Когда завтра настанет вновь (СИ)

Мама всегда защищала меня. Поддерживала. Утешала, когда я плакала. Это я была слабой, а она — тем, кто может оберегать.
Но теперь мы вдруг поменялись местами, и это выбивало последние опоры из-под моих ног.
— Мам, что… что происходит? — с губ сорвался только шёпот. — Скажи мне, я… просто… чёрный человек…
Она резко отстранилась, держа меня за плечи.
— Ты видела его? Человека без лица?
На щеках у неё виднелись мокрые дорожки, но в глазах — ни следа слёз. Будто и не было их.
Нет, всё-таки сильная здесь совсем не я.
— Во сне. И Эш тоже, и Гвен…
— Гвен? — мамины глаза расширились, явив полопавшиеся сосуды во всей красе. — А она-то тут при чём?
— А при чём тут мы? — голос невольно сорвался на высокие, беспомощные нотки. — Мам, он… я чуть под мобиль из-за него не попала! Он охотится за нами? Что он такое?
Мама кивнула: со странным, тревожащим удовлетворением.
— Мобиль, значит, — невыразительно повторила она. — Понятно. А спас тебя фейри?
От ошеломления я забыла вдохнуть.
— Откуда ты знаешь?
Мама вытерла щёки тыльной стороной ладони. Вновь взяла меня за плечи, глядя мне в глаза мягко и пристально.
— Я хотела бы сказать тебе, Лайз. Всё рассказать, с начала и до конца. И рассказала бы, если б только могла… но это знание опасно. Оно убивает того, кто его носит. — Она крепче стиснула мои предплечья. — Вы не должны знать того, что знаю я. Не должны знать ничего об этой твари. Понимаешь?
Я моргнула… и вдруг — поняла.
— Так твоё недомогание… из-за этого? — голос почему-то был хриплым. — Из-за того, что знаешь… знаешь, что происходит?
И когда мама кивнула, — накрыв своей ладонью её руку, я недоверчиво прикрыла глаза.
Вся магия основывается на преобразовании энергии. Но чтобы что-то преобразовать, вначале нужно это увидеть. И понять.
То, что я пыталась сделать сейчас, очень походило на работу с картами или с костью. Нужно просто забыть о том, что находится в твоей руке — или сидит рядом с тобой на кровати; увидеть не камень и не человеческое тело, а сгусток энергии, плещущейся в нём. На уроках «Работы с энергией живых организмов» я редко получала что-либо выше восьмёрки, ибо просканировать такую сложную вещь, как живой источник силы — пускай пока мы работали только с мышами — у меня каждый раз выходило с трудом. Но сейчас…
Я обязана была убедиться.
Наверное, с минуту я только хмурилась и стискивали зубы от досады. Затем руку наконец согрело живое тепло чужой энергии, и перед закрытыми глазами вспыхнула долгожданная картинка: золотистые очертания маминого тела.
Любая болезнь видится острым, лихорадочным сиянием — особенно в области того органа, что поражён ею больше всего. Любое проклятие похоже на паутину, облепившую человека снаружи: плотная сеть враждебной, чужеродной энергии. Но мама… она просто угасала. Блеклое, тускнеющее золото того, кто на ровном месте потерял большую часть своих жизненных сил. Уже потерял — и продолжает терять; и не было болезни, которую можно вылечить, или проклятия, которое можно ликвидировать или просто вытянуть прочь.
Картинка пропала одновременно с тем, как моя рука безвольно опустилась.
Что же это?..
— Иди и собери свой чемодан, — наконец произнесла мама, тихо и деликатно. — Вы должны уехать на рассвете. В Фарге вы будете в безопасности, обещаю. А потом давайте поужинаем. Все вместе. Хорошо?
Я чувствовала, как дрожат судорожно сжатые губы, как жжёт глаза и мучительно сдавливает горло. Отстранившись, встала, всё ещё не решаясь разомкнуть веки.
Не плакать. Только не плакать. Я должна быть такой же сильной, как мама. Она должна знать, что я тоже смогу быть тем, кто оберегает: и Эша, и саму себя.
— Хорошо.
Я глубоко вдохнула и отвернулась. Открыла глаза. Вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Пройдя к себе, прислонилась спиной к стене — и сползла на пол, кусая костяшку большого пальца, чтобы не кричать.
Всё будет хорошо. Мама поправится. И со всем разберётся. Обязательно. Обязательно.
Обязательно…
***
Когда я закрыла крышку чемодана и застегнула её на «молнию», за окном уже густели летние сумерки.
Да, порядком я провозилась. Сами вещи собрались быстро: куда больше времени потребовалось, чтобы приступить к сборам — предварительно успокоившись и прогнав дурные мысли, упорно лезшие в голову.
Встав с колен, я вышла из комнаты. В коридоре пахло чем-то вкусным, пряным, с оттенком розмарина. Я заинтересованно принюхалась; ориентируясь по запаху, вышла на кухню.
Когда я смотрела, как мама готовит, мне всегда казалось, что она танцует. Вот и сейчас: шаг до шкафчика со специями, привстать на цыпочки, опуститься, вернуться назад. Изящно приподнять руки, крутя мельничку с приправами. Поклон — вернуть противень с мясом в духовку. Выпрямиться. И всё — под тихую, едва различимую песню, которую она мурлыкала себе под нос.
Всегда одну и ту же.
— Нет, не зови, — в который раз услышала я, — не зови за собой…
Странно. Кровь фейри текла во мне, но изысканность каждого, самого обыденного движения, присущая обитателям Эмайн Аблаха, скорее была свойственна маме. Впрочем, неудивительно: в роду Форбиденов когда-то давно уже затесались фейри, и наш легендарный прадед, жизнь которого теперь служила основой для сериалов, щеголял серебристой шевелюрой дин ши.
Понимаю, почему отец когда-то увлёкся подобной красотой.
— Закончила? — заметив меня, спросила мама — заставив пожалеть, что она прервала песню из-за такого пустяка.
Мама причесалась и оделась, сменив ночную рубашку на вельветовые штаны и лёгкую кофту. И сейчас выглядела лишь немного бледной.
Это меня приободрило.
— Ага.
— Тогда отнеси чемодан в мобиль. Эш со своим уже разобрался. — Мама помешала что-то, кипящее в кастрюльке на плите. — Заодно нарви укроп для картошки.
Я послушно побрела обратно в комнату. Подхватила чемодан за выдвижную ручку, и колёсики бодро застучали по полу, пересчитывая стыки между деревянными досками паркета.
Сняв ключи от мобиля с крючка рядом со входом, я направилась к двери в гараж. Включила свет, заблестевший на глянцевом капоте нашего скромного семейного электромобиля — кузов весёленького джинсового цвета, пять мест, просторный багажник и солнечная батарея во всю крышу. Провод зарядника торчал в гнезде над передним колесом, мигавшим зелёным световым индикатором. Наверняка Эш позаботился… Молодец.
Хоть мы и поедем при свете дня, когда достаточно солнечной батареи, о зарядке лучше позаботиться заранее.
Щёлкнув по кнопке на брелке, я отключила сигнализацию, нежно тренькнувшую в ответ. Подвезя чемодан к багажнику, уложила его рядом с Эшевским; хлопнув крышкой, отряхнула руки. Закрыв мобиль, переключила рычажок рядом с гаражными воротами, и стальная створка медленно поползла вверх — в дом возвращаться было лень, так что я решила выйти в сад через гараж.
Ещё до того, как ворота открылись полностью, я пригнулась и, проскользнув под ними, шагнула на улицу.
Сиреневые сумерки ласкали кожу бархатом тёплого ветра. Густое небо казалось вышитым россыпью белого бисера. Сад ярко освещали низкие фонарики на солнечных батарейках, зарядившиеся за день. Пахло остывающим асфальтом и душистым табаком.
Я глубоко вдохнула, успокаиваясь, впитывая ароматы летнего вечера. Самого обычного. Хотя нет — чуть красивее и прозрачнее обычного. По узкой, выложенной плиткой дорожке направилась к грядкам с зеленью, приблизилась к раскидистой яблоне с недозрелыми плодами… и с удивлением различила у калитки в наш сад три подозрительно знакомые фигуры.
Белые огни уличных фонарей странным образом высветлили шевелюры Гвен и её матери, — зато тёмные кудри дяди Ахайра казались ещё темнее.
— Гвен? Тётя Лэйн? — я озадаченно выбралась из-под яблони на дорожку, ведущую от веранды к калитке. — Что вы…
Они не двинулись с места, и это — тогда я ещё не поняла, почему — заставило меня осечься. Все трое стояли, не шевелясь, глядя на освещённые окна нашего дома. Казалось, меня они даже не заметили.