Пять капель смерти

— Едрить твою туда и сюда!
И я о том же.
Ванька поднимается и сразу такой важный вид принял.
— Дуй, — говорит, — в участок.
Я ему:
— Ты городовой, вот и беги за подмогой. Уж я, так и быть, тут посторожу.
Он кулак мне к носу подносит и говорит:
— А вот это видел? Чтоб одна нога здесь, другая в участке. Посторожит он, видали!
Нехороший человек этот Балакин, вот пусть попросит у меня чайку в другой раз. Даже ворота не отопру. Но не поспоришь — какой ни есть, а начальство мое. Много их, таких умников, надо мной, дураком, поставлено. Говорю:
— Так и быть, сделаю тебе одолжение. Только за лопатой присмотри, чтоб не свистнули. А то у тебя и лошадь из-под носа уведут.
Он как заорет:
— Белены объелся! А ну рысью!
Я уж почти разогнался, как в снегу что-то шевельнулось. Балакин говорит:
— Погоди-ка.
Я и сам вижу, что погодить надо. Он снежок раскидал, что на деваху насыпался, присмотрелся и говорит:
— Едрить твою сюда и туда!
— Что такое? — спрашиваю. — Знакомая краля оказалась?
— Так ведь она еще дышит! Живая.
Я, конечно, не поверил. Не может такого быть, чтобы человек ночь на морозе пролежал, его снегом покрыло, а к утру жив еще. Выпьет гулящая с вечеру, идет домой, приляжет в сугроб соснуть, а к утру ледышка. Часто билетные  [18]тем и кончают.
Присел я рядышком — и правда живая, даже лицо румяное. Вот чудеса. Мы бы, конечно, с Балакиным что надо сделали, справились. Я уж фартук скинул, чтоб ее прикрыть. Так ведь нелегкая самого пристава занесла. Остановил пролетку, слез, подходит и спрашивает:
— Это что тут происходит?
Ванька вытянулся в струнку, докладывает: так и так, барышня обнаружена, замерзшая, но живая. Я за ним держусь, от греха подальше. А господин пристав сам изволил нагнуться, да в личико бедняжке заглянуть, да как закричат:
— Едрить твою и туда, и сюда, и еще в перековырочку!
Ох, что тут началось.
Документы, имеющие отношение к 3 января 1904 года
Папка № 10
Пришел черед коснуться семейного быта Ванзарова. Впоследствии это окажется немаловажным. Как коллежскому советнику и чиновнику полиции, ему полагались квартирные выплаты к годовому жалованью в размере пятисот рублей. На эти деньги Родион Георгиевич снимал скромную пятикомнатную квартиру в недавно отстроенном доме на Садовой улице. Так и не женившись, он вел образ жизни, о каком многие из нас только мечтали. Ни от кого не завися, не имея семейных обязанностей, он мог целиком посвящать себя работе. А когда выдавалось свободное время — любимым книгам или общению с редкими друзьями. Рай для мужчины в полном расцвете сил. Однако этот рай уничтожили самым наглым образом.
Его кузина, дочь родной тетушки из Казани, Софья Петровна, совершенный ангел, как о ней писала тетка, попала в трудную ситуацию: от нее ушел муж. И не просто ушел, а скандально бежал с актрисой. Оставаться в Казани Софье было невозможно. Все показывали на нее пальцем и смеялись за спиной. Тетка умоляла приютить несчастную на пару месяцев, пока все не уляжется или бежавший супруг не одумается. Родион Георгиевич не мог противиться родственным чувствам и пригласил кузину погостить. Кузина приехала не одна, а с двумя дочками-близняшками и обожаемой нянькой-старухой. Беженцам была выделена целая комната. Но они как-то сразу заняли три. Горничная оккупировала и кухню.
Кузина уверяла, что пробудет не более двух месяцев. Но жила уже второй год. Детки успели превратиться в очаровательных пятилетних ангелочков. А жизнь Ванзарова — в кромешный ад на земле. Родственница из Казани — это наказанье. Как татарское нашествие. Софья Петровна взялась управлять жизнью кузена со всем жаром брошенной женщины. Теперь в своем доме он должен был соблюдать десятки правил, класть вещи только на отведенные места, выходить к завтраку не в халате, а в костюме. И прочие глупости. Но страшней всего была старая нянька. Эта ведьма так невзлюбила благодетеля, что при каждом удобном случае старалась устроить ему мелкую пакость.
Родион Георгиевич терпеливо нес свой крест, надеясь, что когда-нибудь Софью Петровну заберет или раскаявшийся муж, или хоть какое-нибудь лихо. Сил сыскной полиции не хватало, чтобы справиться с несчастной женщиной.
В это утро Ванзарову особенно хотелось поспать, затягивая сладкую истому. Он никак не мог оторваться от подушки. В самый тонкий миг, когда сновидения и явь еще не разошлись окончательно, в дверь безжалостно забарабанили. Ванзаров приоткрыл глаз: на часах половина восьмого. Бессовестно рано. На такое безобразие способно только одно существо.
— Чего вам? — крикнул он.
— Вставай, ваше благородство, — ответил ворчливый голос.
Конечно, Глафира! Этот диктатор и сатрап в облике кухарки, наглая баба, бессовестная старуха, исчадие кухни… Ванзаров мог обличать няньку как угодно, все равно ей прощалось и гнусное бурчание, и все грехи, вплоть до утаивания сдачи. Глафира вела себя беспардонно, но бороться с ней не было никакой возможности: Софья Петровна обожала кормилицу.
— Что такое? Что вам надо?
— Мне ничего не надо, а тебя спрашивают.
— Кто пришел в такой час?
— Никто не пришел. По ящику тебя просят.
— Глафира, сколько раз вам повторять: не ящик, а телефонный аппарат. Вы служите в приличном доме. Повторите…
— Парат…
— Благодарю.
— Так к ящику подходить будешь аль сказать, что будить не велел?
— Скажите: сейчас буду.
Нет большей муки, чем проснуться на пять минут раньше положенного срока. Кое-как отыскав шлепанцы и дрожа утренним ознобом, разбуженный и недовольный Ванзаров натянул байковый халат.
Телефон в квартиру провели около года назад. Массивный скворечник фирмы «Эриксон и К°», покрытый ореховым лаком, висел в гостиной. Приставив к уху слуховой рожок, Ванзаров строго сказал в черную воронку амбушюра:
— У аппарата…
— Доброго утра. Разбудил?
— Уже час как на ногах. Работаю с бумагами. Никак не мог предполагать, что вы…
— Ничего, я без церемоний. Как настроение?
— Спасибо, бодрое. Чем могу служить?
— Чем вы мне можете служить, Родион Георгиевич. Если только по-приятельски…
На том конце телефонного провода был не кто иной, как заведующий Особым отделом полиции статский советник Макаров. Приятелями они не были. Мягко говоря.
— Слушаю, Николай Александрович.
— Сами понимаете, время неспокойное. Вчера Путиловский забастовал, кругом волнения, прокламации всякие. Наши куропаткины героические Порт-Артур сдали, эдакие молодцы. А у меня людей не хватает, за всем не уследишь. Вот и приходится вас беспокоить по особым обстоятельствам. Вы же в столице один такой для особых поручений. Я прав?
— Слушаю вас.
— Тогда слушайте внимательно: у нас пропал сотрудник.
— Как это: пропал?
— Должен был прибыть на новогодний банкет в «Дононе» и не прибыл. На службе не появился, дома нет.
— Хотите, чтоб мы занялись розыском?
— Нет, не хочу.
— Простите, не понимаю…
— Наш сотрудник просто так пропасть не может, по чину не положено. Тем более такой опытный. Стали думать, где он может быть. Любовниц сразу отмели, это несерьезно. Вспомнили про квартиры для служебных встреч, подняли адреса по оплатным ведомостям, в одну заходим, а он лежит на полу.
— Надо разыскать убийцу?
— Это совершенно необходимо.
— Придется осмотреть тело.
— Облегчу вам задачу: убийца — женщина.
— Откуда такая уверенность?
— Офицер убит вязальными спицами во время встречи с агентом. Мы проверили по записям. Кроме того, есть неопровержимая улика.
— Известно, кто она?
— Имя известно. Но ее нигде нет. Испарилась. Мы все обшарили.
— Если с вашими возможностями не нашли, то что мы-то можем сделать?
— Беглянка имеет отношение к лицу, попавшему в сферу ваших расследований.
— Кому именно?