Burning for your touch (ЛП)

И после этого Исак уходит.
— А я говорил, что он мерзкий, — шепчет Адам.
«Это защитный механизм», — думает Эвен. И он знает это. Это знание жжёт его изнутри. Он уже такое видел. Он знает.
Эвен провёл всю жизнь, пытаясь понять, почему его так тянет к огню, а в последние несколько месяцев — почему эта зачарованность привела к его падению по наклонной плоскости в бездну.
Эвену всегда было интересно, почему из четырёх стихий — Земли, символизирующей дружбу и постоянство, Воды, в которой он ищет покоя и умиротворения, Воздуха, объединяющего в себе любовь и всё, чего он жаждет, и Огня, синонима хаоса, в котором он оказался, и тепла, которого требует всё его естество — именно Огонь всегда был тем, перед чем он никогда не мог устоять, тем, что всегда поглощало его, в чём он страстно желал утонуть.
Эвен всегда знал, что его тянет к огню. Но лишь во время ланча в тот вторник Эвен понимает, почему.
Я погашу огонь в тебе, а ты разожжёшь его во мне.
.
— Чего ты боишься? — спрашивает Эвен у Исака, когда в следующий раз сталкивается с ним в раздевалке школьного бассейна.
На этот раз Исак полностью одет, когда Эвен оказывается там, и он думает, что тот хотел избежать этой встречи. Часть его ожидает, что Исак уйдёт, не удостоив его ответом, но тот останавливается и смотрит Эвену в глаза.
— Что я стану, как ты.
Эвен смотрит на него широко раскрытыми глазами, одновременно не понимая и понимая.
— Что я буду проводить время с этими слабовольными людьми, лишь бы не стать объектом насмешек.
Эвен кивает и подходит к своему шкафчику. Я понял.
— Никогда больше не заговаривай со мной, ладно? — добавляет он, и Эвен замечает, что на этот раз Исак не краснеет.
— Понял.
Эвен заговаривает с ним снова.
========== Глава 2 - Философия обмана - часть 1 ==========
Тайный — прилагательное: хранимый в секрете, особенно из-за потенциального неодобрения.
Эвен читает слово и его определение пять раз, проговаривая каждый слог, словно пробуя на вкус, будто это поможет лучше запомнить. Тайный. Хранимый в секрете. (Особенно из-за потенциального неодобрения).
Его телефон опасно балансирует на краю раковины, пока Эвен пропускает волосы сквозь пальцы. Он думал о том, чтобы уложить их сегодня, надёжно спрятанные в шкафчике средства для укладки умоляют, чтобы их использовали. Но матери нравится, когда его волосы свободно падают на лицо, как сейчас, поэтому он решает оставить всё, как есть.
Были времена, когда Эвен ни за что бы не ушёл из дома, не уложив чёлку. Так же как когда-то были времена, когда его отец всё ещё жил с ними, времена, когда ему можно было быть капризным подростком, которому не приходилось постоянно улыбаться.
Эвен морщится от собственных мыслей.
«Воспоминания о прошлом редко идут во благо, Эвен».
Он нажимает на экран телефона, чтобы снять блокировку, и снова читает слова дня. Тайный. Хранимый в секрете. Он думает о предложениях, где мог бы его использовать, обдумывает возможность вставить его в сегодняшний анекдот, чтобы одновременно выполнить два пункта из ежедневного списка дел. Он всегда рассказывает матери анекдоты во время завтрака и надеется, что она пока не догадалась. Ему хочется верить, что они не звучат слишком отрепетированными, что они часть тщательно написанного сценария, который он снова и снова прокручивает в голове.
— Эвен? Ты опоздаешь, — раздаётся голос матери из-за закрытой двери.
— Иду!
.
Завтрак пока проходит спокойно. Эвен дважды рассмешил мать, и она трижды поцеловала его в щёку. Он рад, что снова отказался от укладки, потому что она уже два раза потрепала его по волосам. Она рассказывает ему о Ларсе, а он ей — о внезапной самоуверенности Мутты.
— Ну он очень симпатичный. Что плохого, чтобы быть самоуверенным в вашем возрасте? — улыбается она, кусая яблоко.
— Я уверен, он будет в восторге, что моя мама считает его симпатичным, — смеётся Эвен.
— Что? А ты считаешь, что он несимпатичный? — фыркает она. — Разве ты не считаешь его привлекательным?
Смех внезапно застревает у Эвена в горле. Он не уверен, почему испытывает дискомфорт, но ничего не может с этим сделать. Это очень простой вопрос. Ей интересно его мнение о привлекательности Мутты, и всё это субъективно и не должно иметь большого значения.
Тон их разговора лёгкий, и Эвен сам затронул эту тему. Он может легко проигнорировать её вопрос, перевести всё в шутку, или просто сказать «да» и двигаться дальше.
Однако повисший вопрос кажется неправильным и тяжёлым. Эвену кажется, словно мать спрашивает совсем о другом. Тебя привлекает Мутта? Мутта, парень Мутта? Тебе нравятся парни? Ты когда-нибудь чувствовал влечение к парням?
Эвена внезапно переполняет тревога, потому что он не помнит всего, что когда-то рассказывал ей. Он не помнит, что говорил в ту ночь, когда слова лились из него потоком. Он не помнит, видела ли она рисунки, прежде чем он избавился от них. Он не уверен, не обсуждала ли его психотерапевт что-нибудь с его матерью, не заходил ли когда-нибудь Микаэль, чтобы рассказать ей, что сделал Эвен.
Эвен внезапно переполнен тревогой, потому что не уверен, о чём именно она спрашивает.
— Эвен? Всё хорошо? — мягко спрашивает она, сжимая его плечо. Эвен не знает, когда она успела оказаться так близко, но он не возражает. Прикосновение даёт ему опору, возвращает его обратно.
— Да, да, — нервно хихикает он. — Просто… Мысль о том, что ты считаешь Мутту привлекательным, немного травмирует, мам.
— Боже. Не в этом смысле!
Они смеются и заканчивают завтрак в неловкой и тяжёлой тишине. Она не давит на него, но Эвен знает, что она заметила его порывистое дыхание, когда спросила о Мутте.
Парни.
Семья Эвена всегда была либеральной и прогрессивной. Его тётя живёт в счастливом браке с женщиной, и он всегда был первым, кто открыто бросался на её защиту, когда дальние родственники-гомофобы отвратительно вели себя с ней во время рождественских обедов.
И всё же. Эвен никогда не делился этой частью себя с матерью или вообще с кем бы то ни было. Он никогда не чувствовал в этом необходимости. Он довольно долго встречался с Соней, пока всё не полетело к чертям, так что он никогда не давал волю чувствам по отношению к парням. По крайней мере до той ночи с Микаэлем.
Эвен целует мать в щёку и идёт в школу с чуждым ему чувством в душе. Стыд. Он впервые в жизни понимает, что стыдится того, кем является.
Тайный. Хранимый в секрете.
.
— Блин, смотрите, кто только что зашёл, — Адам перебивает Элиаса на полуслове. Тот снова болтал о своей второкурснице, и уже готов запустить в Адама яблоком, когда во всей столовой разносится коллективный вздох.
Эвен следит за взглядом Юсефа, и его глаза останавливаются на Исаке, который идёт с подносом к столику у окна.
На нём чёрная куртка, капюшон которой натянут на зелёный снепбек, и серые перчатки. На голове у него наушники, и он идёт, ни на кого не глядя. Его походка кажется одновременно уверенной и беззаботной. Эвен практически завидует ему.
— А у этого паренька есть яйца, — смеётся Адам.
— Его зовут Исак, — немного раздражённо выпаливает Эвен.
— Что?
— Ты продолжаешь говорить о нём, используя разные выражения. Но у него есть имя — Исак.
— Да, Адам. Уж называй парня по имени, если собираешься обсуждать размер его яиц! — шутит Элиас, и Эвен внезапно чувствует, как мурашки бегут по коже. Он не хочет быть здесь. Он любит своих друзей, но не в этот момент.
Эвен перестаёт следить за разговором после того, как Элиас второй раз подряд шутит о том, что Адам скрытый гей. Он стискивает зубы и изо всех сил пытается сфокусироваться на тарелке с едой. Он подумывает психануть и прочитать им лекцию о том, насколько губительны такие мелкие подколки, рассказать им о том, что такое микроагрессия. Но он не уверен, как начать такой разговор, чтобы при этом не пришлось отвечать на другие вопросы, как сделать это, не признаваясь, почему это так его беспокоит, как не поставить при этом в неловкое положение Микаэля. Микаэля, чьи карие глаза прикованы к Эвену, словно он понимает, насколько ему тяжело.