Фрустрация (СИ)

Донхёк частенько шутил о собственной смерти, стараясь принимать это не как неизбежную участь, а как очередное испытание. Он верил, что страху нужно смотреть в глаза, и он боялся. Боялся умереть, так и не успев пожить, боялся оставить родителей, друзей, боялся стать причиной чьей-то безграничной и не угасающей боли.
— Потому что недавно в твоей жизни появился прекрасный человек: красивый, умный, талантливый, бесконечно привлекательный молодой парень, скорее всего, его зовут на букву «м».
— Полагаю, что мудак, — саркастично усмехается Донхёк, понимая на кого намекает старший.
Марк выпускает чужую ладошку из своих рук, откидывается на спинку сиденья и прикрывает глаза, на что Хёк тихо смеётся и тоже отворачивается к окну. Марк вспоминает, как в детстве бабушка учила его разглядывать линии на руках людей, по которым можно предсказать их судьбу. Юноша в это никогда особо не верил, но вот сейчас, взглянув на линию жизни Донхёка, он ясно увидел, какая она короткая и как резко она обрывается.
Парни приезжают в Инчхон, когда время на наручных часах Марка клонится к четырем вечера. Они не спеша добираются к морю с бутылкой детского шампанского в руках; Донхёк настаивал на настоящем, но Марк заявил, что пить с пациентом это уже край, поэтому сейчас они тащились по пляжному перешейку с бутылкой лимонада в красочной упаковке с счастливой семьей слоников.
— Я чувствую себя идиотом рядом с тобой, — бурчит младший Ли, пока Марк тянет его к одиноко стоящему огромному камню.
— Почему?
— Да потому, что мы бредем в декабре по побережью с бутылкой детского шампанского в руках, — фыркает Хёк, — подумаешь, всего стаканчик нормального шампанского, он бы роли не сыграл.
— Ты на таблетках, Донхёк, тебе нельзя алкоголь, — в который раз вздыхает старший, подходя к камню.
— Так и так скоро… — он не успевает закончить, потому что Марк его тут же перебивает.
— Прекрати говорить об этом, — Донхёк ещё никогда не слышал этого тона от старшего. Марк никогда не был так серьезен с ним, никогда не звучал так властно, что младший не решался возразить ему. — Не говори об этом так просто, я знаю, что тебе от таких шуток немного легче становится, но не надо, — Марк заглядывает в чужие глаза, и только потом добавляет тихое, — пожалуйста.
Хёк склоняет голову, как делает всегда, когда пытается что-то понять, и он действительно понимает. Понимает, что он, наверное, тоже интересен и приятен Марку в той же степени, что и сам Марк ему, понимает, что осознание ухода Донхёка в скором времени его мучает, хоть он и старается этого не показывать. Донхёк внезапно понимает, что Марку в какой-то степени даже тяжелее, чем ему. Да, Донхёк умирает, но Марк вынужден наблюдать, не в силах этого изменить.
— Я не буду, прости, — Хёк аккуратно касается ладони Марка, заставляя тем самым его снова взглянуть на себя.
— Твои руки такие холодные, — замечает старший и берёт вторую ладонь Донхёка в свою. Марк засовывает их руки в карманы своего пуховика, ближе притягивая парня к себе.
«Когда ты начнешь замерзать, я буду рядом, чтобы согреть твои ладошки»
Парни сидят так ещё какое-то время, грея руки друг друга и разговаривая о чем-то мимолетном. Донхёк говорит, что Марк напоминает ему лето, чаек, летающих над морем, теплые вечера и яркие закаты, и он рассказывает это с таким благоговением, что Марк сразу понимает, какое время года у Донхёка любимое. Минхён рассказывает младшему о своих друзьях и причине выбора профессии врача, слушает местами очень мудрые советы младшего и улыбается, ощущая ту самую невидимую нить вокруг их рук, которая с каждым разом связывает всё прочнее и прочнее.
— Завтра будет целый месяц, как мы знакомы, — подмечает Марк в образовавшей тишине, прерываемой только тихим движением маленьких волн.
— И как мы выяснили, что твои белые брюки кошмарные, — усмехается Донхёк, глядя куда-то в сторону стоящего вдали маяка.
Прошел почти месяц с их знакомства, но ощущение теплоты внутри, уюта и спокойствия были подобны тому, какие ощущаешь с теми, кто идет с тобой по жизни долгие годы. Марку казалось, что в Донхёке он наконец отыскал ту недостающую часть своей идеальной жизни, ту загадку и тайну, которую хочется разгадывать день за днем и час за часом. Донхёк же думал, что в Марке он нашел долгожданное умиротворение, но что важнее — уверенность в завтрашнем дне, которой у него уже давно не было.
Комментарий к 1.1
* Nct U - “without you”
Держи меня за руку, нарисуй круг
Вот сколько мы разделили вместе
Мое сердце принадлежит тебе
Твой сон принадлежит мне
========== 1.2 ==========
День тридцать четвертый
— Ты серьезно считаешь, что можешь вот так просто говорить, что Тор лучше, чем Железный Человек и покинуть эту палату живым? — Донхёк смотрит на перевернутого вверх тормашками Марка.
Донхёк лежал на кровати, закинув ноги на стену над её изголовьем и крутил в руках очередной комикс супергеройской вселенной, в то время как Марк ходил по палате, внимательное изучая книги Хёка. Донхёк не понимал, зачем старший делает это каждый раз, приходя к нему, Хёку казалось, что эти книги уже наизусть можно выучить за это время. Но Марк считал, что если он изучит все стопки, запомнит все названия, отпечатает в памяти всех авторов, то он хоть немного, но станет к Донхёку ближе. Минхён потянулся к томику из самой высокой книжной башни и открыл форзац, где так же, как и в «Великом Гэтсби» красовались подписи.
«Собственность принца-полукровки Ли Хэчана»
«Собственность Ли Донхёка»
— Кто такой Ли Хэчан? — спрашивает юноша, поворачиваясь к Донхёку.
Хёк, не прекращая свои манипуляции с комиксом отвечает, что это он сам и прежде, чем Марк успевает начать задавать вопросы, поясняет, что когда он учился в школе, то был в музыкальной группе, где все брали себе псевдонимы.
— И твой был Хэчан? — уточняет Марк, на что получает согласный ответ, — кто еще у вас там был? Качан? Джеки-чан? — старший смеётся и кладет книгу на место.
— Ты такой остроумный, — фыркает младший и переворачивается на живот, — у нас были Нана, Ноджем и Инджун.
— Я даже не знаю, какой из всех четырех самый отстойный, — усмехаясь протягивает Минхён, присаживаясь в кресло, которое он уже по праву считал своим.
— И кем же был бы ты, мистер оригинальность? — Донхёк откидывает комикс и складывает руки замочком, подпирая собственный подбородок.
Марк задумывается на некоторое время, старательно пытаясь выдумать себе смешное, но в то же время красивое прозвище. Ничего в голову не приходит, поэтому он просто вспоминает, как мама звала его в далеком, но таком родном, детстве.
— Как насчет львёнок?
Донхёк впивается в старшего взглядом а-ля «ты совсем дурак или прикидываешься», а потом спрашивает из какого зоопарка Марк сбежал, но сразу после этих слов в него прилетает подушка, которую «мистер оригинальность» обнимал, сидя в излюбленном кресле. Хёк кричит, что это война, и маленькая светлая комната больничной палаты тут же превращается в поле боя подушками, которое заканчивается в тот момент, когда младший сдается под натиском Минхёна, применившего грязный метод щекотки, повалив врага на его же территории.
— А почему Хэчан зачеркнуто и подписано Ли Донхёк? — спрашивает Марк, когда перемирие объявлено и оба парня, пытаясь отдышаться, валяются на постели младшего, глядя в потолок.
Донхёк как-то заметно поникает после этого вопроса и старшему уже кажется, что он спросил то, о чем не следовало. Марк предлагает вернуться к чтению их книги и спрашивает, куда Донхёк её убрал, но тот внезапно отвечает.
— Когда я назывался Ли Хэчаном, я был счастлив, — он не поворачивается лицом к Марку, но тот и без зрительного контакта всё понимает, — я пел со своими друзьями и не подозревал о том, как мало у меня времени. После того, как я узнал, сколько мне осталось, я переписал на всех своих книгах имя.
Есть ли лимит у счастья? Марк никогда не думал, что в один день он может быть самым счастливым, а на следующий потухнуть уже навсегда. Сейчас юноша словно в замедленной съемке наблюдал, как тухнет огонек под именем Хэчан внутри вселенной Ли Донхёка. Огонь — что это такое? Сила? Надежда? Почему сравнения трех главных чувств всегда символизируются именно этой стихией? Марк согласен с тем, что любовь — это огонь, сначала медленно разгорается, а потом стремительно сжигает все на своем пути, оставляя либо феерично танцующие языки пламени, либо горсть, разлетающегося по миру, пепла. Но вот вера и надежда были совсем другими, им не подходит огонь, он им не нужен. Донхёк Марку представлялся пламенем: горячим, опасным, уничтожающим, но безумно манящим к себе. Только вот у огня Донхёка не хватало силы, он затухал день за днем, и Марку казалось, что он один это затухание замечает.