Не уходи. Останься (СИ)
Этот его жест…простая помощь, без лишних слов и эмоций, довели до слез.
Кто-то бы сказал, что это неправильно. И нельзя так.
Кто-то бы сказал, что Роман влюблен в нее или что-то такое.
Рома бы всем им в рожу бы плюнул, и зубы кулаками пересчитал.
Сейчас она для него не женщина, а маленький ребенок, который не может ничего поделать со своим бессилием.
Дима не привлекала его, как женщина. Никогда. Она всегда для него будет старшей сестрой и женщиной брата.
Они ведь давно научились понимать друг друга без слов. Слова просто были лишними.
И комментировать ее слезы и то, что плескалось на дне глаз, не было нужно.
Дима — человек, из крови и плоти. Она по-прежнему оставалась живой.
Через пару минут Ромка выключил воду. Закутал ее в полотенце и на руках вынес в спальню.
Кровать, одеяло и пистолет под подушку.
Неловкий поцелуй в прохладный лоб, и он ушел.
У него душа за нее болела. И он до сих пор видел в ней ту девчонку, которая учила его, семилетнего пацана, правильно лепить снеговиков.
Уважаемые читатели, добавляйте роман в библиотеку, ставьте лайки и подписывайтесь на автора в профиле!)))
Глава 11 Часть 2
****
— Дима, хватит! — брат пытался ее затянуть домой, но тщетно. — Диииим!
Как? Как она могла уйти, когда выпало столько белого-белого снега?! Еще и пушистого.
Рук, правда, уже не чувствовала. Замерзли. Шерстяные варежки тоже не помогали, они были абсолютно мокрые.
— Ну хоть ты ей скажи, меня она не слушает!
Руслан повернулся к своему другу Ибрагиму, но тот только задорно улыбнулся и подмигнул малышке. Ему нравилось помогать лепить целую армию разношерстных снеговиков. Вся детская площадка была ими буквально усеяна. У малышки талант. Она наверняка станет скульптором или художником, такие вот они у нее красивые были. Фактурные.
Ибрагим, недолго думая, нагнулся, зачерпнул снега побольше и слепил снежок. Руслан отвлекся и опять начал ворчать на Димку, но при этом помогать не прекратил, поднимал тяжелые для нее снежные комки и ставил туда, куда эта мелкая пакостница командовала. Вот друг и упустил, что сейчас начнется «война».
А Дима все видела. Краем глаза наблюдала за Ибрагимом и старалась сдержать смех, когда увидела несколько готовых к бою «снарядов».
Сделала пару шагов в сторону, спряталась за своего снеговика и стала выжидать.
Руслан и не понял, чего это сестра заныкалась. «Бац», — и все лицо в снегу. «Бац», — и больно стало заднице. Еще раз «бац», и снег уже на шее, стекает по горячей коже за шиворот. Руслан от холода зашипел и тоже стал делать снежные «снаряды».
Дима захихикала и присоединилась к «бомбежке».
Спустя полчаса, мокрые, замерзшие и ужасно счастливые брат с сестрой завалились домой, до этого попрощались с Ибрагимом на лестничной площадке и разошлись по домам.
А дома… Руслан сразу лицом посуровел, Дима еще не успела разуться, как из кухни послышались крики.
— Марта, ты этого не сделаешь! Поняла?! — грозный бас отца ее пугал до икоты.
— Иди в комнату, Снегурка, — брат мягко надавил на ее плечо и развернул к комнате, — Иди.
И она пошла. А Руслан остался в коридоре, слушал, как родители ругаются, а потом не выдержал и пошел их утихомиривать…
Дима вздрогнула и вырвалась из сна.
А душа была не на месте. Что-то в этом сне было не так, что-то важное. Будто, ответ на мучавший вопрос, но сейчас, находясь здесь, а не там, она не могла точно сказать, что именно ее так напрягло и даже испугало.
Но проанализировать сон до конца не смогла.
Глаза сосредоточились на тени возле ее кровати. Там кто-то было.
— Извини, я не хотел тебя разбудить, просто не мог уснуть.
Игорь поднялся с пола, потянулся. Видимо, сидел долго, кости хрустнули. Ему стало ужасно неловко, но выражение его лица Дима в темноте разглядеть не смогла.
— Что ты здесь делал?
— Сидел.
Простой вопрос — простой ответ. Сидел. Круто!
— Просто сидел и все?!
Плечо опять ныло. Голова гудела как после перепоя. Но она приподнялась на подушке, села удобней. И включать торшер не стала. По себе знала: в темноте, не видя лица собеседника намного легче рассказать о том, что гнетет.
Они с Ромой столько бессонных ночей просидели в темноте, разговаривая, а иногда и просто молча. Но рядом. Темнота прятала их от кошмаров. Видимо и Шрайману теперь нужно это своеобразное спасение.
Дима подтянула ноги к груди, освободила больше места на кровати.
— Садись, — похлопала рукой по одеялу, — Садись Шрайман, не ломайся, не целка.
Мужчину покоробил ее тон и слова, но, вздохнув, он сел.
Молчал минут пять, Дима уже и дремать начала, решила, что ему просто нужно с кем-то побыть, главное, чтоб не одному.
Ошиблась.
— Никогда не видел, как люди умирают. Мертвых видел, но КАК умирают, — никогда, — признался Шрайман, голос у него был хриплый, взволнованный, — Это… это так ужасно, Дим. Я не думал, что все дойдет до этого.
— Шрайман, я не твой личный психотерапевт. С моей психикой, повернутой, не жди от меня утешительной беседы.
— Я и не жду. Просто, — он снова вздохнул, мотнул головой, — Боже, как ты с этим живешь? Как справляешься? Это же не животное, а человек живой. Я не обвиняю, не подумай, ты мне жизнь спасла. Но я не готов к такой цене.
Эти слова ее разозлили. Но кричать, нервно вскакивать с постели не стала.
— А вот сейчас ты лицемеришь. Не нужно бояться сказать правду и прикидываться лучше, чем ты есть на самом деле, Игорь, не передо мной уж точно. Ты не готов к такой цене? Отлично, давай разорвем контракт, и мы с Ромкой уедем, а ты живи дальше. У меня только один вопрос: как долго ты проживешь? Ставлю не больше двух недель.
Шрайман молчал, обдумывал ее слова. Дима о сказанном не сожалела, у нее вообще привычки сожалеть, не было. Да, жестоко говорить ему таки вещи и таким равнодушным тоном. Но он должен примириться, что такова жизнь: либо ты, либо тебя. В бизнесе он это усвоил, а вот так, когда это личное… Ну ничего, скоро прозреет.
— А ты? Как ты с этим живешь? — вдруг, прерывая молчание начал он, не обвинял, просто спрашивал, — Ты женщина, ты по натуре должна быть другой. Не знаю, беречь жизнь, давать жизни новое начало. Женщина, значит, мать. А ты жизни отбираешь, — и такая уверенность в тонне, будто по-другому и быть не может.
Диме на секунду показалось, что у нее мозги взорвались, а душу разнесло С4* на миллиарды, кровоточащих болью осколков.
Эту боль она не пережила. Не отпустила. Этой болью она жила. И Шрайман, сам того не зная, пальцем тыкнул в открытую незаживающую рану.
— У меня руки по локоть в крови, я не раз спускала курок и видела, как люди умирают. Ты хочешь знать, как я с этим живу? А нормально. Никаких эмоций по поводу этих смертей. Меня такой вырастили, лишенной лишних угрызений совести по поводу ценности жизней чужих. И своему отцу я за это благодарна. Так что, не ищи во мне понимающего твои переживания человека, Игорь. Я не понимаю твои метания и попытки усовестить самого себя же. Я вижу ситуацию так: тот мудак сдох, а ты нет. Или ты думаешь, по поводу твоей смерти он бы слезы лил?! Очень в этом сомневаюсь. Смирись и живи дальше. Радуйся, что эта жизнь у тебя вообще есть.
Не сдержалась. Слезы в глазах заблестели, пусть в темноте и не видно, но это слабость. А они ни к чему хорошему привести не могут.
И вообще, из-за ранения она стала раскисать, размякла. Зря.
— Кому ты мстишь, Дима? Дрозду?
— Не уверена, что ему, — спокойно ответила, подтянула одеяло к груди. Когда ж ты свалишь то уже, а?
— Не уверена, — тихо повторил Игорь ее слова, снова качнул головой будто подтверждая его собственные мысли, — Ладно, я тебя услышал. Спасибо, что не выгнала. Спокойной ночи.
Свалил-таки, да неужели?!
А она осталась в кровати, вся взбудораженная и заведенная его словами.
Ведь не знает нихрена, а бьет точно в цель.