Имя твое (СИ)

Но катание на руках Саше нынче не прописано, а прописано совсем наоборот. И я не оставлю его в покое, пока он не сдастся. Если надо, я могу быть жутким занудой.
— Ладно, — соглашается наконец Саша. — Черт с тобой! Пойдем.
И мы идем. Вернее, медленно тащимся по скользкому линолеуму освещенного солнцем коридора. Я всей своей дубленой шкурой ощущаю Сашин страх, его ужас при мысли о возможности падения. Мне даже кажется, что от болезненно острого сопереживания короткие волоски у меня на загривке отчаянно встают дыбом. Но я не протягиваю руки, чтобы поддержать ковыляющего на своих костылях Сашу. Он должен научиться ходить один. А я… Я буду рядом.
И, кстати, нам пора поговорить.
— Послушай… — начинаю я, осознавая вдруг, что где-то по дороге растерял все слова. — Что ты планируешь делать после больницы?
— Вернусь в Москву? — отвечает он с отчетливой интонацией вопроса.
— Первое время придется непросто. У тебя есть кому за тобой присмотреть?
Кажется, если он сейчас скажет: «Есть», — я попросту сдохну на месте.
— Зачем? — ершисто отзывается мое сердце. — Я и сам справлюсь. Справлялся же до сих пор.
Похоже, мне будет позволено еще чуть-чуть пожить.
— До сих пор у тебя было целых две ноги.
— К маме поеду. Все равно это ненадолго. Подумаешь!
Саша топорщит свои иголки-колючки, точно кактус, забытый хозяином в покинутом доме, а мне хочется сказать ему: «Я стану для тебя мамой, сиделкой, ковриком под ногами. Ты больше никогда не будешь один». И я уже открываю рот, чтобы брякнуть какую-нибудь несусветную глупость, когда сзади раздается:
— Глеб! Старостин! А я тебя ищу-ищу.
Такая уж у нас с Илюшкой жизнь: мы все время друг друга ищем в бесконечных коридорах нашей больницы. Илья — рентгенолог. Отличный, кстати, рентгенолог. А еще — мой друг. И по совместительству — любовник. А что еще остается делать двум женатым на своей работе геям на этой холодной, неласковой питерской земле, если совершенно нет времени шататься по клубам и заводить новые знакомства? Мы оба знаем: это не любовь. Но вместе нам хорошо, тепло и… удобно.
— А я тебе снимки принес. Ты просил побыстрее.
Очевидно, что ему нет ровно никакой необходимости лично таскать снимки со второго этажа на четвертый. Да и срочности, по правде сказать, тоже нет никакой. Просто мужик соскучился. Свиданий у нас не было… Да вот с тех самых пор, как в отделение привезли упавшего на сцене танцовщика.
— Извини, — говорю я Саше и отвожу Илью к окошку, чтобы якобы взглянуть на рентгеновские снимки, которые он и впрямь сжимает своими изысканно-тонкими пальцами, словно главное и единственное оправдание… всего.
— Глебушка… — жаркий шепот почти мне в ухо. — Ты куда-то пропал…
— А позвонить? — не слишком-то ласково отзываюсь я. Да, мой косяк: надо было раньше как-то разрубить этот чертов гордиев узел. Но… То ли времени не хватило, то ли решимости. Любовника потерять не страшно, когда есть ради чего. Ради кого. Но вот друга…
— Как будто у тебя когда-нибудь бывает включен телефон! Опять горишь на работе? — усмехается Илья. Мне всегда нравилась эта его улыбка: открытая, солнечная. Мальчишеская. — Нет уж, мы лучше ножками-ножками. Ручками-ручками… — его ладонь как бы невзначай оглаживает мой халат со спины — и чуть ниже. Привычным ласкающим жестом. Никого вокруг нет, никто не увидит.
Никто. Кроме Саши. Впрочем, он тоже не увидит, если не будет смотреть. А он ведь не будет? Ему ведь все равно? Он вообще-то собирается к себе в Москву.
Делаю несколько шагов в сторону от Ильи и оглядываюсь через плечо: так и есть, Саше на нас глубоко наплевать. Внимательно изучает висящую на стене инструкцию по эвакуации в случае пожара. Ну и ладненько!
— Я позвоню тебе. Сегодня. Обещаю.
Раз взглянув на Сашу, я уже не могу оторвать глаз. Мне хочется, чтобы Илья ушел. Чтобы его не было здесь со мной. Может быть, даже, чтобы его вообще никогда не было.
— Ловлю на слове, Старостин. Не обмани моих ожиданий.
— А то ты меня не знаешь!
Он смотрит как-то странно, словно предчувствует все, что произойдет между нами в дальнейшем. Дружба там или любовь — а резать по живому всегда больно. Даже если ты профессиональный хирург.
— Что, пойдем дальше? — спрашиваю я у Саши, когда Илья скрывается за дверью отделения.
— Отчего же не пойти? — легкомысленно вздергивает подбородок Саша, поудобнее ухватывая костыли.
И мы продолжаем свой неспешный путь по освещенному солнцем коридору.
Вечером звоню Илье, и мне приятным женским голосом сообщают, что «телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Я несколько раз повторно набираю знакомый номер, но результат остается прежним.
Назавтра мы снова гуляем с Сашей по коридору и треплемся ни о чем. Только вот именно мне почему-то тяжело дается прогулка: суставы ноют, голова раскалывается. К вечеру становится понятно: ОРВИ. Меня трясет. Температура – за сорок. Всегда так болею – с самого детства. Разумеется, перенести на ногах – не выход. Да и не тащить же проклятущую заразу в отделение! И так страшно: вдруг успел кого-то из пациентов обчихать: Кого-то?.. Врача вызываю на дом. С остальным разбирается примчавшаяся на зов мама. Я медленно уплываю, как та бригантина, что поднимает паруса «в флибустьерском дальнем синем море». Прости, Саша…
А через неделю, когда, наконец, бешено поздоровев и получив о том соответствующий документ, я залетаю в Сашину палату, чтобы привычно сопровождать его на очередную прогулку, мне сообщают, что он уехал.
— Как уехал?! — почти ору я на собственного завотделения, напрочь позабыв про всяческую субординацию.
— Выписался и отбыл, — спокойно отзывается тот. Он вообще мужик спокойный. Работа у хирургов нервная, график напряженный. Подумаешь, у кого-то из подчиненных опять крышу снесло…
— Куда отбыл? И когда? — уже чуть тише спрашиваю я. В самом деле, чего теперь орать-то?
— Вчера вечером. А куда — вот уж не знаю. Домой. Мама за ним приехала. Она и забрала. Ты на больничном был, а они на поезд торопились. Так я им все документы оформил и рекомендации написал. Глеб, у тебя все в порядке?
— Все в порядке, спасибо, — киваю я. Сердце — точно надувной резиновый шарик, из которого какой-то шутник выпустил воздух, ткнув в него тонкой блестящей иглой. Или кинув глупую игрушку на кактус. Но до этого, собственно, никому нет никакого дела. Даже мне.
========== 3. ==========
  *
В Екатеринбург — город Демидовских заводов, барда Александра Новикова (ранние песни которого еще со студенческой юности почему-то преданно любит отец, так что детство мое, считай, прошло под «Помнишь, девочка» и «Город древний»), сказов Бажова и расстрела царской семьи — я еду на конференцию. Вернее, меня туда бессовестно выталкивает начальство со словами:
— Тебе для диссертации полезно. Заодно и статью в тезисах опубликуют.
На мое трепыхание по поводу запланированных на месяц вперед операций получаю жесткий ответ:
— Не рухнет без тебя отечественная медицина. У нас, как известно, незаменимых нет.
Еду в поезде и думаю: насчет незаменимых — это утешение или угроза? Впрочем, думаю я в поезде мало — в основном сплю. «Современная медицина: традиции и инновации» — звучит гордо. Наверное, надо переживать, готовиться, судорожно повторять тезисы доклада. А я сплю как сурок. Ну… иногда ем и посещаю туалет. Попутчики под кожу не лезут — чего связываться с сонным овощем? Не храпит — и ладно.
Гостиница, в которой нас разместили, оказывается довольно простенькой — ну так никто и не ожидал малахитовых палат. Номер на двоих я делю с немолодым реаниматологом из Уфы. Хороший мужик, душевный, каждый вечер предлагает пойти куда-нибудь выпить, посидеть, пообщаться. Я не иду. Отшучиваюсь, травлю анекдоты про здоровый образ жизни — и не иду. В последние годы я чувствую себя стариком. «Мне ничего не надо, у меня все есть, спасибо, что заглянули».
Даже удачно сделанный доклад не вносит изменений в привычное состояние души. Ну… слушали. Ну… задавали вопросы. Визитками после обменивались. Причем среди визиток обнаружилось несколько с именами, перед которыми любой на моем месте как минимум должен был испытывать некий внутренний трепет, а как максимум — неизбывный пиетет. Да я и испытываю. Честное слово! Где-то глубоко внутри.