Беру тебя в мужья
Все было снято, до последнего пенни, осталась масса неоплаченных счетов, не говоря уж об этой замечательной закладной. Бог знает, куда они вложили деньги, возможно, перевели все на зарубежные счета. Оба погибли: на машину, в которой они ехали, налетел грузовик. Об их многолетней связи стало известно, когда папа после похорон разбирал вещи Хелен. А я и не подозревала о нашем финансовом крахе, пока меня не вызвал управляющий банком. — Клодия сделала глоток бренди и с отчаянием закончила: — Тони и Хелен оставили нас нищими, а я была так глупа, что позволила им это сделать!
Брент выругался вполголоса, и она вздрогнула, подумав: что ж, я заслужила это, придется терпеть. Он уже и так презирает меня, еще одно прегрешение ничего не меняет.
— Не глупа, а слишком доверчива.
Несколько неожиданных успокаивающих слов — и Клодия не выдержала. Стакан задрожал в ее руке, немного бренди выплеснулось на халат. Брент отобрал у нее стакан, прежде чем она успела пролить остальное, и Клодия спрятала лицо в ладонях. Но все же слезы не просто закапали — полились ручьем.
— Ты не должна винить себя, Кло, не должна.
Нежность, прозвучавшая в его голосе, и, возможно, случайное употребление ласкательного имени — так называл он ее когда-то — только добавили горечи в ее сердце.
— Нет, должна! Это я позволила им украсть то, что нажили мои дед и отец. Я была слишком занята домашними делами и почти не заглядывала в бухгалтерские книги. Я могла бы поинтересоваться, откуда появляются неоплаченные счета, почему мой муж систематически избавляется от основного персонала, обещая заменить его лучшим, но не делает этого. Он шел напролом, экономил, что называется, на спичках, поэтому банковские счета были в блестящем состоянии, пока с них не исчезли деньги. Мои деньги! Я, только я виновата в том, что мы все потеряли!
Клодия закусила губу, чтобы остановить горькие рыдания, чуть ли не вой, рвущийся из ее горла. Совсем как кошка, которой прищемили хвост, с отвращением подумала она. Могу представить, с какой брезгливостью смотрит на меня Брент.
Но случилось то, чего она не могла вообразить.
Мягким движением он отвел руки от ее лица и с ласковой настойчивостью сказал:
— Посмотри на меня, Кло.
Она неохотно подчинилась. Ее трясло, и Клодия стиснула зубы, чтобы они не стучали.
Невыносимо! Судорога сжала ее горло — прелюдия к следующему приступу рыданий. И, будто заметив ее попытки сдержать подступающую волну слез, Брент сделал невероятное — обнял ее.
Сердце Клодии остановилось, чтобы в следующую секунду бешено застучать. В ней поднимался протест. Он меня жалеет? Неужели он меня жалеет? Ну конечно, а что же еще? Он похлопал меня по спине с той осторожной ласковостью, с какой гладят незнакомую собаку, но хорошо хоть так, хорошо, что не сказал мне, как всегда, ледяным тоном: возьми себя в руки.
— Мне кажется, на твои плечи лег слишком тяжелый груз. Ты ведь сама была еще девчонкой, когда родила Рози.
Голова Клодии покоилась на груди Брента, она слышала гулкое биение его сердца, ощущала теплоту тела. Это доводило ее до безумия, ей хотелось придвинуться еще ближе, обвить руками его шею, притянуть к себе черноволосую голову и поцеловать.
Но ему бы это не понравилось, не понравилось до отвращения, печально напомнила она себе и, боясь, как бы опять не хлынули слезы, сказала довольно резко:
— Но я быстро повзрослела.
— Да, тебе не повезло…
Неужели в его голосе прозвучало сочувствие? О, конечно же нет. Нужно окончательно потерять голову, чтобы вообразить это. Мне следует помнить всегда, даже в такой момент, когда Брент как будто укротил свою неприязнь ко мне, что он не уважает меня. Какое уж тут сочувствие?
— Кло, послушай, на тебя слишком много всего свалилось. Твой муж занимался делом, которое, судя по всему, хорошо знал. Почему ты должна была тратить свои силы еще и на его работу? У тебя хватало своей. И почему ты не должна была ему доверять? Этот проходимец умел прятать концы в воду, так почему, черт побери, ты винишь себя?
Брент продолжал держать ее в своих объятиях, и Клодия чувствовала, как уходит его суровость.
— Теперь твой дом в безопасности, и Гаю совсем не нужно знать, как он был близок к тому, чтобы лишиться «Фартингс-Холла».
У Клодии кружилась голова, сбивалось дыхание. Ее груди, прижимавшиеся к груди Брента, напряглись и налились желанием. Что делал с ней этот мужчина! Она, как мотылек, летела на огонь, готовая сгореть в его пламени. И не было на земле силы, которая могла бы помочь ей победить этот манок.
— Брент, я очень ценю то, что ты для нас сделал, — прошептала Клодия. — Очень ценю. Хотя, возможно, ты думаешь, что я этого не понимаю.
Клодия позволила своим рукам соскользнуть с его плеч, пальцы ее безвольно разжались и остановились там, где ее груди касались тела Брента. Ей до боли хотелось, чтобы он дотронулся до них, прильнул губами к затвердевшим соскам, провел по ним языком. Нахлынувшие воспоминания приводили ее в исступление, бросали в темную пропасть безумия.
Она теснее придвинулась к Бренту, его сердце, трепещущее под ее пальцами, забилось сильнее. Может быть, он тоже вспомнил?.. Вспомнил магию, чары, наваждение тех дней?
— Тебе не за что быть благодарной. Я тоже извлек из этого урок. — Голос его стал низким, и теперь Брент дышал прерывисто, быстро. Он коснулся губами ее волос, руки его начали скользить по ее телу — от плеч к мягким изгибам бедер и, медленно, обратно. — Я был чересчур суров с тобой, поскольку не понял, почему все пошло вверх дном, — что произошло с вашим бизнесом. — С каждым словом его голос становился тише, невнятнее. — Ты оказалась между двух огней: с одной стороны — муж-мошенник, с другой — потаскушка Хелен.
Имя мачехи на его устах должно было бы привести Клодию в чувство, но этого не случилось. Потребность в Бренте была безмерной, необоримой, как и тогда, когда она с ходу попала в сети любви.
Достаточно было поднять голову, чтобы их губы встретились и все стало как прежде: его жадный рот на ее губах, исступленный восторг при каждом касании, неутихающее желание, сколь бы часто ни соединялись их тела в дикой безумной симфонии любви, и каждый раз — все неистовее…
Руки Брента неожиданно стали тяжелыми, чужими. Он отстранил от себя Клодию, неловко поднялся, подошел к подносу с напитками, налил себе бренди и выпил залпом.
Клодия потеряла ощущение реальности. Где она? Что вдруг произошло? Она, не мигая, смотрела в спину Бренту, чувствуя, как на смену желанию приходит леденящая опустошенность. Глупая, она чуть было не поверила, что он тоже ощущает прежнее магическое притяжение их тел! Глупая, глупая…
И откуда она взяла, что он растроган, что жалеет ее? Должно быть, легкие угрызения совести, не больше.
Клодия услышала его голос — обычная спокойная интонация:
— Думаю, ты была права. Если Рози по тебе скучает, давай вернемся. Я придумаю какой-нибудь убедительный предлог, чтобы объяснить наше преждевременное возвращение. У меня остались кое-какие неотложные дела. Завтра с утра пораньше я займусь ими, а ты сложи вещи и купи подарки для Рози. Словом, если ты встанешь, а меня нет, не паникуй.
Брент опустил глаза под напряженной голубизной ее взгляда. Впервые в жизни Клодия видела, что ему неловко.
Неужели смущен? — удивилась она. Смущен тем затрепетавшим в нем чувственным жаром, который он вдруг ощутил, коснувшись меня? Хотел проявить доброту, хотел меня успокоить и вдруг…
Клодию потрясло откровенное желание, которое она прочитала на потемневшем лице Брента. Но он отступил, и едва ли его можно за это винить.
Клодия казалась самой себе смешной и униженной.
— Почему ты не ложишься? — спокойно спросил Брент. — У тебя был трудный день.
Клодия поднялась, провела руками по бедрам. А может быть, мне нужно извиниться за то, что я так цеплялась за него, объяснить это своей эмоциональностью, горечью воспоминаний, к которым он вернул меня своими вопросами?