Свобода (СИ)

— Или ты и этого не можешь?
Ладонь сжалась рефлекторно, эти слова заставили мигом собраться, воскрешая в памяти все страхи и всю боль. В первые секунды клинок показался Тимэрине совершенно чужеродной вещью — её, как и всех, учили обращаться с мечом, но это было давно. Характером не вышла для ассасина или телохранителя… Что ещё больше убедило семью в её никчёмности. Воспоминание об этом ударило наотмашь — и пальцы сильнее сжались на рифлёной рукояти.
— Защищайся, — и наискось падающий меч Канафейна, словно знаменитая кривая усмешка дроу.
Наверное, он атаковал всё же не в полную силу — иначе Тимэрина просто не успела бы подставить свой клинок под удар. Но и просто играть с клинками дроу не мог и не умел. Рука заныла от силы удара, а меч дроу уже стремился к горлу. Быстро, очень быстро. Опасно. Всерьёз — дроу пустой снисходительности к противнику не признавали. Равно как и схваток не на боевом оружии.
Удар, ещё удар. Окрасившееся кровью плечо. То и дело мелькающий у самого лица клинок дроу — так близко, что становится не до мыслей. Тело забирает контроль на себя и просто пытается выжить.
Тимэрина не могла видеть, что её движения, скованные поначалу, начали обретать даже не уверенность — страсть. Так не сражаются светлые эльфы — их фехтование больше напоминает плетение изысканного кружева, в котором должен запутаться противник. Дроу подобное упоение битвой тоже не слишком любили — слишком легко подловить поддавшегося эмоциям бойцам.
Но не было это похоже и на боевое опьянение дроу.
Тимэрина атаковала так, будто второй клинок держала вся её проклятая жизнь, отравленная правилами, этикетом и собственной никчёмностью. Жизнь, в которой она могла только выживать, чувствуя, как с каждым разом сил остаётся всё меньше. И Канафейн не отводил её меч скупыми, едва заметными движениями — отбивал, почти заставляя клинки сыпать искрами.
Как он догадался? Как понял, что именно вот эти приказы, отданные полным почти презрения голосом заставят вспыхнуть всё то, что копилось, не находя выхода? И почему-то именно здесь и сейчас, в этом огне рождалось, наконец, что-то новое. То, чему не хватало каких-то там занятий гимнастикой, то, чего не смог дозваться детский смех.
Тимэрина закричала. Коротко, пронзительно, не то бросая вызов, не то вкладывая всю себя в какой-то дикий, абсолютно неприличный боевой клич… Вот только приличия рассыпались наконец прахом, брызнули в стороны кровавыми каплями, когда лезвие её меча нашло цель, с хищным хрустом пробивая доспехи.
Ясмин ойкнула, прижимая ладошку ко рту — деда Канафейн занимался со всеми внуками, так что оценить серьёзность удара змейка могла. Янис с присвистом выдохнул сквозь зубы, что-то лихорадочно чёркая в планшете — то, как Тимэрина буквально наливалась этим боевым кличем… словно накапливая в себе яростную, неудержимую молнию… наполняясь её красками, оживая…
Это было так ярко. Так правильно.
Эльфийка остановилась, тяжело дыша. Клинок подрагивал, роняя на крышу капли крови, дроу хищно ухмылялся, зажимая рукой рану.
— Вы… в порядке? — слова почему-то выговаривались с трудом, как будто она не могла их толком вспомнить.
— А ты?
Алые глаза, казалось, заглядывали в душу. Вытаскивали наружу то, что уже и не удерживалось ничем — нечему было держать. Сгорело, ушло без остатка. А что скрывалось под этим… Тимэрина внезапно рассмеялась, настолько пьянило чувство странной, незнакомой лёгкости бытия.
— Это было потрясающе, — заметил Янис, подходя ближе. — Такой… взрыв. Настоящее перерождение. Канафейн, Тимэрина — может быть, принести аптечку? Или в квартиру?
— Я… — Тимэрина поморщилась, только сейчас осознав, что плечо действительно неплохо бы перевязать. Потом пригляделась, куда именно попала сама — и только усилием воли сдержала вскрик. Не смертельный удар, как хотелось, Канафейн всё-таки отвёл его, но очень, очень паршивый.
Но Канафейн стоял и усмехался, а мордашки детей лучились светлым пониманием, что и деда и мама — лучшие, а значит, ничего плохого случиться не может. Вот вообще не может, никак. И только Рилонар поднял голову, глядя на приближающееся к крыше такси. Машина мягко опустилась на покрытие, дверь открылась и оттуда выглянула леди Ариндель, недовольно сжав губы при виде крови.
— Давай домой, — Рилонар аккуратно забрал у Тимэрины меч. — Плечо действительно стоит перевязать, а об отце мама позаботится.
***
Схватка на крыше всё-таки завершилась без особых потерь — рана Тимэрины была скорее царапиной, а леди Ариндель и впрямь быстро привела супруга в порядок. Уже вечером она позвонила и сообщила, что с Канафейном всё хорошо — то есть как минимум дроу не находился при смерти. Самой же Тимэрине казалось, будто в груди лопнул какой-то обруч, не дававший свободно дышать. Разжалась пружина, натягивающая нервы, как струны.
Но больше всех этот бой впечатлил почему-то Яниса — горгона с головой ушёл в работу, и даже по квартире перемещался, не отрываясь от планшета. От столкновений с косяками его уберегал только собственный хвост или невольно хихикающие дети. Но вид у Яна при этом был такой вдохновлённый, что отобрать у него планшет казалось преступлением.
— Это точно нормально? — всё же спросила эльфийка шёпотом.
— Нормально, — усмехнувшись, заверил её Рилонар. — Янис бывает таким, прежде чем… Увидишь, не хочу портить сюрприз.
Что сюрприз будет, сомнений не возникало: поймавший такой заряд вдохновения горгона обязан был явить свету очередной шедевр, причём, что это будет — никто не знал. Планшет Ян оберегал от покушений так ревностно, будто он стал готовым проклюнуться яйцом.
Детям, разумеется, было любопытно: раньше горгона работу не прятал, во всяком случае, до финального этапа. Всё равно по частям было сложно понять, что должно получиться. Но сейчас на вопросы Ян только отвечал сияющим взглядом и фразой: «Я понял, как!». С этим же светящимся почти буквально взглядом горгона и перебрался в мастерскую.
Он действительно понял. Всё это время ему не давала покоя та фраза Аверхнерниса при знакомстве — о том, что в старом фениксе видят лишь конец, не начало. Поэтому Ян и хотел создать не просто феникса. Он поставил себе куда более сложную задачу: воплотить в камне момент перерождения. Кое-какие представления об этом у него были — всё же линька была сродни. Но чего-то и не хватало — возможно, потому, что его линька была взрослением.
Тимэрина же в момент своего приезда была… Да как тот самый корабль на площади в Шьяре. Янис просто не сразу понял это. Истрёпанная эльфийскими правилами, словно штормом, почти подавленная, почти сломанная…
Почти.
Она оживала — и это было прекрасно, удивительно и правильно, разительно отличаясь при этом от тех моментов, когда оживал он сам или Рилонар. Всё-таки их жизнь не доводила до подобного, всего лишь сбивая с ног усталостью. Потому у них всё происходило быстрее и одновременно ярче. А Тимэрина оживала постепенно, словно цветок, понемногу расправляющий листья после засухи. Горгона радовался этому — но даже не думал соотнести Тимэрину со своей задумкой.
А потом было постепенно накапливающееся, как потенциальный разряд, напряжение. Больше, больше, пока не взорвалось той самой схваткой на крыше. Звоном клинков, летящими из-под них искрами, кривой ухмылкой Канафейна… Свободой. Свободой жить в огромном мире так, как хочется.
И Ян спешил, чтобы не упустить вот это зыбкое и переполняющее его чувство, чтобы выплеснуть его как надо, показать так, чтобы увидели.
Чтобы тоже — почувствовали.
Когда-то он так же спешил поделиться своими ощущениями от близящегося отцовства. И стелы в Айравате до сих пор притягивали и едва сошедшиеся пары, и молодых родителей. Но всё равно, это был посыл не для всех. Для тех, кто уже испытал, понял…
То, что он делал сейчас, должно быть иным.
Оно должно не напомнить — дать ощутить. Не рассказать историю — дать прочувствовать её всем сердцем. Дать коснуться… Да, суметь коснуться того, что увидел Янис. И он бережно гладил перо феникса, теперь прочно поселившееся на рабочем столе. До тех пор, пока одним утром не обнаружил вместо него горсть пепла.