Trust me (СИ)

— Как скажешь, — Томас подошел к Минхо и протянул руку, безмолвно требуя ириску, и азиат нехотя отдал последнюю напоминавшую камень по консистенции конфетку из длинной пачки. Ириска оказалась настолько твердой, что Томасу пришлось мусолить ее минут пять как минимум. — Тебе, собственно, давно надо было оттуда сваливать.
Минхо натянуто улыбнулся: ни капли насмешки, одно горькое сожаление — и, вынув из кармана измятую синюю пачку, заглянул в нее, пытаясь отыскать среди поломанных сигарет хотя бы одну целую. Не найдя такой, смял пачку еще сильнее, словно шуршанием упаковки желал заглушить что-нибудь особенно громкое, и вопрошающе посмотрел на Томаса, который курил только в тех случаях, когда ему предлагали, будто надеясь, что у брюнета найдется хотя бы что-то.
— Иногда приходится заниматься чем-то, от чего ты совсем не в восторге. В какую дыру я еще могу податься, если вышки у меня нет? Как и у тебя, впрочем, — Минхо хитро подмигнул другу, не отказываясь напомнить, что уровень жизни у них обоих явно одинаковый. Томас только успевал удивляться, насколько быстро меняются выражения на его лице: от чего-то печального до вполне довольного — за считанные секунды. — Н-н-у-у-у, и как сейчас твой вроде-бы-соулмейт?
Расправившись с книгами, они устроились за прилавком. Томас продолжил прятать взгляд от пытливо пялящихся на него зенок Минхо и все пытался отвлечься на что-нибудь стороннее. Выходило из рук вон плохо: смотреть на сетку записей с камер наскучило сразу, катать по столу ручки казалось слишком открытым способом избегать беседы… оставалось только раскачиваться на стуле, упираясь кончиками пальцев ног в дерево.
— Он не вроде-бы-соулмейт, а соулмейт, Минхо, который просто в это не верит, — Томас открыто проигнорировал недовольное «да как вообще можно в это не верить?!», последовавшее сразу за его словами. — Может, стоит позвонить ему?
— Моя теория о фотографии начинает приобретать смысл…
— Его боссу?
— Будешь выглядеть, как идиот, уже для двоих.
— А вдруг он заболел? На нем лица не было вчера, — Томас не верил собственному голосу, звучавшему до того обеспокоенно, что можно было подумать, будто в его семье случилось какое-то несчастье. Минхо интонацию друга тоже услышал и едва сдерживался от очередной колкости или шутки.
— Кто знает, Томас, почему он свалил от тебя. Не навязывайся лучше. Если вы и впрямь соулмейты, все сложится само по себе.
Напоследок Минхо сказал, что сходит за сигаретами в ближайший магазин и скоро вернется, и Томас этому даже обрадовался, потому что над многим все еще хотелось поразмышлять, а в обществе шумного, слегка скептичного Минхо с его необъемной фантазией на разного рода шутки это было практически невозможно. Стоило колокольчикам зазвенеть, а двери — отгородить азиата от внутреннего мира книжного, Томас откинулся на спинку неудобного старого стула и снова, как утром, вперил глаза в потолок.
« — Значит, если кто-то в тебя влюбится, но в итоге ты узнаешь, что он твой соулмейт, ты оттолкнешь его?
— Только если не влюблюсь в ответ.»
Казалось бы, все так просто — сблизься с Ньютом, стань ему близким другом, на которого он всегда может положиться, заставь его влюбиться в себя, а дальше все и впрямь покатится без необходимости постоянно подталкивать. Но это казалось абсурдным и неверным. И волнение, сомнения, тревожность — целый спектр не доставляющих никакой радости чувств — скапливались где-то в самом центре черепа и давили, давили, давили сверху на мозг. Подобным образом человека подвергали пыткам: сажали на стул в центре комнаты, а вода по капле плюхалась ему в одно и то же место на голове. Об исходе таких экспериментов Томас читал что-то, но не удосужился запомнить.
Нет. Он должен позвонить если не Ньюту лично, то в мастерскую, пока Минхо не вернулся и не перебил все желание. И это вовсе не попытка навязаться или привести в действие отвергнутый сразу же план по «насильному влюблянию» в себя блондина, это элементарное, дружеское беспокойство. Потому что Ньют хлюпал носом вчера и начинал даже кашлять немного. Он прошел несколько кварталов под холодным дождем и прячась от ветра под одной только тонкой кофтой. Пришел к нему, Томасу, чтобы согреться хотя бы самую малость, и с его стороны это, наверное, тоже было неким актом доверия, пусть и не имевшим романтической подоплеки.
А доверие значит достаточно много, особенно в случае с таким скептиком, как Ньют.
Томас сверлил глазами мобильный несколько минут, составляя в голове разные вариации будущего разговора и напряженно сжимая пальцы на ногах, но, в итоге не придя к однозначной картинке, напечатал номер с визитки, оставшейся после первого и последнего посещения мастерской. Смотрел на него, словно телефон мог считывать команды по глазам, вздохнул шумно — вобрал в грудь так много воздуха, что легкие, казалось, растянулись до размера футбольного мяча, — и стукнул сгрызенным ногтем по зеленому кругляшу вызова.
Гудки шли, как почудилось Томасу, неприлично долго, хотя на самом деле — не больше десяти секунд. Голос Гилмора раздался на другом конце: мужчина как будто кашлял, что-то ел и говорил одновременно, и потому уловить слова «Мастерская Старины Гилмора, чем могу вам помочь?» (ох уж эти названия, от которых так и веет Америкой годов этак семидесятых, музыкой в жанре кантри и долгими поездками на старых фургонах!) удалось с трудом и далеко не сразу. Дождавшись, пока кашель этот утихнет и перестанет раздирать барабанные перепонки, Томас на удивление спокойно, без явных ноток волнения, попытался объясниться:
— Это Томас, сэр. Я недавно к вам масло менять заезжал. Вы еще мне сказали…
— Да помню, помню я, что ты за Томас. Тот самый Томас, черт меня подери. Ты что-то хотел? — полученное от Гилмора определение «тот самый» заставило Томаса внезапно залиться краской и натянуть футболку до носа — лишь бы прогнать смущение.
— Я, в общем-то, звоню узнать… как там Ньют? Он вчера как-то совсем неважно выглядел, как он?
— Хороший вопрос, Томас, очень хороший… — Гилмор снова закашлялся, и на секунду Томасу показалось, что мужчина вот-вот задохнется. Становиться свидетелем чьей-то смерти при телефонном разговоре не хотелось совсем. — Он позвонил сегодня часов, кажется, в шесть… разбудил, засранец… сказал, что будет отсутствовать несколько дней. Видите ли простудился сильно. Нагулялся где-то под дождем и слег с температурой.
Дальше Томас уже не слушал, а мистер Гилмор, наоборот, разговорился. И, воспринимая не более одной четверти фраз, брюнет умудрился-таки улыбнуться, когда до ушей донеслось шуточно-ворчливое «Вот и скажи, что он из Англии приехал! Там дожди шуруют каждый божий день, а здесь одного ливня раз в сто лет хватило, чтобы ему хреново стало. Ну и как это понимать?!». Гилмор сказал еще что-то, потом еще и еще, даже не заботясь о том, что собеседник упрямо молчит и не издает ни звука, и в конечном итоге, неожиданно ойкнув, спешно распрощался, объясняя, что ему срочно необходимо закончить одну важную штуку, о которой он, «дурак старый», напрочь забыл. Как только Томас положил телефон на прилавок, колокольчики над дверью тренькнули снова, и внутрь вошел Минхо, выкуривший, судя по запаху, половину пачки по дороге.
— Это не город, а дыра! — жаловался азиат, спрятав указательные и средние пальцы обеих рук в карманы и активно пережевывая что-то. — Я обшарил магазинов десять, прошел три квартала, и, представляешь, нашел свою любимую марку в какой-то халупе! Там паутина свисала до самых столиков! У продавца изо рта чуть радуга не полилась, когда я зашел! — с каждым предложением громкость его голоса увеличивалась и сопровождалась становившимися все более рьяными взмахами рук. Потом, правда, он остыл немного, выдохнул протяжно, будто выпуская свое недовольство вместе с воображаемым дымом, и уставился на Томаса. — Ты закрываться думаешь вообще или нет? Время так-то, — он начертил указательным пальцем круг на запястье и постучал по центру, — уже пора.
Томас автоматически глянул на часы, потянулся, растопыривая пятерни до предела, и отправился совершать уже привычные махинации: опустить жалюзи на витрине, выйти из системы на компьютере, проверить, остались ли включенными камеры, запереть на ключ подсобку и перед выходом перевернуть табличку на двери на обратную сторону. Обязательно проверить, заперта ли дверь, несколько раз, убрать ключи в потайной карман рюкзака, посмотреть, не забыл ли на прилавке телефон — он почему-то всегда делал это в последнюю очередь. Все было отточено до автоматизма и представляло собой нерушимый алгоритм, который повторяешь независимо от желания, настроения, погодных условий и положения звезд.