Двое: я и моя тень (СИ)

Люди расступались, пропуская вперёд двоих преступников, что вели невысокого, полноватого мужчину, заломив ему руки за спину. Он повесил голову, и его русая чёлка закрыла глаза. Заложника толкнули к ногам Джокера, и он упал на колени, тяжело охнув. Наверное, перед этим ему знатно намяли бока, судя по тому, как он схватился за рёбра. Он поднял лицо и попытался приоткрыть набрякшие веки.
Джокер хохотнул.
— Ты ведь Петер, да? А ну-ка… — он подцепил бейдж и прочитал, шепча: — Петер Хаммаляйнен, кредитный отдел. Ну здравствуй, Петер. Я пришёл за тобой.
Улыбка сползла с лица Джокера, уголки губ опустились, и подборок задрожал. На смену обманчивому дружелюбию пришла ничем не прикрытая ненависть. Холодное дуло пистолета уткнулось в лоб заложника. Петер зажмурился и заскулил, заскрёб ногтями по полу, вымаливая себе ещё хоть немного жизни. Как маленький нашкодивший мальчишка, раскаявшийся в содеянном. Петер кривил губы, вязкая слюна стекала по подбородку, он вытирал её рукавом, размазывая по лицу.
— Прекрати это!
Кажется, люди облегчённо выдохнули, когда Лизи, всё ещё прижимая ладонь к ушибленному месту, вышла из толпы.
— А кто это у нас тут такая храбрая? — протянул Джокер, и улыбка снова заиграла на его лице.
Дуло всё ещё упиралось в лоб Петера.
Джокер поманил Лизи к себе. Наигранно спокойная и холодная, собранная. Куколка спряталась за придуманной стеной из кирпичиков храбрости. Набралась мужества. Посмотрим, насколько прочна твоя крепость.
— Что, в этом зале только у этих говнюков, — Джокер махнул рукой на пострадавших героев, — и у девчонки есть яйца? Где ваша храбрость? Где бравада, которую вы так любите демонстрировать в метро и в вонючих подворотнях? А?
Джокер схватил Лизи за локоть и толкнул к Петеру. Нет, куколка просто храбрилась, а сама вся дрожала как осенняя листва на ветру. Боится. Россыпь алого жемчуга на её лице превратилась в багровые осколки, капельки растеклись и застыли в неестественно убийственной красоте. Джокер усмехнулся и заключил её лицо в ладони, прижал пистолет к её щеке, улыбнулся. Да, то что надо. Лизи попробовала извернуться, но Джокер снова повернул это милое личико к себе.
— Смелая. Хах! Хочешь, чтобы я пощадил Петера? Мне не убивать его?
— Отпусти его, — голос её звенел и дрожал.
Он дотронулся губами до её губ, прижался, заключив в долгом поцелуе. Её холодные пальчики легли на его запястья и замерли. Несмелая, пугливая, хрупкая куколка. Безрассудная.
— Какая сладенькая, так бы и съел тебя.
Джокер присел напротив Петера и дулом приподнял его подбородок. Нос распух, под глазом наливался маковым цветом синяк. От носа до щеки пролегла неглубокая царапина, ровная, как по линейке. Били рукоятью. Врезали несильно, больше для острастки, но и этого хватило, чтобы посеять страх в этой никчёмной душонке.
— Сегодня твой день, Петер, — Джокер перевёл взгляд на Лизи. Глупая девочка. — Благодари вот эту куколку, это она тебя спасла. И не забывай, о чём мы с тобой разговаривали вчера. Будешь хорошим мальчиком — не получишь пулю в лоб. Ты ведь будешь послушным? Да?
***
Всё было как во сне. Лизи очнулась в комнате отдыха и вскрикнула.
— Тихо, тихо! Тихо!
Лео положил тяжёлые ладони на её плечи и надавил, не позволяя Лизи подняться с кожаного дивана. Одна из девушек, Лизи её не знала, наверное, из другого отдела, протянула стаканчик с остывшим кофе.
— Извини, электричество вырубили. Остался только холодный.
Лизи ничего не помнила. Ни как Джокер и его банда ушли, ни как всех отпустили домой раньше времени, ни как с ней разговаривал полицейский, а потом штатный психолог. «Бедняжка, он ведь мог убить её, конечно, она в шоке», — отпечатались чьи-то слова в памяти. Лео подвёз её до дома, и Лизи молча ушла.
Из коматозного состояния её вырвал телефонный звонок. Лизи сидела на диване и не с первого раза услышала трезвон. Телефон надрывался, взывая к глухой тишине. Да провалитесь все! Неужели в Готэме не осталось ни минутки на себя, почему надо принадлежать всем и сразу? Лизи нехотя сняла трубку.
— Да?
— Лизи? Лизи, это ты?
— Марта?
— Да-а! Ты куда пропала? Я уже устала звонить тебе. До тебя дозвониться — как до правительства: тебя вечно нет дома. Ну как жизнь?
Лизи потянулась к столику, пошарила, перевернула пустую пепельницу и отдёрнула руку. Это не для неё. Она не курила, но очень хотелось чиркнуть спичкой и втянуть горький дым, чтобы утонуть в нём. А эту жёлтую стеклянную вещицу она купила на распродаже, чтобы Артуру было куда стряхивать пепел. Впрочем, Джокеру тоже.
— Да нормально. А ты сама где? В твоей квартире живёт какая-то бабуля, я заходила пару раз, думала, это твоя родственница.
— Нет, я же съехалась с Робом, мы снимаем квартиру, через месяц у нас свадьба. Ничего такого, просто распишемся и в кафе сходим. Приходи, повидаемся с тобой, а то ты пропала, и концы в воду. Где пропадала, подруга?
Лизи пожала плечами, будто Марта могла её видеть.
— Да так, работа, дела, вся в суматохе. Как Роб? Он же вроде музыкант, выступает где-то.
Марта помолчала немного и ответила невесело:
— Играл в барах, сейчас как-то не очень. Не зовут. У нас беда, Лизи. Дом, в котором мы снимаем квартиру, выкупил какой-то мафиозный мудак, мутная история. Дерут плату, как будто мы в пентхаус переехали, а не в грёбаную дыру. У соседа жена пропала, когда он повздорил с ребятами этого говнюка. Так и не нашли. Ну а я работаю в веломагазине, теперь я, как говорится, сапожник с сапогами, — Марта хихикнула, довольная своей шуткой.
Лизи не сводила глаз с патефона, сверлила его, будто он мог — пшик — и испариться.
— Зато я сапожник без сапог, — невесело усмехнулась Лизи.
— Эй, подруга, о чём это ты?
— Марта, послушай меня, я ничего не обещаю, но никому не говори про наш разговор. Поняла? Ты меня поняла? Робу тоже не говори, никто не должен знать. Я тебе потом всё объясню… Неважно, — она выдернула из рюкзака блокнот с ручкой. — Продиктуй мне адрес, где вы сейчас живёте. И телефон тоже. Да, да, адрес и телефон. Марта. Никому, поняла? Я тебе потом сама позвоню. Всё, давай, целую.
Она откинулась на спинку дивана и закрыла лицо ладонями. «Что я творю? Так, соберись, это всё ради Марты. Лишь бы только всё получилось, лишь бы сработало, а там будь что будет». Лизи нашарила в рюкзаке жёлтую баночку, привычным движением открыла крышку и проглотила одну таблетку. Вторая пусть останется на ночь, на десерт. Лизи легла и подложила руку под голову. Мысли то налетали целым роем, жужжали в голове и не давали покоя, то рассыпались в пепел, оставляя после себя пьянящую пустоту. И непонятно, то ли всё вертелось, то ли стояло на месте, но голова шла кругом, и комната летела куда-то вдаль, уносилась всё дальше и дальше в страну Оз. Лизи закрывала глаза и слышала стук колёс. Тук-тук, тук-тук. Мимо проносились окна чужих бездонных квартир. Лизи прислонялась к окну и приглядывалась: люди пили чай, смеялись, шутили. Некоторые махали ей и посылали воздушные поцелуи. Мимо прошла проводница и зачем-то бросила Лизи: «Просыпайся, радость». «А куда едет этот поезд?» — запоздало спросила она, но в ответ долетел лишь смешок. «Просыпайся, открой глаза».
Лизи вынырнула из мутного сна и протёрла глаза, попыталась найти взглядом будильник. Чёрт, где же он? Гадство.
— Ну же, сладкая, поднимайся, папочка пришёл.
Она тяжело приподнялась и посмотрела на Джокера. Он положил её ноги к себе на колени и гладил, очень нежно, будто успокаивал её. Усмехнулся. Очередная шутка, понятная только ему. Окончательно стряхнув с себя остатки туманного сна, Лизи села рядом и прижалась, уронив голову Джокеру на плечо.
— Ты псих. Ты знаешь об этом?
Он обнял её и кивнул:
— Я знаю.
— Что за спектакль ты устроил утром? Что это было?
Лизи поджала под себя ноги и забрала у Джокера сигарету. Затянулась. Глубоко, хотела так же вкусно втянуть в себя дым, чтобы забыться в туманной белизне, отравиться горечью, пустить её в себя, но вместо этого она закашлялась, не в силах сказать ни слова.