Хитиновый покров (СИ)
— Ты хотела поговорить со мной в кабинете. О чем?
Макс замирает.
«Я видела Вас с той женщиной тогда.»
«Мне очень жаль, простите».
«Я Вас искала, чтобы взять ключ от кабинета, мне сказали, что Вы в хосписе...»
«Я видела, как Вы плакали.»
«Я думаю о Вас перед сном.»
— Да так. — Макс идет вперед. — Мелочи, на самом деле. Я уже и забыла.
Они пересекают Меридиан-авеню, кутаются в шарфы — темно-синий и ярко-красный; Хлоя направляется к машине на парковку, и Макс тепло прощается с ней, спеша на автобусную остановку — если поторопится, успеет на ближайший; но останавливается, вдруг услышав позади себя быстрые шаги.
— Макс, — слегка запыхавшаяся Хлоя хватает ее за рукав куртки, — подожди.
Их взгляды пересекаются — полуночно-синяя Хлоя смотрит на нее с тревогой, цирконовые глаза Макс заполнены невысказанностью слов; и они стоят так с минуту, прежде чем Прайс продолжает:
— Звонок в час ночи...
Хлоя стоит к ней так близко, что Макс улавливает кофейные нотки ее дыхания, клубами пара вырывающегося изо рта; этот запах окутывает ее каким-то сумасшедшим, безумным чувством — и все слова вдруг застревают в горле, не в силах сорваться с обветренных губ.
— Пожалуйста, — едва слышно отвечает Макс, — пожалуйста, не спрашивайте меня об этом. Хорошо?
Колфилд разворачивается и бежит, проклиная весь чертов мир — и свою слабость, и свою ложь, и вот эти «мелочи-на-самом-деле», свой возраст, свой статус и даже свое имя.
Она — стеклянная балерина на забытой пыльной полке; девочка, пытающаяся строить свою жизнь из полароидов и иллюзий друзей; никем не установленное правило — жить так, как нужно, как написано в книгах — и никак иначе.
Стальная Прайс играет перед ней всеми оттенками маренго — от горького перламутра до сладкого ковентри; Макс думает, что, возможно, и на ее внутреннем стекле когда-нибудь появится сероватый блик?
И поздно вечером, открыв цветной дневник на самой последней странице, выводит:
«Сталь и стекло».
* * *
Хлоя лежит на кровати, уставившись в потолок, и курит, глубоко затягиваясь.
Не в ее правилах — водить студенток в кафе после работы. Не в ее правилах — бежать за кем-то, чтобы узнать ответ на вопрос, а не услышав его, стоять и смотреть вслед. Не в ее правилах — обсуждать с кем-то фильм, соглашаться сходить в кино и думать о ком-то перед сном.
Да кому они нужны, эти правила, думает Прайс, засыпая.
* * *
Первое солнце вторника застает Хлою и Джастина распивающими кофе в кабинете кардиохирурга; Уильямс пытается смыть с рук запах сигарет — крепкие «Mild Seven» и желание выкурить одну перед работой играют с ним злую шутку.
Хлоин антисептик в таре быстро кончается.
— Может, тебе лимоном на руки побрызгать? — не выдерживает она.
— Это поможет? — с надеждой спрашивает Джастин.
Хлоя закатывает глаза.
— Вероятно, нет. Но ты отстанешь от меня с этим хотя бы на пару минут. У тебя, кстати, есть Саманта, так почему бы тебе не отправить ее в магазин за точно таким же дезинфектором?!
Уильямс смотрит на нее, как на сумасшедшую.
— Ты не в курсе? Саманта перевелась в другую клинику. Ну, как перевелась — ее Чейз экстренно отправила туда приказом от вчерашнего дня. Так что я теперь без интерна. Как и ты. — Джастин хмурится. — Что-то у тебя совсем с ними неладно. Марш пропала, Майерс перевелась, Прескотт... — Он осекается.
— А что Прескотт?
— Прайс, тебе нужно учиться взаимодействовать с окружающим миром, — качает головой Уильямс.
Хлоя вспоминает ярко-зеленый стикер «КОФЕ» на обратной стороне двери и улыбается про себя.
— Со вторника Нейтана переводят обратно к Норту.
Кардиохирург вскакивает с места и ударяет ладонями о стеклянную столешницу; открытый на главной странице больницы ноутбук жалобно подпрыгивает; Прайс вспыхивает и начинает разгораться.
— Чейз тут?
— Хлоя, не заводись... — Джастин встает вместе с ней. — Он папочкин сынок. Другого нельзя было ожидать, ты же понимаешь.
— Мне насрать!
Прайс вылетает из комнаты, даже не надев халат, и через секунду оказывается у Виктории.
Громко хлопает черная дубовая дверь, отрезая их от больничного мира, и в тишине кабинета заведующей слышится только прерывистое дыхание Хлои.
— ПРЕСКОТТ НЕ БУДЕТ АССИСТИРОВАТЬ! Какого хрена, Чейз? Он чуть не убил мою практикантку, а ты стелешься под его папочку и разрешаешь ему снова подойти к столу?! Хочешь, чтобы он убил еще кого-то?! Тебе мало Колфилд?! Мало Норта?! Чейз, тебе настолько насрать на чужие жизни?!
Хлоя заводится за секунду — здесь ей позавидует даже Прескотт — и в гневе становится настолько отчаянно-острой, что внутренние лезвия рассекают окружающее пространство подобно мельнице; она кричит так, что стопка бумаг на столе у Виктории трясется от высоких нот ее голоса, но Чейз даже не поднимает на нее взгляда, лишь продолжает писать какие-то документы; и длинная челка закрывает ее лицо от Прайс.
— Ты можешь уволиться в любой момент, — ровным голосом говорит она. — Я тебя здесь не держу.
Хлоя осекается.
— Что?
Золотистые волосы Виктории наэлектризованы повисшим в воздухе электричеством, того и гляди ударит рикошетом.
— Я тебя не держу, — устало повторяет Чейз. — Если тебе что-то не нравится, ты можешь уходить. Только избавь меня от своих истерик. «Ты же не Прескотт».
Хлоя даже не садится — стоит у двери, пропуская сквозь себя каждое слово Чейз; и только когда заведующая кардиологическим отделением поднимает на нее взгляд, Прайс делает шаг вперед.
У Виктории воспаленные от слез глаза, потекшая тушь и размазанная губная помада; Хлоя, приблизившись, замечает несколько синяков под высоким воротом ее водолазки, не сумевшей должным образом их скрыть, и, наконец, то, что ставит Чейз наперекор всем канонам: вместо привычных лаковых черных лодочек на ногах у Виктории нет никакой обуви — босые ноги скрещены под столом.
Хлоя несколько раз моргает, чтобы удостовериться, что ее глаза не врут.
— Чейз... — Хлоя поворачивает ключ в замке — спасибо тебе, боже, за то, что двери здесь непрозрачные. — Кто это сделал?
Виктория откладывает бумаги и прячет лицо в ладонях; темные от туши слезы скатываются по ее рукам, оставляя на белоснежной ткани черные дорожки; Прайс пересекает комнату в два счета и садится на корточки рядом с ней, опираясь руками на широкий подлокотник кожаного кресла.
— Просто скажи мне. Кто?
Два с половиной года, думает Прайс, она знает ее два с половиной года — безупречную, идеальную, стальную стерву с мерзейшим характером и завышенной самооценкой; два с половиной года — превосходного врача, великолепного хирурга, но такого отвратительного человека.
И за два с половиной года Чейз никогда — никогда! — не позволяет себе проявить малейшую слабость.
Значит, все это действительно происходит.
Виктория всхлипывает; и Хлоя, видя, как ее начинает бить крупная дрожь, с силой отрывает ладони от лица.
— Говори.
В янтарных глазах Чейз плещется глухая боль.
— Нейтан сказал, что только так я спасу отделение, — сдавленно отвечает она.
— В смысле «спасу отделение»?.. Блядь, погоди, что значит «Нейтан сказал»? Какой Нейтан? — Хлоя дергается. — Прескотт?
Она кивает.
— Почему ты вообще называешь его... — Хлоя широко распахивает глаза. — О боже... Чейз... Не говори мне, что...
Мы много слышали о его ценности как интерна.
Мисс Чейз заверила, что его характер никак не касается работы.
Вы знали, что мисс Майерс в среду вечером была явно не у Кейт Марш?
— Так это ты попросила Саманту, — начинает раскручивать спираль Хлоя, — чтобы та прикрыла Нейтана... Джастин раскрыл ее в два счета! Ты же понимаешь, что с тобой сделают, когда об этом узнают? И тебе не поможет даже волшебный джинн из бутылки.
— Не узнают, — тихо говорит Виктория. — Майерс перевелась в другую клинику.
Кардиохирург мысленно закатывает глаза.