Хитиновый покров (СИ)
Истер — россыпь длинных светлых волос, собранных в хвост, забитые до локтей рукава, идеально чистые белые кеды — мягко опускается на стул.
В его руках карта — синяя, значит, какого-то пациента переводят из другого блока; и Хлоя настораживается.
— Хэй, — говорит она и ловит свое отражение в его прямоугольной черной оправе очков. — Есть новости?
Она просит его разговаривать с ней без этого дурацкого официоза сотни раз, но он не слушает ее, упорно называя «доктор Прайс» и никак иначе; Хлою иногда передергивает от этого.
На его халате вышито черной толстой нитью: «Easter Mert, paramedic, b4»; и Хлоя знает, что B4 — это его собственная бригада, состоящая из восемнадцати врачей-добровольцев, выезжающих на места несчастных случаев, как знает и то, что число спасенных ими жизней давно перевалило за сотню.
Истеру двадцать пять, он, кажется, из Корнуолла, но обладает настолько светлой кожей, что Хлое хочется сделать ему анализ на гемоглобин — она не удивится, если тот окажется по нулям.
С ним ей легко и морозно — он располагает к себе понимающим взглядом изумрудных глаз с пляшущими шальными искорками в них и мягким, спокойным голосом.
— Юноша, семнадцать лет, — говорит он, протягивая ей карту. — Предварительно поставили дилатационную кардиомиопатию.* Сердечный ритм зашкаливает. Позавчера удалили два тромба; уже неделю на диуретиках.
— Я знаю, — тихо отвечает ему Хлоя, положив карту на стол. — Он у меня завтра.
В руке Истера вдруг оказывается стакан свежемолотого горячего кофе, который он ставит перед кардиохирургом на стол, и Хлоя удивленно распахивает глаза: на черной пластиковой крышке лежит крошечный пряничный человечек.
— Чтобы не было так горько.
Истер смотрит на нее: нефритовые глаза сияют сквозь тонкие стекла очков, и Хлое хочется закричать во все горло, что она так не хочет, что больше не может, что чувствует груз бетонной усталости на своих плечах.
Но вместо этого Прайс говорит:
— Да все нормально будет.
*
Хлоя смотрит на часы — без двадцати шесть; пыльный циферблат, выщербленный металл, старая модель.
Снимает с себя халат и накидывает его на плечи, переминается с ноги на ногу, хлопает по большим карманам — сигареты вновь забыты в ящике, проводит ладонью по волосам и сворачивает налево вместо того, чтобы спуститься вниз.
Коридор, служебный лифт наверх, писк карты входа, еще один коридор — мрачный и плохо освещенный, и Хлоя толкает тяжелые металлические двери.
Блок D наполнен вечерним закатным светом и еле слышным шепотом пациентов — тех, кто еще может хоть немного говорить. Здесь хозяйничает смерть — не та, что с косой и в черном плаще, а нежная и ласковая, пахнущая тюльпанами и немного — пылью.
Хлоя неслышно шагает по мягкому светло-голубому ковру больничного хосписа — отдельный вход, прекрасные условия, кабельное телевидение и тихая ненавязчивая музыка в коридорах, — здоровается с медсестрой, кивает Холли — заведующей; и сдвигает стеклянную створку вправо.
В двадцать первой палате платного хосписа централизованной больницы Сиэттла шумит аппарат ИВЛ и мерно капает парентеральная капельница, заполненная нутрифлексовой инфузией. Здесь нет медсестер или врачей, как нет и запаха выпечки, которую так любят их пациенты по вечерам.
В воздухе тяжелым горьким привкусом висит лекарственный запах, от которого Хлою начинает подташнивать. Она открывает створку окна, поднимает жалюзи и впускает алое солнце в палату.
А потом осторожно садится на кровать и берет тонкую худую руку в свою.
— Рейчел, это снова я...
Комментарий к II. Festina. *Дилатационная кардиомиопатия — заболевание, характеризующееся развитием растяжения полостей сердца, нарушением его работы; существует высокая (более 40%) вероятность летального исхода из-за невозможности ранней диагностики.
====== III. Circulatio. ======
Говорить бессловесно,
надсловно, почти что сухо —
чтобы
вспахивал голос подобием плуга
сердце, земле подобное,
минуя мембрану уха.
Потому что нет ярче мимики —
чем мимика невозможности звука.
— Свет!
Над операционным столом вспыхивают фонари бестеневой лампы.
Хлоя стоит, вытянувшись в струнку, и старшая медсестра завязывает концы кушака ее халата; от рук пахнет дезинфицирующим средством — шесть шагов к идеальной стерильности она знает наизусть: от локтя и ниже, меж пальцев к их кончикам, вращательными движениями.
Приносят перчатки — темно-синие, прочные; Хлоя привычным жестом ныряет в них руками; латекс крепко сжимает ее тонкие хрупкие пальцы и запястья, нанесенный внутрь тальк позволит работать ей несколько часов, не задумываясь об ощущениях.
Помогают надеть оптику: шлемы с линзами, подобные приборам часовщиков или ювелиров, оснащены фонариками; поправляют на ней маску и открывают дверь в операционную.
Хлоя переступает красную черту стерильности — если бы здесь были практиканты, они стояли бы за ней, но в комнате только закаленный персонал: перфузиолог-реаниматолог, два ассистента — хирург и медбрат, старшая медсестра и санитар.
На большом и маленьких столах лежат операционные инструменты: зажимы, пинцеты, скальпели, ножницы и иглодержатели; через наполовину застекленную стенку видно, как затухает свет в предоперационной комнате.
Юношу, уже спящего на операционном столе, обрабатывают специальным раствором и прикрывают стерильными зелеными салфетками; профессор Грант — грузная женщина-перфузиолог — разглядывает показания на реанимационно-хирургическом мониторе.
Прибор мигает экранами — аппарат искусственного кровообращения готов к работе.
— Показатели? — негромко спрашивает Хлоя.
— Стабилен, — отзывается профессор Грант.
— Поехали.
Темнокожий хирург Дрю Норт делает первый надрез; стернотомия — его конек: на счету более двухсот успешных операций и ни одного прокола. Ассистирующий хирург спокоен и сосредоточен; но Хлоя знает: под маской он мурлычет себе под нос какую-нибудь песенку. Просто так, от скуки.
— Ретрактор. Показатели?
— Устойчивые.
— Подключаем крошку, — улыбается Прайс.
Прозрачные трубки АИКа наливаются темно-красным — венозная кровь почти моментально обогащается кислородом и подается в аорту для циркуляции по всему телу; повисает тишина — перфузиолог сверлит взглядом показания мониторов.
Время для Хлои останавливается: теперь она вся — на кончиках своих пальцев, удерживающих «москитов», а после — в сжимающемся и разжимающемся сердце своего пациента.
— Трешка сильно повреждена, — говорит она. — Будем имплантировать.
Новый металлический аортальный клапан хранится на большом столе в специальной нео-коробке, но Хлоя не торопится.
— Вырезаю старый.
Острым светом сверкают скальпели; раздается удар металла о металл; Хлоя режет уверенно, будто собирает снежинку на Новый год; медбрат Майки — брат Дрю — подает ей пинцет для захвата клапана; медсестра забирает у нее кровавые ошметки.
— Ставлю новый.
Это же просто крошечный металлический кусок, который может спасти жизнь, проносится в голове Хлои.
Она не чувствует ни-че-го: только машинально выполняет порядок действий; сначала — имплантация каркасного биопротеза, затем — введение в пораженный аортальный клапан, и уже после — ручное раскрытие с помощью баллонного катетера.
Сердца она почти не касается; но, чтобы обеспечить правильный ток крови из левого желудочка в аорту, они не смогли обойтись без инвазивного вмешательства; и фибрилляцию никто не отменял. Хлоя перестраховывается, но риск оправдывается — крошечный некроз тканей у самой аорты без АИКа она бы не удалила.
— Три... два... один...
Клапан распускается в сердце, словно цветок, лепестки которого бережно обрамляют орган. Хлоя победно улыбается.
— Убирайте крошку. Запускаем сердце на «три». Раз, два, три...
Мышцы дергаются — сначала слабо, а затем все увереннее и увереннее, но Хлоя не торопится: слишком мало времени прошло с запуска.