Фрустрация (СИ)

«Если твой огонь начинает потухать, то я стану для него ветром и подарю ему новую жизнь».
— Но «Цветы для Элджернона» не подписаны, — замечает Марк, прерывая повисшую тишину, а Хёк отвечает, что он подписывает только до конца прочитанные книги.
Минхён понимающе кивает, а потом встает с кровати, заявляя, что ему уже пора идти на обход пациентов (пора вообще-то было уже пятнадцать минут назад), но он ещё заглянет попозже.
— Ты как-то часто стал оставаться в больнице, — констатирует Донхёк, пока Марк кладет взятые ранее у парня комиксы в нужные стопки.
Интерн оправдывает это тем, что он много ошибается в работе и в наказание ему ставят дежурства, Донхёку ведь необязательно знать, что Марк берет уже третье ночное по собственному желанию, но вовсе не из-за большой любви к больнице и работе. Просто дома тихо, дома Джэхён и куча ненужных мыслей в голове, а в больнице пускай и шумно иногда, зато с Донхёком. Совсем недавно Марк впервые для себя осознал, что Донхёк ему кажется нравится, и если раньше принятие этого факта могло даться ему крайне сложно, то сейчас он был рад, что понял это так скоро, понял до момента его ухода. У Марка есть еще немного времени и он все посвятит Донхёку, ведь второго шанса уже не будет.
***
Донхёк просыпается от настойчиво светящего солнечного света, что слепит глаза. Юноша уже покатался по всей кровати, стараясь найти хоть кусочек пространства, куда солнце не проникнет, но как он ни старался, такого места не было. Хёк откидывает подушку, сбрасывает с себя одеяло и резко садится на постели ужасно злой. Он встал, намереваясь пойти и закрыть шторы, но внезапно понял, что в комнате темно и светило в глаза ему далеко не солнце.
— Какого чёрта, Ли Минхён?! — выдыхает парень, разглядывая знакомый силуэт с фонариком в руке.
— Ты не просыпался, когда я тебя звал, что мне ещё оставалось? — оправдывается старший, выключает фонарик и зажигает вместо него светильник возле кровати.
— Вероятно, оставить меня спать? — ядовито отвечает Хёк, жмурясь от внезапно возникшего источника света.
Марк говорит, что хочет Донхёку звезды показать и созвездиям научить, как тот и желал. Интерн заявляет, что сейчас лучшее время для этого, ведь у него ночное дежурство, ночь сегодня безоблачная и объект изучения будет видно намного лучше, а ещё Марк притащил Донхёку заимствованный у друга любительский телескоп. Хёк на все эти грандиозные планы хмуро выдаёт, что он вообще-то под лекарствами, на секундочку вызывающих сонливость, которую не поборет даже желание отличить большую медведицу от остальных созвездий.
— То есть я зря тащил этот телескоп? — вздыхает старший, понимая, что Хёку сейчас, наверное, и правда лучше отдохнуть.
— Ну, почему же, я могу тебе свои звёзды показать, — младший улыбается, замечая сбитый столку взгляд Минхёна, — залезай ко мне.
Марк несколько мгновений раздумывает, переводя взгляд с подвинувшегося Донхёка на одиноко стоящий телескоп, а потом скидывает больничный халат и кеды, забираясь в постель к парню.
— Мои звёзды ведь лучше? — спрашивает Донхёк, когда Марк укладывается, — здесь тепло и здесь я.
— Только звёзд у тебя нет, — бурчит Минхён, всё пытаясь лечь так, чтобы слишком много места не занимать.
Донхёк сдавленно вздыхает, бормочет что-то про полнейшее отсутствие фантазии и тянется к лежащему на тумбочке перманентному черному маркеру. Он снимает колпачок и берет ладонь Марка в свою, начиная аккуратно выводить на ней несколько звёзд, которые всё равно получились немного корявыми. Марк внимательно разглядывает это художество, а после изрекает, что вышло весьма неплохо, забирает орудие труда из чужих рук и принимается рисовать точно такие же созвездия на левой руке самого Хёка.
— Вот, теперь у нас свои звёзды, — улыбается младший, глядя на их с Марком совместное творение, — а теперь давай поспим.
— Я же на дежурстве, — бормочет старший Ли, на что Донхёк ворчит и напоминает о пейджере, звенящим когда в больнице что-то случается.
Марка долго уговаривать не приходится, а потому он тушит горящую лампу и снова ложится рядом с парнем. Делить одну кровать на двоих всё ещё тесно, но никто из них не жалуется, наоборот — чувствует какое-то спокойствие, когда рядом слышится чужое дыхание. Марк вдыхает запах Донхёка, который пахнет яблочным шампунем, немного корицей и каплей карамельного сиропа, в то время как от Минхёна, как он слышал, веет мятой, лёгким запахом сигарет с ментолом и свежестью моря. Хёк засыпает первым, пока Марк слушает, как его дыхание выравнивается, а грудь начинает вздыматься спокойнее обычного. Однако, спустя какое-то время он начинает слегка ворочаться, словно во сне его что-то беспокоит, от чего Марк рефлекторно двигается назад, но оказывается пойман цепкими пальцами.
— Не уходи, — бормочет Донхёк не разлепляя глаз, и Марк не уходит, наоборот двигается ближе и заключает парня в кольцо своих объятий, давая ему даже сквозь сон понять, что он здесь, с ним, и никуда не уйдет. Они оба так и спят до самого утра: в обнимку, с одним одеялом на двоих и звёздами в руках друг друга.
День сорок шестой
Сегодня Марк впервые провел операцию, пускай и всего лишь в качестве ассистента. Юноша подходит к палате Донхёка, куда наведывался последние две недели каждый день, то в перерывах на обед, то во время ночных дежурств, то просто в течении дня, когда дел было не так много. Марк и сам для себя не заметил, в какой момент он стал запросто заходить в эту светлую палату, падать на чужую кровать и щекотать её обитателя, как он стал забирать «Цветы для Элджернона» с собой, чтобы Донхёк ненароком не почитал без него, когда он успел позволить Хёку подобраться к себе настолько близко.
— У него сейчас гости, — доносится до интерна, когда он заходит в нужное отделение.
— Кто? — Марк оборачивается к знакомой медсестре за сестринской стойкой, даже не стараясь скрыть своё удивление, ведь за полтора месяца к Донхёку ни разу никто не приходил.
— Мама, — Минхён бросает взгляд в сторону нужной палаты и понимающе кивает, а после добавляет, что тогда заглянет немного позже.
Для Донхёка семья была самой важной частью жизни и именно по этой причине юноша старался отгородить их от больницы, болезни и самого себя. Умирать страшно, ждать смерти страшно, видеть, как открываются задние двери перед каталкой с обездвиженным телом страшно, но ещё страшнее видеть и осознавать, как умирает твой ребёнок. Мать Донхёка никогда не была одной из тех железных леди, что стойко выносят все проказы судьбы. Но она старалась, правда старалась держаться ради сына, старалась сохранить ему жизнь так долго, как только могла и отказывалась верить в безвыходность ситуации. Донхёк часто спорил с ней, всё время твердил, что не важно, сколько ещё лекарств она купит, сколько курсов лечения он будет проходить, его исход предрешен. И в глубине души миссис Ли знала, что он прав, но что ещё ей оставалось? Она не могла сложа руки смотреть как её сын умирает.
— Я уже тысячу раз тебе повторил, это бесполезно, — устало вздыхает Хёк, потирая виски.
— Давай хотя бы попробуем, — женщина аккуратно касается ноги сына, спрятанной под одеялом, — мы с отцом хотим рискнуть.
— Вы с отцом, вы с отцом, — юноша тихо повторяет эти слова себе под нос, — а меня кто-нибудь спросил? Вас интересует вообще, что я этого не хочу?
— Донхёк…
— Уходи, пожалуйста, уходи, — он обессиленно падает на подушку, прикрывая глаза, — у меня болит голова.
Женщина слегка кивает, как бы говоря, что она всё понимает, поджимает дрожащие губы и стискивает в тоненьких худеньких руках свою сумку, поднимаясь с постели сына. На негнущихся ногах она доходит до выхода из палаты, но перед тем как выйти бросает последнюю фразу.
— Сохён говорила, что ты опять прогнал её, когда она приходила. Позволь ей побыть рядом, хотя бы немного.
Джи Сохён была девушкой Донхёка ровно с того момента, как их родители решили это за несколько месяцев до рождения их самих. Всё детство и юность Хёка прошли вместе с Сохён и только последние университетские годы они стали жить порознь. Ребята перестали общаться, изредка встречаясь исключительно на семейных торжествах, и Донхёка это в принципе устраивало, но Сохён все равно всегда к нему тянулась. После того, как он узнал, что заболел, он порвал все связи с внешним миром и людьми, Сохён, конечно же, исключением не стала. Она приходила к Хёку каждый месяц, неизменно принося с собой букет белых чайных роз, цветы, которые Ли отправлял ей на каждый день рождения, и каждый месяц Донхёк её прогонял.