Burning for your touch (ЛП)

— Что они смогут здесь сделать? Их кабинет в конце коридора. Нужно отвести его туда! — говорит Элиас.
— Ну и как ты предлагаешь это сделать, гений?! — сердито восклицает Арвид. Он на взводе и, кажется, действительно беспокоится за Исака.
За Исака, чьи глаза закрыты — Эвен на секунду задумывается, это от боли или от смущения — кудряшки беспорядочно прилипли к мокрому лбу, и он обхватил себя руками, словно пытается сдержать поток, грозящий извергнуться из желудка.
— А в медкабинете нет носилок? Я уверена, что есть, — говорит одна из девушек.
— Я сбегаю, — кидает Юсеф, прежде чем выбежать из зала.
Носилки. Эвен пытается представить, как падает на школьной площадке, и все вокруг устраивают мозговой штурм, пытаясь придумать, как доставить его в кабинет врача. Это убивает его. Стыд. Он сразу же начинает думать о том, что будет после. Как люди станут смотреть на него потом. На Исака. Он пытается прочитать его мысли. Стойкий, убийственный, загадочный, злой Исак. Лежащий на земле, разрываемый болью пополам.
— Носилок нет, — сообщает вернувшийся Юсеф. — Говорят, они остались в старом медкабинете. В другом здании. Я могу сбегать туда.
— Или мы можем его отнести? — предлагает Мутта.
— Ты обожжёшься! Не будь идиотом! — фыркает Адам.
— Я уверен, всё нормально! Мы можем надеть куртки. К тому же на нём много одежды, — говорит Элиас.
Они продолжают спорить, как доставить Исака в кабинет врача. А Эвен парализован этим, беспомощностью. Он не может отвести глаз от лица Исака. Исака, который теперь скорчился в позе эмбриона, обнимая себя руками, словно пытаясь защититься. Ему стыдно. Он смущён. Наверное, ему бы хотелось исчезнуть. Сердце Эвена щемит от боли. А потом он видит это. Одинокую слезу, готовую скатиться по щеке Исака из его глаз. Глаз, которые зажмурены так сильно, словно он умрёт, если кто-то в них заглянет.
— Отойдите! — внезапно кричит Эвен, расталкивая людей руками, чтобы добраться до Исака. — Уйдите с дороги!
— Что ты делаешь? — хмурится Микаэль.
— Собираюсь отнести его к врачу, — отвечает Эвен, садясь на корточки рядом с Исаком, лежащим на полу.
— Ты что, с ума сошёл?! — орёт Адам. И на этот раз Эвену не больно. Он даже не обращает внимания. На жестокие слова Адама. «Ты что, с ума сошёл? Ты рехнулся? Ты не в себе?» Эвен даже не слушает.
Он не слушает, потому что внезапно находит в себе силы, о существовании которых не подозревал, когда берёт Исака на руки. Исака, который вздыхает, но не двигается. Эвен не уверен, в сознании ли он. Исак на два года младше, поэтому он меньше, и Эвен испытывает благодарность за свои плавательные тренировки. Он чувствует силу в верхней части тела.
Однако количество одежды усложняют положение. И лишь когда Мутта помогает Эвену подняться на ноги, держа Исака на руках, он может пойти, а точнее побежать к кабинету врача.
.
У Эвена сложные отношения с физической болью. В отличие от большинства он её не боится. Она не парализует его, не преследует. В течение долгого времени физическая боль была выходом, спасением, возможностью сбежать, когда не оставалось сил терпеть. Долгое время Эвен предпочитал физическую боль боли душевной. Физическая боль держала его, позволяла ему остаться здесь, сосредоточиться на сейчас, сфокусироваться, функционировать, дышать, чувствовать хоть что-то.
Так что да, у Эвена сложные отношения с физической болью.
Поэтому, когда он начинает чувствовать её, покалывание, жжение, сладкую боль, которую Исак причиняет ему лишь тем, что прижимается к нему, обвивает его, обхватывает руками шею, словно его никогда не обнимали, словно он вообще не хочет оказаться в кабинете врача, словно он хочет утонуть в нём, готовый вечность выносить нестерпимую боль, лишь бы Эвен продолжал обнимать его, Эвен практически теряет себя в ней, в нём.
Боль. Она вызывает оцепенение, она переполняет. Она разжигает в нём огонь и одновременно успокаивает. Внутри него только что взорвались фейерверки, и их искры летят ко всем его нервным окончаниям, огонь везде, там, где он начинается и где заканчивается. В его конечностях, его костях, кончиках пальцев, костяшках, его веках, его сердце, его душе.
Эвен горит. И он не хочет, чтобы это когда-то закончилось.
— Что ты творишь?! — кричит Мутта, когда вбегает в маленькую комнатку, где Эвен положил Исака на кровать и продолжает его обнимать.
Они оба дрожат, тяжело дышат, пот стекает по их лицам. Глаза Эвена широко открыты, глаза Исака закрыты. Видимо, их оторвали друг от друга, потому что Эвен не помнит, чтобы отпускал его, он до сих пор чувствует руки Исака на своей спине, его пальцы, впивающиеся в кожу сквозь перчатки, цепляющиеся за него так отчаянно. Каждый прерывистый вздох, молчаливо молящий «пожалуйста, не отпускай», его приоткрытые губы, тонкие и идеальные. У Эвена кружится голова. Эвен не может дышать.
Он выходит из помещения, пока все остальные стараются заглянуть внутрь, чтобы увидеть, что происходит. Он всем сердцем надеется, что Исак потерял сознание, чтобы ему не пришлось терпеть это внимание. У него болит сердце, и он не понимает, почему все чувства так обострены. Всё тело горит. И когда медсестра находит его и уводит в другое помещение, чтобы осмотреть его грудь, Эвен срывается и плачет.
Катарсис.
.
Когда Эвен просыпается, ему немного больно двигаться. Его голая грудь немного обожжена. Мама только что намазала воспалённую кожу мазью, как когда-то в детстве, когда он обгорал на солнце. Он не помнит, как заснул, но за окном уже темно, а на телефоне мигают уведомления о нескольких сообщениях от парней, которые он не готов сейчас прочитать или ответить.
Телефон снова вибрирует, и что-то заставляет Эвена взять его в руки.
Гераклит
21:20
Мне жаль, что я обжёг тебя
Мне жаль, что моя теория не сработала
Что это была за теория
Что я тебя не обожгу
Почему нет?
почему я должен был быть особенным?
Забудь. Она была необоснованной
… ок
Не спи на животе
Никто не спит на животе
Я сплю
Кажется, ты впервые сказал мне правду
Эвен закрывает чат инстаграма. Он представляет, как Исак спит на животе, повернув голову, золотистые кудряшки падают на лоб, губы слегка приоткрыты. Эта картинка впечатывается в его мозг и заставляет почувствовать что-то близкое к нежности. Он вспоминает, каково это было – держать Исака на руках, чувствовать, как он прижимается к нему, обвивается вокруг его тела, желая принадлежать ему, найти в нём место для себя. Это было так правильно. Исак так крепко его обнимал. Словно наконец мог дышать, мог перестать испытывать боль, мог перестать гореть.
Что за херня.
Эвен садится и читает сообщения от Мутты, присланные раньше.
Мутта
19:18
Чувак, мне пришлось ехать в больницу
они дали мне антибиотики
ты уверен, что в порядке?
Я едва прикоснулся к нему, и мне было очень больно
А ты нёс его всю дорогу до медкабинета
Серьёзно?
я в порядке
как солнечный ожог
Что за херня?
Эвен сидит и думает, думает, думает. Потом до него доходит.
То, что он нёс Исака, возможно, зажгло огонь в его груди, но это не тот ожог, который он обычно оставляет на людях.
Его теория. Теория Исака. Возможно, они рассматривали её не с той стороны. Возможно, они искали ответы, вместо того чтобы искать вопросы. Правильные вопросы.
Гераклит
21:39
Что ты чувствуешь, когда я рядом?
Будто я наконец могу перестать испытывать боль
========== Глава 4 - Философия вины - часть 1 ==========
«Будто я наконец могу перестать испытывать боль».
Эвен любит кино. Он чувствует связь с вымышленными персонажами благодаря еле уловимым — а иногда явным — изменениям в выражении лиц актёров, играющих их. Он считает диалоги важнейшей частью сценария или фильма. Но им редко удаётся вызвать у него слёзы, заставить его сердце сжаться и разбиться на тысячи кусочков, или увидеть звёзды перед глазами, или заставить грудь болеть от переполняющих чувств. В конце концов слова — это просто слова, и Эвен опирается на то, как они произнесены или сыграны, чтобы наполнить их смыслом.