Хитиновый покров (СИ)
Прескотт-старший сорвал ей две операции — плановую и внеплановую: именно закупленное им оборудование дало сбой в самый неподходящий момент, и Хлоя на десять минут поверила в бога, используя свои пальцы вместо зажимов. Чейз, конечно, замяла это двойной премией, но Прайс все-таки сходила после этого в больничную церковь.
Но на внеплановой у них отказали электроды, и оба дефибриллятора вышли из строя; и пока везли запасные, и пациент, и Хлоя держались на адреналине; только Прайс — на собственном, а пациент — на искусственном.
Больше Хлоя на его оборудовании не работала, предпочитая аппараты старой закалки; она была готова поклясться, что после этого видела на своей голове седую прядь.
И, хоть сейчас Чейз и утверждает, что новые приборы соответствуют всем заявленным требованиям, а Прескотт-старший выплатил компенсацию втрое больше положенной, Прайс не может избавиться от этого чувства, гложащего ее изнутри.
Страха.
Ей нельзя бояться; это не та работа, не та профессия, не та жизнь, где есть место кошмарам, но Хлоя все равно проверяет электроды дважды, прежде чем начать.
Практикующий анестезиолог Дэниэл называет Хлою сдвинутой и рисует ее портреты в блокнотах; синие волосы девушки цветными кляксами выделяются среди экстатично сплетенных обнаженных мужчин; но она молчит об этом; как ДаКоста молчит о ее страхе.
Прескотт поднимает руку — неожиданно послушно. Хлоя смотрит на него в упор, не стыдясь — бледное, худое лицо, сумасшедшие красные глаза, кончики пальцев отчаянно трясутся, совершенно незримо для обычного человека, но слишком заметно для хирурга. Нейтан высок и хорошо сложен, у него светлые волосы и ледяные голубые глаза; Прайс замечает огромную татуировку на его руке — непростительно для врача, простительно для Прескотта — и щурится, всматриваясь.
Киты.
Что-то омерзительно-горькое подкатывает к горлу Прайс, но она отгоняет это.
— Сейчас мы выходим из этого рассадника бактерий и надеваем свои чистенькие беленькие халаты, — елейным голосом говорит Хлоя, а потом резко добавляет: — У кого халат будет мятым или грязным, пойдет домой за новым.
Слышится смех.
— Без карты, — уточняет она.
Карта практики — двадцать листов, час работы, новая обязанность; кто, где, как и почему — будет записывать Хлоя и заверять Чейз, а после — кто-то из практикантов обязательно захочет ассистировать Джастину.
Или ей.
То, что ей нужен еще один нормальный ассистент, Хлоя понимает, но смотрит на практикантов, и ей становится горько: она уже не видит потенциала, но все еще надеется, что кто-то из них окажется лучше других.
Прихватив папку, Прайс выходит в коридор, думая о том, что теперь ее халат тоже нужно стирать — и пусть это не операционная, липкость пыли чувствуется даже легкими.
Она быстро движется по коридору в направлении блока A, где находится приемный покой с дежурными парамедиками, и шестеро ее подопечных бегут за ней, на ходу натягивая халаты.
Хлоя останавливается у служебного входа — небольшого закоулка с парой стульев и высокой дверью, оглядывает пятерых студентов и одного Прескотта и произносит:
— Кто налажает больше всех, в конце дня будет мыть лекционную.
— А что полагается тому, кто не налажает? — спрашивает Джульет.
— Не будет отчислен, — лаконично отвечает Хлоя. — Так... Ты и ты, — она показывает на Саманту и Кейт, — отправляетесь в приемное. Найдите доктора Уильямса. Он даст вам задание. Как сделаете — мой кабинет двести одиннадцатый.
— Как мы узнаем доктора Уильямса?
— Он идиот, — беззлобно говорит Прайс. — Остальные — за мной.
Трое практикантов и все еще один Прескотт шаг в шаг идут за Хлоей на нижний этаж, где Прайс стучится в огромную дубовую дверь и, не дожидаясь ответа, входит.
— Где мы? — спрашивает Джульет.
— Архив, — коротко отвечает Хлоя. — Лекса?
Красивая молодая девушка в вязаном платье тепло здоровается с ней; приглашает на чашку горячего шоколада и булочки с корицей, и Хлоя с трудом сдерживается, чтобы не согласиться.
— Ты, — она показывает на Стэф, — теперь будешь работать с Лексой. Как только все выполнишь...
— К Вам в двести одиннадцатый, — заканчивает та за нее.
— Умница, — умиляется Хлоя. — Лекса, будет лажать — просто выкинешь в окно.
Они улыбаются друг другу: кардиолог — уголками губ, архивариус — глазами; и на миг между ними вспыхивает свет; но он быстро затухает, когда Прайс поворачивается спиной и выходит.
Короткий халат Джульет Прайс отправляет к Элле. «Бумажная работа просто создана для блондинок. Без обид, Нейтан.»
— Эта тупица перепутает бумаги, — цедит Прескотт сквозь зубы.
— Тем лучше для нее, — отвечает Хлоя.
Они тормозят у отделения кардиологии — блок C занимает чуть ли не самую большую площадь в больнице, крупнее него только онкология с их двухэтажными внутренними лабораториями.
— Это Ваш корпус?
Хлоя в очередной раз поражается пеплу в этом голосе, но только кивает в ответ на вопрос Макс.
За стеклянными дверьми с огромными буквами «С» начинается большой коридор, состоящий сплошь из окон, а после, почти сразу же у другого его конца, тянутся бесконечные двери с табличками: заведующий отделением, кардиолог, ведущий кардиолог, перфузиолог, санитарная...
Двести двенадцатый — кабинет Хейдена — и двести одиннадцатый — Хлои — располагаются в самом конце длинного коридора.
— Служебный вход, — коротко бросает через плечо Прайс, — в самом конце. Этот, который с окнами — для остальных посетителей. Или если нужно быстро добраться из блока приемки — сюда.
Она подносит бейджик к панели, и та щелкает; сворачивает дважды налево — и оказывается у красивых витиеватых букв «ЛАБОРАТОРИЯ».
Внутри — мир стекла, лекарств и техники. Одноэтажное помещение огромно — массивным железным шкафам нет конца и края; посередине тянутся столы с оборудованием — от простых микроскопов до огромных, в человеческий рост, сухожаров. Здесь звенят центрифуги, потрескивают термостаты, жужжат мойки и стерилизаторы; в отдельном стеклянном кубе от пола до потолка стоят криохранилища — массивные, закупоренные банки с надписью «ОПАСНО».
— Лаборатория в кардиологии всего одна, зато большая. — Хлоя кивками здоровается с медбратьями. — Сегодня вы оба работаете здесь.
— Я пришел сюда... — начинает задыхаться от возмущения Прескотт.
— Ну? — поднимает бровь Прайс. — Ты пришел сюда. Продолжай?
— Оперировать! Ассистировать на операциях! А не это дерьмо делать! — Нейтан выплевывает каждое слово, и кардиохирургу до безумия хочется отправить его в стерилизатор на пару часов.
— Нет, — поправляет его она. — Ты пришел сюда отрабатывать практику. Ну, так практикуйся. Начнем с малого. Или предпочитаешь убирать операционные?
Ей в ответ раздается только негодующее пыхтение Прескотта.
*
Когда время движется к обеду, Хлоя относит папки Чейз; их ровно двадцать три, они синие, зеленые и красные, идеально прошитые и заполненные кривоватым, с уклоном вправо, почерком Прайс.
Двадцать три папки — двадцать три операции за месяц, думает кардиолог, не так уж и много, раньше бывало и сорок, и даже пятьдесят; осень — она такая, мерзкая и давящая сердца, зимой чуть легче, а весной — снова, сплошь внеплановые.
Виктории в кабинете не оказывается, и Прайс оставляет папки у нее на столе, налепив розовый стикер «КАРДИОЛОГИЯ» сверху.
Из всех ее пациентов за месяц не умер никто; Хейден потерял двоих — и оба по пороку. Хлоя сочувственно смотрит на его отчетность: двое — это очень много.
Она возвращается в кабинет, грызет кончик ручки и думает, что завтра утром у нее внеплановая, а после еще одна, по графику; бездумно перебирает карты пациентов — зеленую и красную, пытается сосредоточиться на россыпи букв, но находит это пустым и глупым.
В кабинет стучатся; Хлоя кричит: «Войдите», — бросает папку на другой конец стола, поднимает голову и улыбается.
— Доктор Прайс, рад, что Вы на месте.