давно она заменила домашнюю теплоту ярко-желтых светильников на враждебную холодность привычных операционных лампочек.
Перед ней светло-бежевая выцветшая папка — неподписанное, анонимное медицинское дело Рейчел Эмбер полугодовой давности; и Хлоя делает затяжку каждый раз, когда находит нестыковки.
Очень скоро пепельница наполняется до краев.
Диагнозы не сходятся, не собирается анамнез; никаких зацепок или опознавательных знаков — ни-че-го; Хлоя сердится, курит одну за другой, исписывает новые и новые стикеры, расклеивает их по всей кровати — но ничего не находит.
Никакой ярости — только бессильная, тяжелая печаль; Прайс тянется к чашке с крепким кофе, делает глоток и пишет на зеленом стикере: «СОРЕВНОВАНИЕ?».
Электронные часы у кровати показывают час ночи, когда экран ее телефона на секунду загорается — и сразу же гаснет.
Погруженная в свои мысли, Хлоя лениво тянется к мобильнику, и сигарета выпадает из ее рук, когда она видит имя звонившего.
Макс поднимает трубку с первого гудка, и хриплое «Алло» эхом отзывается в голове кардиохирурга.
— Колфилд, час ночи. — Вместо приветствия — изнуренный голос. — Либо ты ошиблась номером, либо…
В трубке повисает тишина — напряженная, звенящая; Прайс терпеливо ждет, пока ей ответят, щелкает зажигалкой и затягивается.
На другом конце города Макс прижимает к своей щеке телефон и вслушивается в мерное дыхание Хлои, улавливает мельчайшие действия, затаивает дыхание, услышав выдох.
— Я просто хотела Вас услышать… Простите.
Связь прерывается.
И Колфилд бы прибежала к Прайс, ломая на этом пути саму себя, если бы та захотела; стерпела бы всю боль, прошлась бы по раскаленному песку, лишь бы иметь хоть какой-то повод побыть рядом лишнюю минуту, чтобы просто сказать: «Простите меня».
Она впервые в жизни мечтает стать услышанной.
Но Макс может только корить себя, разбирать по кусочкам, складывать снова — неправильно, неверно, недопустимо; писать в дневнике неровным почерком и хранить зеленый стикер «КОФЕ» — как напоминание о том, что доктор Прайс умеет улыбаться.
Хлоя — разрывающее ее серое небо иссиня-черное торнадо.
Но Колфилд пока не может найти смелость себе признаться.
*
Прайс проклинает все на свете: погоду, пробки, внезапный снегопад, погасшие рождественские огни, высокое давление — и опаздывает на работу на три с половиной часа.
Ее «Toyota Rush» заезжает на парковку с почти запрещенной скоростью, и кардиохирург, громко хлопнув дверью, влетает в приемное отделение со служебного входа.
Гневный вопль дежурного санитара о стерильности заставляет ее скинуть парку и перекинуть через руку; остальные его слова Хлоя уже не слышит — кабинет Джастина располагается в самом конце коридора, и Прайс, запыхавшись, врывается к Уильямсу.
Глава приемного отделения полулежит на кушетке для пациентов и пьет чай сразу из трех пакетиков, плавающих внутри его большой прозрачной кружки.
— Прайс! — Уильямс машет ногой в знак приветствия. — Тебя ищет Чейз. И дети. И Истер. И все твое отделение тебя тоже ищет. Тебя даже я ищу.
— Подождут, — отвечает Хлоя, кидая рюкзак и парку ему на стол. — Что с Майерс?
— Раскололась, как орешек. — Джастин щелкает пальцами. — Две новости. Хорошая и плохая. Хорошая — она соврала, плохая — полиции. Прикрывает Нейтана; но не говорит, кто ее попросил об этом.
Уильямс делает большой глоток чая.
— Нет никого глупее влюбленной женщины, — резюмирует он.
— Прескотта, значит, — задумчиво протягивает Хлоя. — Есть еще новости?
— Пока тебя не было, приезжал офицер, — говорит Джастин. — Марш официально признали пропавшей без вести. Твоя Колфилд тоже тебя обыскалась, говорит, что-то с пациентом; Истер взял твоих интернов; Чейз истерит все утро. Все как обычно, Прайс. Здесь никогда ничего не меняется.
Хлоя на ходу бросает «спасибо», пропуская мимо ушей «твоя Колфилд»; поднимается по лестнице и проскальзывает в переполненный посетителями лифт — еще быстрее добраться до своего блока сейчас нет возможности.
В коридоре кардиоотделения мертвая тишина, и Хлоя зря добрых пять минут пинает носком ботинка дверь Чейз. Хейдена она тоже не находит на месте: очевидно, у хирурга операция, да и вся троица ведущих кардиологов тоже отсутствует, и Хлоя, обрадовавшись, что взбучка отсрочена, поскорее натягивает халат, параллельно замечая, что его все же неплохо бы еще раз отгладить.
Ярко-желтый стикер «КОФЕ» вешается с другой стороны двери; Хлоя закидывает ноги на стол, включает ноутбук — без своих пространственных пауз она не существует.
Колфилд ставит перед ней неизменную чашку с переклеенным на нее стикером через десять минут после того, как Прайс все-таки погружается в работу; садится на стул и не сводит с нее взгляда.
— Чего тебе? — Хлоя отрывается от монитора с графиком операций на неделю. — О, кофе!
— Вы слышали о Кейт? — Пепельные глаза Макс на секунду гаснут.
— О ней уже все слышали. — Кардиохирург делает глоток.
— Вы наш куратор…
— Это не значит, что я знаю больше других, — отрезает Хлоя. — Уильямс сказал, что ты меня разыскивала. Зачем?
— Я хотела поговорить… — Макс тушуется. — Но сейчас не самое подходящее время. Когда Вы достаточно свободны, чтобы выделить мне полчаса?