Trust me (СИ)
Он уже готов был плюхнуться обратно на диван, съежиться в позу эмбриона и уснуть, надеясь, что недомогание хотя бы самую малость пройдет, но успел только доковылять до прохода в гостиную: кто-то надавил на звонок, причем держал на нем палец достаточно долго. Настолько долго, что звук, разошедшийся по дому, показался какой-то специальной оглушающей сиреной, от которой мгновенно закладывало уши. Кричать «Иду я, иду!» было бесполезно: голос не мог воспроизводить ничего громче шепота — и потому блондин, ощущая себя марафонцем, спешил к двери, превозмогая протестующе ноющие ноги, никак не желавшие передвигаться достаточно быстро.
С порога ему в лицо всунули глупый светло-зеленый пакет. С белыми овечками, больше напоминавшими криво нарисованные облака на четырех палочках с аппендиксом в виде головы. Вслед за пакетом в поле зрения втиснулось знакомое темноволосое лицо, как всегда улыбавшееся счастливо и приветливо, будто обладатель его только что пережил самый счастливый момент за последние лет этак двадцать. От одного вида растянувшихся от уха до уха бледных тонких губ физиономия Ньюта сама по себе было начала расплываться в разные стороны, но потом резко и внезапно нахмурилась.
Только не Томас, черт его дери. Только не сегодня и только не после того, как Ньют сбежал из его квартиры неизвестно почему.
Откуда он вообще знает адрес?
— Могу я войти? — Томас словно и не предполагал иного ответа: замер, втиснув пальцы в узкие карманы смешных красных шорт, и смотрел на серо-синее лицо Ньюта чуть обеспокоенно и вопрошающе. На неопределенный кивок отреагировал очередной улыбкой, которая, впрочем, не выглядела такой же широкой и довольной, как предыдущая. Видимо, разглядел весь масштаб разрушений. — Боже мой, да на тебе лица нет, Ньют! Ты живой вообще или что? — для достоверности щелкнул пару раз пальцами у Ньюта перед глазами, на что блондин не моргнул даже, а только сделал пару шагов назад, пропуская Томаса внутрь. И в очередной раз избегая даже ненавязчивого прикосновения нужных рук.
Томас, на ходу стаскивавший с плеч рюкзак, тараторил что-то неразборчивое и вообще не был похож на того, кто способен обижаться. Может, ему и было о чем расспросить Ньюта, но, принимая во внимание крайне плачевное состояние последнего, он наверняка решил не обсуждать злободневные темы.
Ньют едва успел закрыть дверь и последовать за Томасом в гостиную (удивительно, насколько быстро брюнет ориентировался в незнакомом доме), где на невысокой тумбочке слева от дивана уже выстроилась Пизанская башня из коробок с однотипными названиями и изображениями чихающих в платок человечков. Томас уже успел залить горячую воду в стакан, засыпать туда содержимое одного из многочисленных пакетиков, и степенно размешивал розовеющее нечто чайной ложкой (где нашел — хрен его знает). Ньют следил за его действиями, с трудом осознавая, что происходит, и стек-таки на диван, укутываясь в одеяло и хохлясь, как попугайчик на жердочке. Томас протянул ему стакан, розовая жидкость в котором пахла искусственной малиной или какой-то другой ягодой, а не успевшие раствориться гранулы закрутились в маленьком водовороте. Протянул левой рукой блондину в правую и застыл, не собираясь выслушивать никакие «я не хочу», вертевшиеся у Ньюта на языке.
— Я, знаешь, тебе книги принес, — Томас кинулся за забытым в прихожей пакетом и извлек оттуда два тонких пособия. Ньюту они понадобятся недели через две, когда назначат дату очередного зачета. — Вспомнил, что заказал их сразу, как только ты про них мне сказал. Хотел сразу к тебе бежать, но потом вспомнил, что и знать не знаю, где ты живешь. Пришлось звонить Гилмору и окольными путями выпытывать твое местонахождение, — Томас пожал плечами, вертя книги в руках, и положил между собой и Ньютом.
Ньют не столько пил оказавшуюся на редкость противной воду из стакана, сколько грел и без того горячие руки, что подрагивали не то от озноба, не то от непривычной близости Томаса — тот примостился на подлокотнике и периодически подгонял Ньюта ненавязчивым «пей, пей, пей давай!». И зачем он только явился сюда? Почему не завалил Ньюта вопросами? Почему не обиделся, в конце концов? Это понять было трудно.
— Короче, смотри, — Томасу надоело молчать и сидеть, дергая ступнями словно в такт слышимой им одним музыке, и потому он вскочил как-то чересчур резко, сгреб в охапку все наставленные друг на друга коробки и начал показывать каждую отдельно, — я набрал тут всего. Не знаю, зачем, но почему-то подумал, что ты, может, не доверяешь американским лекарствам. Вот это от кашля, не более двух раз в день. Охренеть какое гадкое на вкус, но не умрешь. Вот это, — он повертел в руках пластинку похожих на леденцы таблеток, — от боли в горле. Лучше не злоупотреблять, конечно, иначе толку от них не будет…
Ньют послушно кивал чуть ли не на каждое слово, допивая малиновую муть, отставил стакан в сторону и сцепил в замок руки, зарывая нос в высокий воротник свитера. Томас, покончив с воодушевленным инструктажем, свалил все лекарства в аптечку. Задержался ненадолго в кухне, глядя перед собой и замолчав внезапно и глухо, будто чем-то пораженный — внезапной мыслью или, может, винным пятном на столешнице. Ньют жадно впитывал воцарившееся молчание, которое пахло присутствием Томаса, и лишний раз слишком громко шмыгнул носом.
Нужно было что-то сказать. Хотя бы что-нибудь. Ведь не мешало им ничто вчера мило беседовать допоздна, почему сейчас губы словно сковывает льдом? Свитер нещадно колол нос, и потому Ньют высунулся все-таки, стараясь дышать как можно глубже, пусть это и не получалось вовсе. Томас по-прежнему молчал где-то в районе кухни, и на секунду блондину почудилось, что никого, кроме него самого, в доме нет, что Томас — это всего лишь плод воображения, дитя бреда и отказывавшейся работать головы. Но стоило Ньюту только начать сомневаться в своей адекватности, как за стеной звякнуло — видимо, что-то из столовых приборов, — а брюнет начал бубнить нечто грозное и страшное, словно наводя порчу на вылетевшую из рук вещь. Нет, не воображение.
Зачем ты пришел, Томас? Что тебе нужно?
Словно услышав этот оставшийся в голове Ньюта вопрос, Томас появился в гостиной. Резко остановился, поймав на себе спокойный, чуть холодный (скорее из-за болезни, нежели из-за чего-либо еще) взгляд карих глаз, приоткрыл было рот, явно намереваясь что-то произнести, но, впрочем, не осмелился. Отвел глаза, делая вид, что смотрит на темнеющее небо за окном, и выставляя на обозрение только лопатки. Поговорить, не поговорить? Неловко было бы промолчать весь вечер, притворяясь, будто из-за боли в горле не можешь и слова вымолвить. И еще более неловко было бы так и не извиниться. Может, со стороны произошедшее показалось бы абсурдным и не стоящим никакого внимания вообще, но для Ньюта, который замечал что-то инородное в Томасе, что-что, что докучало его не час и не два, необходимость произнести хотя бы пару слов была близка по своей сущности к выбору между жизнью и смертью.
— Спасибо, — давно Ньюту не казалось, что говорить трудно, что язык немеет и отказывается воспроизводить знакомые звуки. И дело было вовсе не в простуде, не в сипящем, как у серийных убийц в фильмах ужасов, голосе. — И извини сразу.
Томас поворачивался медленно, точно не желая этого делать. Точно был не готов к словам, что ударили в спину.
— За что? — блестяще. Еще и дурака из себя мастерски строит, будто действительно не понимает, в чем дело.
— За то, что ушел. По-свински вышло, но…, но это просто я, — последнюю фразу Ньют произнес, как некий вердикт или приговор: со вздохом, как бы означающим, что ничего блондин поделать с собой не может. — Ты не думай, что дело в тебе, — Томас глянул на правую руку и тут же сунул ее в карман шортов, развернув так, чтобы запястья не было видно — Ньют увидел только полоску цифр, которые не различил (давайте будем честными, даже не старался различить), от чего запнулся и забыл, что именно хотел сказать дальше. — Не обращай внимания на мои причуды, они у всех есть.