Четвертый брак черной вдовы (СИ)

— хочу напомнить, что я не привыкла к хамству, не привыкла к подобному обращению. Я не маха, если вам угодно, и мне неприятно, когда вы говорите двусмысленности и когда прикасаетесь ко мне.
— Неприятно? — уточнил он. — Вы, прям, в этом уверены?
— Совершенно уверена!
— Да ну? — он придвинулся ближе, глядя ей в глаза, и Катарина опасливо заерзала, пытаясь оказаться у противоположного борта коляски.
— Не совершайте глупостей, — пролепетала донна, задрожав, как листочек на ветру, краснея и бледнея, и, наконец, догадалась отвернуться, потому что взгляд мужа лишал ее и воли, и силы, и разума. — На нас смотрят — на улице полно народу
— И что? — спросил Хоэль развязно. — Кто-то помешает мне поцеловать мою собственную жену?
— Прошу прощения!.. — пискнула Катарина, пытаясь защититься, но он уже притянул ее к себе, крепко схватив за талию.
— Не хотите, чтобы я вас поцеловал? — спросил Хоэль.
Катарина с ужасом покачала головой, избегая даже смотреть на него.
— Не хотите? — повторил Хоэль совсем тихо, начиная поглаживать ее по спине — мягко, как кошку, устроившуюся на коленях, а потом взял указательным пальцем под подбородок, заставляя приподнять голову. — Почему бы вам не сказать это, глядя мне в глаза?
Глядя в глаза?! Катарина почувствовала слабость лишь при мысли об этом. Объятия мужа становились все крепче, жесткие пальцы гладили по щеке, касаясь уголка губ
— На нас смотрят! — умудрилась выговорить Катарина и уперлась ладонями ему в грудь. — Ради всего святого! Только без глупостей!.. — краем глаза она видела, как одеревенела шея у возницы, который, несомненно, слышал их любовное воркование. Любовное?!.
— И пусть смотрят — голос Хоэля звучал завораживающе-хрипло, а в следующее мгновение он поцеловал ее в губы — неожиданно нежно, легко, словно давая ей путь к отступлению.
Этот поцелуй перевернул небо и землю, и Катарина, которая только что намеревалась кричать и сопротивляться, погрузилась в странное состояние, которое про себя не могла назвать иначе, как напевным. Напевный поцелуй? Разве такие бывают?..
Но Хоэль, не встретив сопротивления, поцеловал жену уже жарче, уже требовательнее, и стали неважны и возница, и прохожие, и даже чей-то испуганный полувздох-полустон — какое теперь это имело значение?..
Коляска дернулась и остановилась, и только тогда Хоэль оторвался от жены, а Катарина открыла глаза, понимая, что это она сама только что вздохнула с пристоном
Хоэль смотрел на нее, и глаза у него горели дико, по сумасшедшему.
— Не хотите? — спросил он.
Ему пришлось повторить вопрос с уточнением, потому что Катарина напрочь забыла, о чем они разговаривали до злополучного поцелуя.
— Все еще будете утверждать, что не хотите моих поцелуев?
— Будь на вашем месте другой мужчина, — сказала она, уже приходя в себя, — я бы надавала ему пощечин.
— Но не мне? — спросил он, схватившись за борт коляски так, чтобы Катарина не могла выйти.
— Конечно, не вам, — она воинственно вскинула подбородок. — Боюсь, в ответ вы полезете драться. Пропустите! — она толкнула его в грудь и, не дожидаясь, когда возница опустит лесенку, выскочила из коляски, поспешив скрыться в доме. Причем, поспешность ее больше походила на бегство.
— Черта с два вы не хотите! — успел крикнуть Хоэль ей вслед, прежде, чем Катарина захлопнула двери.
Заперться и не пускать его? И окно запереть!..
Но это было глупо, и Катарина бросилась вверх по лестнице, приложив ладони к горящим щекам. Бессовестный! Развратник! Ничего не боясь!.. На улице!!.
Она чуть не сбила с ног Лусию, которая встретила ее в коридоре.
— Катарина, у нас — начала компаньонка, но тут же встревожено спросила: — Что-то случилось?
— Оставь меня! — ответила благородная донна весьма невежливо, и стрелой влетела в гостиную, захлопнув за собой дверь.
Больше всего хотелось закричать во все горло, что-нибудь швырнуть или разбить, но окно было открыто, а давать соседям лишний повод к пересудам — Катарина еще не настолько лишилась разума. Несколько раз ударив кулаками думную подушечку, лежавшую на диване, Катарина схватила ее и швырнула в стену.
Подушечка пролетела через комнату и угодила прямо в грудь дону Тадео, который сидел в кресле и с изумлением наблюдал за развернувшимся перед его глазами действом. Он машинально прижал подушечку к себе и медленно поднялся, забыв поклониться.
— О! Вы здесь, добрый дон, — сказала Катарина, не придумав ничего лучше.
— Зашел проведать вас — сказал дон Тадео, глядя встревожено. — Что-то случилось?
— Нет, с чего вы взяли? — Катарина заправила за ухо выбившуюся из прически прядку и как ни в чем ни бывало села на стул, указав дону Тадео на кресло, из которого он только поднялся.
— Э-э вы так странно повели себя — дон Тадео снова уселся в кресло, так и не расставшись с подушечкой. Потом он вспомнил о ней и перебросил на диван. — Смею надеяться, это не я послужил причиной такого такой
— Вы ни при чем, — успокоила его Катарина. — Просто я терпеть не могу цикад.
— Цикад?!
— Да, — легко соврала она. — А одна из них как раз уселась на подушку. Простите мой порыв, но я, действительно, не сдержалась.
Дон Тадео невольно оглянулся, проверяя, не летают ли в комнате еще цикады, но никаких насекомых не наблюдалось.
— Вы зашли меня проведать? — Катарина постаралась направить разговор в иное русло, больше не затрагивая причин ее поведения. — Очень мило с вашей стороны.
— Вы правы, зашел, а донна Лусия сказала, что вы отправились за покупками
— Да, странное желание, — засмеялась Катарина, пытаясь скрыть неловкость.
— Но не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством — дон Тадео поднялся, теперь уже не забыв поклониться.
— Ну что вы, в этом доме вам всегда рады, — заверила его Катарина, и в самом деле считая, что дону Тадео пора бы уже не злоупотреблять.
— Задержусь еще на минутку, — развеял он ее надежды и полез в карман камзола, — вот, хотел передать вам — он достал длинную узкую шкатулку из черного дерева, инкрустированную серебром.
— Что это?..
Дон Тадео откинул крышку. Внутри лежал прелестный веер — из тонких костяных пластинок.
— О, какая красота — произнесла Катарина. — Это для меня? Право, не стоило
— Из-за меня погиб ваш прежний веер, и к тому же, мне хотелось сделать вам подарок, — сказал дон Тадео, достал и раскрыл веер.
На костяных пластинках была изображена прелестная миниатюра. На ней король комедиантов — слуга из итальянского города Бергамо ухаживал за хорошенькой субреткой, которая приоткрывала маску, показывая кокетливое белое личико. Милая картинка, если бы если бы не пышные алые гвоздики, нарисованные вокруг театральной пары. Красная гвоздика — не простой цветок. Для тех, конечно, кто умеет вести утонченную салонную игру, и кому известны тайные символы растений, язык цветов. Красная гвоздика Ее дарят, когда хотят признаться в страстной любви. «Мое сердце стремится к тебе, — словно говорит даритель, — я одержим страстью и любовью».
Дон Тадео — одержим страстью? Полноте, да знает ли он, что такое страсть? Вспомнив прикосновения Хоэля, его жадный взгляд, Катарина опять разволновалась, разгневалась и устыдилась, из-за того, что так близко приняла грубые ухаживания бывшего конюха. Но дон Тадео она посмотрела на нежное лицо юноши — аристократически-бледное, утонченное, с огромными светлыми глазами и нежными, розовыми губами Она не представляла, чтобы эти губы в порыве страсти срывали поцелуи с ее губ. Нет, дон Тадео никогда не набросится на женщину, он будет ждать, когда она соизволит ответить на его чувства, потому что он благороден, учтив, его ум изыскан и утончен, и эти гвоздики — всего лишь совпадение
— Вам понравилось, донна? — спросил он, и Катарина вздрогнула, потому что дон Тадео слово в слово повторил фразу, которую произнес Хоэль в ювелирной лавке. — Прошу, примите, — и он протянул Катарине веер, по-прежнему держа изящную вещицу за рукоятку.