Фрустрация (СИ)

— Какая разница? Ты же все равно боишься, независимо от названия чувства, — старший продолжает гнуть свою линию, в то время как Хёк уже готов сдаться перед слишком упрямым Марком.
— Боязнь определяет причину, а страх нет.
— Но итог ведь один.
Младший Ли лежит на кровати, глядя на белоснежный потолок больницы, и по старой привычке крутить что-нибудь в руках, вертит мандарин вокруг его же оси. Он уже не знает, как правильно и наиболее понятно донести мысль, тщательно обдумывает слова, но подходящие так и не находятся, Минхён ведь все равно не понимает. Марк же, в отличие от Хёка, смотрит на своего собеседника, при том даже слишком пристально, сидя в кресле возле кровати. Его эта тема действительно заинтересовала, вероятно из-за того, что раньше он никогда не думал, что страх и боязнь могут быть противоположны друг другу. Во время этого разговора юноша в очередной раз задумывается, что Ли Донхёк все же необыкновенный. Он смотрит на мир под совершенно другим углом, и как бы Марк ни старался извернуться, он не сможет даже на секунду изменить точку своего взора на эти обыденные вещи. Ему Донхёка вряд ли понять получится, а от того он привлекает еще сильнее. Пускай Минхён его и не поймет, но он хотя бы попытается, и тогда, он уверен, что-то обязательно получится.
— Кого волнует, какой будет итог, — Донхёк подбрасывает мандарин, а Марк прослеживает это движение, — мы знаем, что мандарин сейчас приземлится в мою ладонь, — фрукт, как и ожидалось, возвращается в начальную точку, — но все равно его подбрасываем, — юноша повторяет манипуляцию еще раз, словно это послужит подтверждением его слов, хотя Марк, конкретно эту реплику, понял без труда.
— Хочешь сказать, что гораздо важнее процесс, а не результат, — Марк кивает, ведь постепенно картинка в голове складывается, пускай и спустя четверть часа. Главное ведь результат, — но как это связано с синонимичными понятиями страха и боязни?
— Да ну ты совсем тупой, что ли? — Донхёк резко подрывается на кровати и садится в позе лотоса то ли для успокоения своих, расшатанных старшим, нервов, то ли для удобства. — Я же тебе говорю: у боязни есть причина, а у страха нет, а значит, что в момент, когда человек испытывает эти эмоции, процесс течет по-разному!
Минхён устало потирает виски, старательно пытаясь переварить полученную информацию. Он хоть об стену расшибется, но все равно не понимает, какая разница боится Донхёк или страшится, все равно ведь одно и то же выходит. Донхёк считает, что не важно, что будет в конце, а Марк утверждает, что именно на результат всегда обращают внимание. Марк думает, что не имеет значения, как ты пришел к ответу, важно только верный он или нет, а Донхёк считает, что если рассмотреть варианты решения, то ответ может предстать в другом свете.
— Страх — это не негативная эмоция, — вздыхает Донхёк, откладывая мандарин в сторону, — страх вытягивает человека из пучины бездумной жизни, он как огонь.
Интерн в очередной раз пытается вникнуть в суть слов, что младший пытается донести до него, а потому, чтобы лучше понять, спрашивает о приведенном сравнении.
— Он, как огонь, сжигает все несущественное, — юноша пожимает плечами, — и вот здесь уже я должен начать рассуждать о смысле нашего бытия, но твои, как сказал бы Эркюль Пуаро, серые клеточки уже исчерпали себя, — он смеется, видя нахмурившегося Марка, а следом в него прилетает маленькая подушка, которую старший обнимал все время на протяжении разговора.
Донхёк ловит ее и прижимает к себе, отмечая в голове, что она впитала в себя запах старшего. Эта смесь ароматов, свойственная только Минхёну, уже стала для юноши такой родной и даже несколько домашней, что вдыхая ее, он чувствует то тепло в груди, обволакивающие теплой шалью все внутри, когда старший просто находится рядом. Марк что-то бормочет про совершенно неуместное сравнение с огнем, но в конце добавляет, что примерно понял, о чем Хёк утверждал.
— Забудь уже об этом, — Донхёк кидает Марку несчастный мандарин, который тот спешит словить, — давай лучше мандаринки поедим, ну, или я поем, у тебя же аллергия.
Марк улыбается уголками губ, понимая, что Хёк запомнил этот не особо существенный факт, который старший упомянул когда-то. В голове его сразу же вспыхивает давний разговор с друзьями, которые твердили, что важно запоминать чужие особенности и привычки. Минхён этому никогда особого значения не придавал, но сейчас, даже не особо долго думая, он вспоминает мелкие, не сразу бросающиеся в глаза, особенности Донхёка. Младший всегда склоняет голову немного вбок, когда старается что-то понять, кусает губы почти все время, сопит во сне и что-то тихо бормочет (Марк слов разобрать никогда не может, как бы ни пытался), а когда Донхёк смеется, искренне и звонко, то откидывает голову назад, открывая обзор на тонкую шею, которую по мнению Марка только целовать и целовать. Только вот Донхёк редко действительно смеется, Марк его чистый, заливистый, звонкий, как горный ручей, смех слышал всего лишь раз. Но очень хочется еще, очень-очень.
Парни переключают свое внимание на чистку килограмма цитрусовых, что Марк Донхёку притащил, точнее, переключается только Марк. Донхёк старательно делает вид, что от чистки мандаринов его голова снова начинает неистово болеть, чем вызывает улыбку интерна. Он думает, что Хёк милый, когда старается отлынивать от чего-то и когда еле-еле улыбается уголками губ, стараясь скрыть шутливый подтекст своих якобы серьезных фраз, и когда активно пытается объяснить что-то Марку, сопровождая быстрыми, но плавными, жестами. Он думает, что Хёк милый почти всегда.
— Зимой всегда задумываешься о том, что всем нам нужен человек, который будет чистить мандарины, пока ты валяешься в постельке, — улыбается Хёк, снова принимая лежачее положение и выглядывая из-под края подушки на Марка.
«Снова милый».
— А мне всегда нужен был человек, которому я буду чистить мандарины, — Марк пожимает плечами, старательно убирая даже альбедо.
Пока Хёк со скоростью света поглощает цитрусовые, Марк примерно с той же скоростью старается их чистить, и в принципе, их можно было бы даже назвать прекрасным тандемом, если бы кто-то еще убирал образовавшийся мусор. Но ни один из них не горел желанием собирать всю цедру, что горкой расположилась на прикроватной тумбочке. Даже игра в камень-ножницы-бумага не спасла, Марк, может быть и выиграл, но Донхёк уверенно заявил, что пока поражение не признано, он не проиграл.
— У меня идея, — парень встает с кровати и шустро преодолевает расстояние между ней и подоконником, — я всегда хотел посадить дерево, — он засовывает косточки от мандаринов в горшок с фиалкой и присыпает их горстью земли все из того же горшка под пристальным наблюдением Марка.
— Но там же что-то растет, — смеется старший, наблюдая за действиями Хёка, который как ни в чем не бывало отряхивает ладошки.
— Подвинется, — Хёк уходит в ванную комнату мыть руки, а Минхён понимает, что остатки от мандаринов все равно собирать придется именно ему, поэтому принимается за дело.
День пятьдесят третий
Марку бы хотелось сказать, что он сочувствует Тэёну, но на самом деле это было не так. Он предупреждал старшего, что бегать по льду наперегонки с Джэхёном крайне плохая идея, и добром она не кончится, но его, конечно же, никто не послушал.
— Только посмей сказать, что ты говорил не делать этого, и я ударю тебя гипсом по голове, — Тэ поднимает вверх указательный палец в предупреждающем жесте ровно в тот момент, когда Минхён открывает рот для очередных саркастичных, но правдивых замечаний.
— Растяжка не позволит, — усмехается Марк, позволяя Джэхёну везти Тэ в коляске к машине.
— Позволит, — усмехается Чон, а младший велит ему заткнуться, потому что он даже знать не хочет, как Джэхён это выяснил.
Все трое покидают больницу, намереваясь поехать домой к Джэхёну и Марку, чтобы устроить вечерний марафон игр в приставку, как в школьные годы, а заодно и поделиться последними новостями, которых у каждого должно быть много. Минхён почти все свое время проводил в больнице, приходя домой только переночевать и то не всегда, поэтому сегодня Джэхён вместе с Тэёном сами приехали к нему, правда никто не подозревал, что все закончится переломом ноги одного из них. Но, как говорится, чему быть, того не миновать. Тэ вот перелома ноги в двух местах не миновал, а Марк Донхёка. Снова Донхёк, и снова в его мыслях. Юноше уже даже начинает казаться абсолютно нормальным думать о пациенте всегда, везде и очень много.