Пять капель смерти

— Профессору Окунёву. Как разыщете ее, доставьте на Офицерскую. Вопросов не задавайте, а сразу телефонируйте мне. Договорились? До приезда моих сотрудников примите меры для особой охраны задержанной. Не подпускайте к ней никого. В общем, полная конспиративность. Все необходимые данные получите в ближайшие часы.
Без дальнейших церемоний его собеседник отсоединился.
Папка № 11
Младший городовой 2-го участка Васильевской части Петр Версилов вышел на морозец без шашки. Вытащив пачку папирос «Важные» фабрики Богданова с витязем на упаковке, пять копеек за двадцать штук, с удовольствием затянулся. Но выдохнуть не смог. Бешено летевшая пролетка затормозила, с нее свалился заиндевевший городовой Балакин в одном кафтане, а на Версилова уставился сам пристав Щипачев.
— Чего раззявился, помогай! — рыкнул он, скидывая одеяло.
На сиденье рядом с приставом помещалось нечто закутанное в черную шинель Балакина и его же верблюжий башлык.
Младший городовой бросил папироску, прыгнул на подножку и принял поклажу. Сверток оказался тяжелым, но теплым.
Извозчик обернулся к приставу:
— Извиняюсь, ваше благородие, а как будет относительно оплаты?
Щипачев ответственно поднес к его носу молот кулака. На чем и договорились.
Подгоняемые матом, городовые тащили груз в помещение участка.
Кряхтя от натуги, Версилов буркнул:
— Неужто его благородие сами возят пострадавших в участок?
— Да принесла нелегкая с утра… — прохрипел Балакин. — И как на грех, на моем посту нашел эту… Самоварка проклятая, чтоб ей пусто было! Пока с 3-й линии ехали, околел совсем.
Полицейские внесли куль в помещение для задержанных. В это раннее время на лавках размещались простые герои: один пьяный до беспамятства, другой поколотил супружницу и маялся в наручниках, а третий просто не вовремя оказался на глазах постового без паспорта. Согнав бродяжку, Версилов пристроил тело на лавке. Дежурный полицейский посматривал на посылку с немым любопытством.
Под грохот шпор ввалился Щипачев. Появление начальника вызвало прилив служебной дисциплины. Городовые встали по стойке «смирно». Пристав вытаращился на лавку:
— Куда положили, скоты?!
— Так, вашбродь…
— В медицинскую! Живо!
Проклиная все на свете, Версилов с Балакиным поволокли тяжесть в медицинскую часть участка.
Надо тут отметить факт, не совсем ясный для современных горожан. В то время управление участка было универсальным командным пунктом полицейской власти округи. Сюда собирались дворники и швейцары со всех приписанных домов для получения инструкций и оглашения указов градоначальника. Сюда приходили для отчетов и получения распоряжений околоточные надзиратели. Здесь размещалась рота городовых, постоянно находившихся на казарменном положении. В самом здании, кроме кабинетов, имелись: мертвецкая, медицинская часть, сыскной стол для разыскиваемых и арестантская для задержанных. Кроме того, картотека, столовая, людская, мелочная лавка и буфет для городовых, в котором дозволялось выпить не более двух рюмок водки в день. Даже квартира участкового пристава помещалась здесь. В столице империи полицейский находился на службе круглые сутки.
Участковый врач Эммануил Борн услышал крики пристава и сам открыл дверь. Городовые в суматохе внесли куль вперед ногами и получили лишнюю порцию нагоняя. Поправив пенсне, доктор попросил прекратить балаган. Щипачев покрылся пунцовыми пятнами, спорить не стал, но городовых выгнал.
Девушка лежала без сознания, постанывая.
— Где нашли? — с удивлением спросил доктор.
— На улице в сугробе лежала, с ночи.
Борн хмыкнул: почти голая барышня, из одежды только рогожка вокруг тела обмотана. И в этом всю ночь на морозе? Необычный случай.
— Она что, в снег упала?
— Не могу знать…
Доктор приложил ладонь ко лбу:
— Ого! Температура просто гиперпиретическая!  [19]
Щипачев не понял, но согласно кивнул.
— Она может умереть в любую секунду…
Хирургическими ножницами Борн распорол ткань, тело растер сухой простыней. Женщина задышала чаще, доктор нагнулся и принюхался:
— Странно, не чувствуется запаха спиртного.
— Что вы такое говорите! Это девушка из приличной семьи. Я родителя ее лично знаю! Для чего же ей напиваться?
— Только невероятная доза алкоголя может спасти человеческий организм в такой ситуации. Да и то вряд ли. Однако не пойму причину жара…
Тело было неестественно горячим, казалось, кожа раскалилась изнутри. С подобным случаем Борн еще не сталкивался. Он пощупал запястье: пульс скакал как бешеный. Надо оказать помощь. Но вот вопрос: чем помочь? Выбор пал на успокоительное.
— Поднимите голову, попробую дать брому, — сказал Борн.
Щипачев нежно придержал больную. Доктор поднес ложку. Девушка выпучила глаза, дернулась и заорала.
Папка № 12
Позволю пояснить кое-какие обстоятельства, понятные только тем, кто служил в Министерстве внутренних дел, как я и Ванзаров. Неписаные правила служебного церемониала Департамента полиции учили: кто главней, тот и прав. Разумному чиновнику следует не спрашивать: «С какой стати выполнять указания чужого начальника?», а быстренько бежать и делать что велели. При этом стараться заработать особое расположение и благосклонность высших лиц. Так же следовало поступить в отношении приказа Макарова.
Хотя сыскная полиция напрямую не подчинялась Особому отделу, власть и возможности их были несоизмеримы. Принадлежа одному ведомству — Министерству внутренних дел — и даже одному Департаменту полиции, сыск и Особый отдел в неписаной табели о рангах располагались на противоположных полюсах.
Особый отдел царил на вершине властной пирамиды, был мозгом и сердцем всего министерства потому, что занимался политическим сыском, то есть самыми серьезными преступлениями против государственного строя. А сыскная полиция терялась среди полицейского резерва, тюремной части, речной полиции, Медицинского управления и пожарной команды. Кто, кому и почему может отдавать приказы в дружелюбной форме, сомнений не возникало.
Дружеская просьба заведующего Особым отделом могла поставить жирный крест на служебных мечтах. Не найти девицу означало, что, скорее всего, придется писать прошение об отставке. Даже высокие покровители будут бессильны. А если Ванзаров поймает убийцу, то станет нежелательным для Особого отдела носителем информации. Со всеми вытекающими последствиями.
Особо тревожно, что Макаров указал на связь с профессором Окунёвым.
Зная характер Родиона Георгиевича, могу предположить, что он решил: нельзя подписывать себе приговор раньше времени. Уж сколько раз толкали его в служебные капканы. Уж сколько раз милые люди хотели съесть живьем или хотя бы подставить под отставку. Однако тех уж нет на службе, кто-то сидит дома и пишет мемуары про службу Отечеству, другие скучно пьют водичку на швейцарских курортах. А Ванзаров хоть и проживает на казенной квартире, но решительно продвигается вперед. Выкрутится и в этот раз.
Укрепив дух, он как раз собрался подкрепить тело завтраком.
Но прогремел звонок.
Признания Петра Леонтьева, извозчика, личный номер 35–41, кобыла Мурка
Так ведь чего вспоминать, господин полицейский? Дело-то наше горестное, извозчичье, каждый норовит или деньгой обмануть, или кулаком в нос угостить. Ох, жисть наша горестная… Чего там вспоминать. Ну, сказал господину приставу пару добрых слов за то, что угостил своим подношением. Да только ведь про себя. Мы народ маленький, рта открывать не смеем. Покуда еще… Да ведь хуже того: в такую рань и пассажира-то не сыщешь. Что делать? Решил попытать счастья на стрелке Васильевского острова рядом с Биржей.
Тронул свою лошаденку, развернулись. Не успел еще вожжами поддать, как вдруг какая-то шалая наперерез бросается и руками машет.