Только небо (СИ)

— Да, в клинике сказали, что чувствительность может исчезнуть, а через несколько дней снова вернуться…
Берг устал от этой суеты, от переизбытка эмоций, от смеси радости, страха и боли. Он пытался выставить Элоиза и Гарета прочь, те вроде бы уходили, но вскоре возвращались, и только после ужина Берг наконец-то остался один.
За окном шумел дождь, ветер стучал в окно, скулил под крышей. Вернулась боль, старый враг, знакомый и оттого нестрашный. Эта боль была предвестником жизни. Его тело рождалось заново, а родов без боли не бывает. Вопили внезапно разбуженные нервы, дрожали в судорогах дряхлые волокна мышц, сотни острых игл пронзали воспалённую кожу. Впервые за многие годы вдруг вспомнился последний полёт, запах гари, тяжёлое, тёмное отчаяние неизбежной гибели. Панические крики Крейга, бывшего второго пилота, бывшего лучшего друга. По его вине подбили их самолёт. По его вине Берг стал калекой.
Впрочем, Крейг и не пытался оправдываться. Сам составил рапорт, сам подал в отставку. Его лишили звания и выбросили из авиации. И он ушёл к мужу и сыновьям, ушёл на своих ногах.
Когда Берг вышел, а вернее — выполз из госпиталя, они ещё некоторое время общались. Крейг вымаливал прощение, бесконечно вспоминал последний полет, и однажды, в особенно паршивый день, Берг не выдержал, наорал на друга. Сказал ему: «Да, это ты виноват! Посмотри на меня, как мне жить теперь?» Потом ему было очень стыдно, и он даже позвонил Крейгу, извинился. Тот ответил что-то вроде: «Ты меня никогда не простишь, так что лучше нам с тобой не видеться пока. А то я только тебя злю». И было это больше двух лет назад.
Когда он встанет на ноги, он непременно разыщет Крейга. Придёт к его дому на своих двоих, пожмёт руку. Скажет: «Вот видишь, я в порядке. Значит, и тебе терзаться ни к чему». Сейчас звонить не время. Не нужно, чтобы друг видел его таким.
Может быть, он свяжется и с другими, с бывшими сослуживцами, с товарищами, когда-то делившими с ним небо. С надменным красавцем аристократом полковником Роуландом, командиром эскадрильи, всегда горой встававшим за своих соколов, с шумным капитаном Хайтом из звена Берга, с безбашенным Клодом из аэродромной поддержки, сердцеедом, вруном и хвастуном. Все они пытались помочь, все приходили и говорили правильные слова, но он оттолкнул каждого, намеренно грубо, иногда жестоко, не в силах выдержать их сочувствие, не в силах принять того факта, что у них есть небо, а у него нет и никогда не будет. Перед каждым из них ему придётся повиниться. Он сделает это с радостью. Как только встанет на ноги.
А дождь все так же стучал в окно, руки от плеч до кончиков пальцев превратились в пульсирующий пожар. Страшно хотелось пить, от запаха собственного пота мутило. Берг не выдержал, прижал подбородком пульт.
Келли пришёл тотчас же, сонный, тёплый, какой-то особенно уютный во фланелевой пижаме, мягкой даже на вид. Присел рядом, стягивая в хвост густые волнистые пряди. Берг хотел было сказать: «Не надо». Он никогда не видел Келли с распущенными волосами.
— Прости, Келли, что разбудил тебя…
— Не надо извиняться…
— Да, знаю! — перебил Берг. — Это твоя работа, ты говорил уже. Хреновая у тебя работа. Ладно… Дай мне напиться, пожалуйста.
Келли протянул стакан воды и вдруг ответил:
— У меня хорошая работа. Я нужен. Я помогаю людям. Тебе, в частности.
— Ладно, не злись. Слушай, найди мне эспандер. Или теннисный мячик. Я хочу попробовать его сжать в руке.
Келли улыбнулся:
— Сожми мою руку. Я держу тебя, чувствуешь?
— Да… Нет, — пробормотал Берг. — Я чувствую не прикосновение, а уколы.
— Ну, все равно попробуй сжать.
Его рука, тонкая, белая, с длинными пальцами и коротко обрезанными ухоженными ногтями. Берг видел эти руки столько раз. Сейчас он сожмёт её в ладони. В охваченной пламенем ладони. Струйка пота потекла по виску. Келли осторожно промокнул его лицо и шею влажной салфеткой.
— Не думай об этом, Берг. Просто не думай. Завтра в девять придёт из клиники физиотерапевт, он покажет… Ах!
Берг глядел в широко распахнутые глаза Келли и не мог сдержать улыбки. Ему казалось, он и сам почувствовал, как шевельнулись непослушные, будто принадлежащие кому-то другому пальцы.
Келли склонился над его рукой. Берг видел, как подрагивают плечи его солнца, чувствовал, как рассыпаются по ладони снопы обжигающих острых искр. А потом ощутил и движение и прямо перед лицом увидел собственную руку, лежащую на ладони Келли.
— Давай, Берг. Покажи себе, как это делается.
Рука показалась ему огромной, худющей, бледной до синевы. Длинные пальцы, похожие на чуть подрагивающих червей, вдруг скрючились, обхватывая ладонь беты неплотным кольцом. И тотчас же их накрыла вторая ладонь, сжала тепло и сильно.
— Вот, Берг. Какой день, а? — вздохнул Келли. — А ты ещё говоришь, что у меня плохая работа.
Его лицо было так близко, невыразимо прекрасное, с сияющими глазами, с улыбкой на чуть приоткрытых нежных губах. Как заворожённый, смотрел Берг в его лицо. Боль и страх, надежда и раздражение сменились похожим на транс оцепенением. Исчезла опостылевшая комната, смолкли звуки, пропали запахи, осталось лишь одно лицо, одно солнце на пустом небосклоне.
— Скоро утро… — проговорил Келли. — Сможешь уснуть? Или все же дать тебе таблетку?
— Не нужно, Келли, — отозвался Берг, — я буду спать. Иди к себе, пожалуйста. И спасибо тебе.
Он ушёл, напоследок коснувшись его виска поцелуем лёгких пальцев. Берг остался в тишине и в темноте. Конечно, ему не хотелось отпускать Келли. Хотелось ощутить тепло его рук, нежность его губ. Однажды он на мгновение потерял разум и попросил поцелуя. О, он его получил. Даже Элоиз целовал его более чувственно. Так целуют даже не брата, а двоюродного омегу-дедушку, почившего в бозе. Ну что ж, Келли был предельно честен. Он сказал ему в первый же день: «Это моя работа» — и с тех пор повторил это неоднократно, специально для тупых, для тех, кто любит выдавать желаемое за действительное. Берг себя к таким не причислял до поры до времени. Но можно ли было находиться рядом с Келли и не поддаться его очарованию?
Серая предутренняя мгла сменила тьму. Берг вдруг понял, что ощущает гладкость и прохладу простыни под подушечками пальцев, неясно, но ощущает, будто касаясь белья в плотных перчатках. Впервые он понял, что встанет на ноги. Впервые задумался о том, что будет с ним после.
Когда Берг научится управляться с инвалидным креслом и ухаживать за собой, Келли придётся отпустить. Он уйдёт к другому немощному инвалиду или старику и будет кормить его, мыть и брить, менять ему памперсы и смотреть с ним фильмы. И в знак приветствия касаться его щеки кончиками пальцев. Конечно, Берг может начать за ним ухаживать. Но сможет ли тот, кто отмывал его задницу от дерьма, когда-нибудь увидеть в нем предмет сексуальных желаний? Да и захочет ли близости сам Берг? Это сейчас весь мир вращается вокруг этого зеленоглазого ангела. А потом, не станет ли память о худших днях преградой и для него?
Серое утро понемногу вползало в комнату. Мысли путались. Но среди них одна казалась ясной и правильной. Он встанет на ноги. Он будет ухаживать за Келли. Он сделает всё, чтобы однажды назвать его своим.
========== Глава 7 ==========
Нахального физиотерапевта Берг возненавидел ещё до первого взгляда, а вернее — с первого звука. Он услышал его издалека: мурлычущие ноты бесстыжего кота, а ему в ответ — едва различимые ответы Келли. Уже у самой двери спальни раздалось похабное:
— …Надеюсь показать тебе множество других полезных упражнений, тебе понравится.
И ледяной ответ Келли:
— А я надеюсь, что вы найдёте своему юмору более достойное применение. А теперь, вы готовы работать? Прекрасно. Прошу.
Такими они и вошли в комнату Берга: среднего роста коренастый альфа с красной от ярости рожей и Келли — юный принц с маской высокомерного презрения на побледневшем лице. От довольной улыбки Берга альфа покраснел ещё больше. Но когда пришёл его час, он отыгрался на Берге сполна, оставляя на плечах и руках красные пятна, обещающие превратиться в полноценные синяки. Подумаешь, тоже мне, боль! Улыбка не сходила с лица Берга. Келли показал себя дотошным учеником, требуя по несколько раз повторять более сложные упражнения. А когда в спальне появились Элоиз и Гарет, все началось сначала, и терапевт повеселел, с видимым удовольствием растягивая, сжимая мышцы и «восстанавливая кровообращение». Под конец экзекуции Бергу казалось, что с его рук сняли кожу, но он все ещё улыбался. Провожать довольного садиста вызвался Элоиз, а Келли натянул на Берга колючие шерстяные рукава и, не спрашивая, вложил в приоткрытые губы две таблетки. Зато уже к вечеру он по-настоящему держал Келли за руку, ощущая тонкие косточки, гладкую кожу, тепло узкой ладони.