Долгая дорога домой (СИ)
Он знал, что Барнс до войны был ещё тем ходоком, не пропускавшим ни одной юбки, и что, скорее всего, на поебаться его можно было бы уговорить, хотя Брок в этом был ой как не уверен. Но если и выгорит на один-два раза, то потом станет только хуже. Он знал себя слишком хорошо, свою жадность, привычку хапать, насколько хватало челюстей. Брок хотел Барнса себе на постоянных условиях.
Быстро раздевшись, Барнс скользнул за Броком в уютное влажное тепло, стараясь на Брока вообще не смотреть, потому что у него встанет. И ничего с этим сделать было нельзя, потому что Брока он хотел.
— Не боишься со мной в одной парилке? — усмехнулся Барнс, переводя неловкость в агрессивную шутку. — А то сейчас нагну тебя и трахну, никто меня не остановит.
— Золотце, я столько один, что ещё вопрос, кто кого трахнет, и, может быть, тебе подо мной даже понравится, — поиграл бровями Брок, оскалился в лучшей своей манере. — Но лучше давай мы вымоемся, как люди, ещё не понятно, когда в следующей так получится.
Брок вынул из кадушки дубовый веник, встряхнул над горячими камнями. Он готов был благословить местных богов за то, что Барнс иногда бывал таким феерическим мудаком. Сам он не знал, как обьяснить заинтересованность собственного члена, разве что на Раду свалить. Но Брок не строил иллюзий, Барнс прекрасно слышал, что происходило в холодной.
— Укладывайся, — велел Брок, взвесив веник в руке. — Вбивать послушание буду, сладкий.
Барнс аж облизнулся от слов Брока. Он сам готов был нагнуться и дать, хоть по слюне, только бы почувствовать этот аппетитный член в своей заднице, но уверенный, что Брок откажется от столь щедро предложенного, не хотел чувствовать себя полным хрупкой надежды идиотом.
— Я люблю понежнее, красавица, — хмыкнул Барнс и улегся на полку, которая для него была узковата.
Любил-то он понежнее, но вот Брока драл бы от всей души. От подобных мыслей, да в уютном тепле, член немедленно встал, и лежать стало неудобно. Уложив голову на руки, Барнс во все глаза наблюдал за Броком. Смотрел, как капельки пота стекают по смуглой коже, на рельеф мышц, который не получишь, сидя только в качалке, ласкал глазами, совершенно не стесняясь. Барнсу было плевать, что там о нем подумает Брок, он никогда не скрывал, что предпочитает мужиков.
Брок знатно отвёл душу, исходил Барнса веником так, что у самого мышцы болели. По-хорошему, сейчас стоило убраться куда-нибудь подальше, отдрочить себе хорошенечко и дать крови успокоиться, перестать лавой течь по венам, концентрируя жар в паху. Может быть, дома он бы ещё и попытался подкатить, чтобы потом свалить со службы в другое подразделение или на пенсию и не видеть дальше эту сладкую парочку, то здесь ещё неизвестно сколько им вместе бродить. И если для себя Брок уже всё вполне решил, то Барнса вернуть домой был просто обязан. У него был Роджерс, сейчас, скорее всего, сходящий с ума.
От одной мысли о полковнике член Брока опал.
Окатив Барнса прохладной водой, Брок хлопнул его по плечу.
— Поднимайся — моя очередь.
Барнс знал, что он хорош, что он может получить практически любую или любого, если захочет, но так получилось, что хотел он Брока, у которого на него не стояло даже в жарко натопленной бане. А чего он ожидал от натурала?
На самом деле Барнс давно уже не надеялся. Он провел с Броком много времени, хоть и будучи Зимним Солдатом, чтобы знать, что Брок берет то, что хочет, даже если может обломать зубы, а вот на Барнса он даже не смотрел. От расстройства, что Броку он совсем не нравится, у Барнса самого упало, можно даже было о трупах и расчлененке не думать.
Отходив Брока веником от всей души, Барнс принялся мыться. Ему было все равно: кадушки, душ, ледяная струя из шланга или ручей, главное — быть чистым. Почему-то оттого, что он не привлекателен для Брока, Барнс на него обиделся. Это было глупо. Более чем глупо, но обида копилась и росла. Словно ему сказали, что Санта-Клауса не существует, а он еще маленький и верит в него.
— Ты придумал, чем мы рассчитываться с хозяйкой будем? — спросил Барнс и вылил на себя ушат ледяной воды. — Я слышал, она нам одежду принесла. И пришел кто-то, староста вроде, я не прислушивался. А мужа ее я бы выпорол. Для пофилактики.
— Мужу я бы хуй оторвал и в жопу вставил, раз умеет только детей строгать, — хмыкнул Брок, намыливаясь.
О благодарности хозяйке он и сам думал, герои героями, но никто не обязан был делиться с ними провиантом и тем более вещами. Он бы с мужиков деревенских конечно спросил за всю ту хрень, что творилась в окрестных лесах в последние пару сотен лет, но что взять с баб?
— Я не большой мастак в деревенской жизни, — добавил Брок и принялся рассуждать. — Но баш на баш, как говорится. Может, конечно, есть, чем по хозяйству помочь, тут спросить надо, сомневаюсь, что её увалень такой уж домовитый, но, думаю, зверья им набить, чтобы и шкуры, и мясо были. А то ты же видел — на столе одни овощи и те, как ни глянь, последние.
Отобрав у Барнса мочалку и понимая, что, скорее всего, пожалеет об этом, Брок развернул его спиной к себе и принялся отмывать до скрипа, как уже бывало во времена «Гидры». Тогда он руки себе стёр чуть ли не по локоть постоянной дрочкой и думал, что вот-вот они выберутся, Зимний чуть раздуплится, чтобы отвечать за свои действия и желания, и можно будет к нему подкатить по всей форме. Но случилось “Озарение” и Роджерс, пославшие по пизде такой хороший план побега и любые мечты о, как оказалось, Баки ёбаном Барнсе.
Брок тёр сильное тело, водил по спине, плечам, бокам ладонями, почти сходя с ума от вседозволенности, готовый плюнуть на всё и вжаться в шикарную упругую задницу членом, но снова вспомнился Кэп и его взгляд, которым он встречал и провожал Брока, стоило ему оказаться в прямой зоне видимости, вынимающий душу и полный вселенской обиды за попранное доверие. Он вообще не понял, почему их с отрядом не попёрли со службы. Так что Кэп стал его личным средством от потенции.
— Человека ведь проще выследить и поймать, чем зверя, — Барнс стоял, чувствовал желанные ладони на своем теле и таял.
Его ощущения словно выкрутили на максимум, так он ловил каждое прикосновение, ощущая его всем телом. Там уже было не до размышлений, нравится он Броку или тот просто его помыть решил. В Гидре он часто его мыл к вящему удовольствию обоих, потому что Барнс четко знал, что в прямые обязанности Брока это не входило.
Барнс уже был готов развернуться к нему, заграбастать в объятия, прижать, ощутить всем собой, но он взял себя в руки, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет. Им еще долго придется пробыть вместе, и Барнс бы не хотел, чтобы Брок узнал о его к нему чувствах. Не хотелось видеть в глазах человека, которого любишь и хочешь, жалость или презрение, или то и другое сразу.
— Но песцов я бил, беленькие, хорошенькие такие, — Барнс весь напрягся, закаменел, чтобы остаться на месте, не развернуться к Броку, обнять. — Если лук у них найдем, я набью зверя. Если нас с тобой сейчас прямо не погонят ко всем чертям.
Брок чуть руки не отдёрнул, с горечью ощутив каменную твёрдость под руками, излишнее неправильное напряжение. Неужто Барнс заметил, понял его интерес? Прикусив внутреннюю сторону щеки, Брок домыл Барнса и окатив его водой, махнул рукой в сторону холодной.