Хитиновый покров (СИ)
Хлоя поднимает бровь.
— Прости?
— Когда Вы будете свободны? — терпеливо повторяет Колфилд.
Только сейчас Прайс замечает, насколько Макс напряжена: неподвижная, идеально прямая спина, губы, сжатые в тонкую полоску, подрагивающие ресницы; и не нужно быть психологом, чтобы определить: ее практикантка явно борется со своими эмоциями, которые готовы выплеснуться в любой момент.
— Колфилд, что случилось?
Что-то во взгляде Макс заставляет Хлою занервничать: глаза Колфилд из светло-серых становятся почти угольными, словно подернутыми поволокой; вокруг них почти физически ощутимо начинает сгущаться воздух.
Я просто хотела Вас услышать, вспоминает Прайс.
— Ты что-то приняла вчера?
— Боже, нет, я… — Макс делает вдох.
— Прайс, живо в приемку! — Стальной вспышкой Чейз проносится мимо ее стеклянной двери. — Переоденься! — Врачебный костюм Виктории вновь мелькает в обратном направлении.
— Мы поговорим позже, ладно?
Хлоя распахивает дверцы шкафа — на стальной перекладине в чехле висит ее свежая хирургическая форма. Несмотря на спешку, Прайс аккуратно вешает снятый халат обратно на вешалку — это железное правило медицины она усвоила сразу — и по-мужски быстро сдергивает с себя рубашку, сменяя ее на свободную синюю футболку.
Обнажая простое черное белье, на пол летят джинсы — вместо них Хлоя надевает прямые штаны на уродливой резинке, одергивает ткань и взъерошивает и без того растрепанные волосы.
— Подожди меня здесь. — Кардиохирург скрывается за дверью.
У приемного отделения стоят четыре машины скорой и столько же — реанимационных; Хлоя видит парамедиков, замечает Истера — его светлые волосы, обычно собранные в хвост и заправленные под черную форму, растрепаны; Хлоя видит на них бордовые пятна.
В ушах стоят крики с улицы — они слышны даже сквозь толстое прочное стекло.
Мимо нее по служебному коридору бегут санитары, толкая перед собой кровати-каталки; Хлоя замечает среди них и Майки — Норт-младший в единственном на все отделение синем, а не белом, халате сильно выделяется среди других.
— Майки! — Прайс буквально выпихивает того из толпы. — Что происходит?
— У нас сразу две аварии! — кричит он ей на ухо. — На Салмон Бэй Бридж и Мерсер-стрит. — Норт тянет ее за собой. — Нам нужно в оперблок! Скорее!
Хлоя разворачивается на сто восемьдесят градусов, пытается пробраться сквозь бегущих.
В коридоре, ведущем в операционный блок, царит идеальное спокойствие.
В уже ставшей родной третьей комнате их встречает Виктория в непривычном для нее хирургическом амплуа — белоснежный костюм, волосы под шапочкой, полное отсутствие косметики. Хлоя думает, что без алой помады и черных строгих стрелок Чейз кажется слишком голой.
— Прайс, ты со мной тут; Норт — тебя ждут в пятой.
Виктория резкая, острая, хладнокровная; ее терракотовые глаза горят пламенем, пока она вводит готовящуюся оперировать Хлою в курс дела.
— Твой отдых кончился. У нас ДМПП* с осложнениями; уже стоят искусственный клапан и шунты. Будем оперировать.
— Чья бригада? — кратко спрашивает Прайс.
Они синхронно поворачиваются к медсестрам, держа обработанные антисептиком руки перед собой.
— ДаКосты. — Виктория ныряет руками в перчатки.
— А Грант? — Хлое помогают завязать хирургический халат.
— У Хейдена два разрыва одновременно. — На Чейз надевают новую маску.
— Бедняга, — искренне сочувствует Прайс, надевая оптику.
В операционной перфузиолог машет Хлое рукой в знак приветствия.
Уверенной рукой рассекая фасцию и надкостницу, Виктория Чейз проводит стернотомию; электростернотом в ее руках едва слышно жужжит, пока заведующая кардиоблоком озвучивает каждое свое действие; тонкие пальцы обрабатывают края раны стерильным хирургическим воском; затем сосредоточенность операционной пронзает ее гортанное «Ретрактор!».
Хлоя ставит пластиковый катетер в правое предсердие и командует:
— Подключайте мою крошку.
Включается артериальный насос, снимаются зажимы с венозной линии; с каждой секундой Дэниэл увеличивает производительность качалки и величину венозного притока, внимательно следя за мониторами — на них вот-вот отразится объемная скорость.
— Два и три, — наконец говорит он. — Устанавливаем… Устанавливаем… Все. Стабилен.
Пока Виктория придерживает сердце, Хлоя разрезает стенки правого предсердия.
— Семнадцать, — докладывает она спустя минуту; окровавленная линейка летит в железную кюветку.
— И впадение вены в правое предсердие вместо левого, — добавляет Виктория. — Нужен тоннель в полость.
— Готовьте заплатку. — Несмотря на напряженность обстановки, Хлоя чувствует себя уверенной. — Сколько у нас на сегодня внепланок?
— Еще семь… — отвечает Чейз. — Сушим… Зажим…
Через секунду им протягивают тонкий кусочек белоснежного вещества, внешне похожий на колечко, и Хлоя ставит заплатку, направляющую окисленную в легких кровь в левые отделы сердца.
— Тут бы клапан поправить, — говорит Чейз. — Прайс?
— А у него точно есть страховка?.. Дайте крючок… Пинцет… Есть, схватила!..
Ловкими пальцами, удерживающими тяжелую конструкцию, Хлоя выпрямляет имплант; еще раз перепроверяет заплатку и наконец улыбается под маской:
— Крошка больше не нужна. Снимаем.
Качающий кровь насос постепенно затихает, и на экранах выводится величина центрального венозного давления.
— Сто шестьдесят, — озвучивает Дэниэл. — Стабилен. Убираю АИК.
— Не расслабляемся, — велит Чейз. — Десять минут отдыха — и в седьмой нас ждет абляция.
Хлоя молча садится на освободившийся стул — в ее дне вновь наступает пауза.
*
Когда Прайс возвращается в свой кабинет, больничные часы показывают почти шесть; и Хлоя мечтает только об одном — упасть и умереть.
Каждая клеточка тела молит о пощаде; мелко подрагивают пальцы; болит натруженная спина; от постоянного стояния ноют ноги — работа хирурга требует определенной сноровки, которая у нее, безусловно, имеется, но Хлоя, прежде всего, человек, а уже потом — врач; и не важно, что она постоянно забывает об этом.
Прайс вваливается в темный кабинет, на пару секунд повисает на ручке двери и на негнущихся ногах изломанной походкой направляется к шкафу.
— Доктор Прайс? — раздается из темноты сонный голос.
— Боже! — Хлоя роняет с трудом поднятую с пола одежду. — Господи, Колфилд, какого черта ты еще тут?
— Вы сами сказали Вас ждать, — бурчит Макс, разлепляя глаза.
Кардиохирург молча прикусывает губы и качает головой — на выяснение таких мелких аспектов у нее нет сил, оттого она сдергивает с себя хиркостюм, влезает в обычную одежду и падает в свое огромное алое кресло, не забыв закинуть ноги на стол.
— Мне нужна еще одна пауза! — объявляет Прайс и закрывает глаза.
Макс Колфилд с раскрытым ртом наблюдает за мирно сопящей Хлоей. В сумеречной темноте кабинета ее синие волосы кажутся почти черными; не застегнутая на три верхние пуговицы красная хлопковая рубашка обнажает края белья — Колфилд может разглядеть витиеватый узор кружев, едва касающихся оголенной кожи.
Она думает, как в такой хрупкой и тонкой Прайс умещается столько сил и воли; и ей безумно хочется иметь хотя бы малую схожесть с Хлоей; но кардиохирург всегда будет железным арсеналом, тяжелой армией неприступной островной крепости, и Колфилд может только любоваться ею издалека да читать легенды в старых книгах.
А затем понимает, с чем ассоцируется у нее Прайс; и от этого понимания у Макс начинают зудеть кончики пальцев.
Хлоя для нее — невероятная зима Нью-Йорка: белоснежный покров снега на холодных бетонных небоскребах, морозная рождественская ночь, россыпь цветных огней и кристально-чистое синее небо без звезд.
— Ты что, ждала меня здесь весь день? — Хлоя приоткрывает один глаз.
Макс кивает.
— Ладно, Колфилд, как насчет примирительного ужина?
Комментарий к
VIII
. Procursu. *Дефект межпредсердной перегородки