Алая жемчужина (СИ)

- Не хочешь еще попробовать?
- М? – Наилли надкусил красный бок яблока и замер.
Кин вытащил заранее нарисованные чертежи разных кораблей: от барка до трехмачтовой бригантины, с усиленным парусным оснащением. Чертежи не детальные, с примерными размерами и на глаз сверстанными обводами носов. Кин назвал их от балды, что пришло в голову. Выбрав трехмачтовый барк, «проводящий» разложил лист. Углы упрямо встопорщились. Пришлось разгладить ладонью. Наилли заинтересованно наклонился, хмуря брови и подбирая сок с ладони.
- Тут неправильно парус поставлен, – сладкий палец ткнул в чертеж. – Дай карандаш.
Юноша поправил пару линий, убрал две, нарисовал вместо них дугу и принялся сосредоточенно точить зубы то о яблоко, то о карандаш.
- Рассчитай для аметиста, – Кин уперся спиной в кресло, вытянул ноги.
Его снедал азарт. Наили слишком легко и просто управлялся с кварцем. Фиолетовый его собрат был более капризен, требовал повышенного внимания к последним узлам и мог простить неточности в первых. Кин не любил теплые камни, они слишком неустойчивы. Опутанный сеткой такой схемы, корабль, на его вкус, становился слишком нервным. Была еще пара причин неприязни. Частенько обладатели аметистовых медальонов были не чисты на руку и норовили подставить.
- Неудобно, – Наилли потряс головой, почесал за ухом и вывел на пробу пару цифр. – Сюда лучше кого-то с раух-топазом или жемчугом.
Салокин цокнул языком.
- С жемчугом можно не рассчитывать вовсе. Ему хоть сырых диких камней свали горкой на палубе – корабль все равно признает. Считай для аметиста.
- Не хочу, – заупрямился юноша, недовольно морщась. – Раух-топаз!
Кин поднял раскрытые ладони, сдаваясь. Минут пятнадцать Наилли молча пыхтел, стараясь обойтись минимумом амулетов. Потом плюнул и стал пересчитывать, косясь на соседний лист. «Проводящий» наблюдал и молчал. Очень хотелось подсказать, но ему не давали повода. Если юноша ошибался, кончик карандаша замирал над бумагой, выводя в воздухе круги в нерешительности. Наилли кусал губу, склонял голову, а потом прикрывал глаза, проверяя последние действия в уме. После чего карандаш уверено исправлял цифру и менял расположение и направление амулета или охранки. Пробная схема не требовала привязок и расчетов, всего лишь игрушка, безобидная и нерабочая. Но отличное упражнение. Кин все гадал про камень. Нет, не аметист, и не изумруд как у отца. Что же? И почему губернатор в землю зарывает такие способности сына?
Они так увлеклись, что забыли обо всем. Переползали по всей комнате, далеко разбросав схемы. Советовались, спорили. Пару раз Кин настоял на своем, потом Наилли уперся, как баран, и отстаивал с пеной у рта свою точку зрения. Для бригантины они подобрали аж три комплекта, умаялись и запыхались. Яблоки давно кончились, в ход пошел виноград – ягоды использовали как указатели, половину подавили, пока двигали – виноградины оказались слишком спелые. Испачканные соком они хохотали и дурачились. Кин все чаще прикасался. То косу убрать с пути, то по плечу ободряюще погладить. Наилли мог не заметить, в другой миг, подавшись за ладонью, напрашиваясь на заслуженную похвалу и требуя ласки.
В саду громко и встревоженно вскрикнула птица. Наилли приподнялся на локте, уронив изгрызенный карандаш.
- Мне пора, – засуетился он, поднимаясь и оправляя одежду. – Отец вернулся… спасибо.
 Салокин едва успел встать. Юноша крепко обнял его, не размыкая губ, поцеловал и бесшумным вихрем вылетел за дверь. Расхристанный «проводящий» остался стоять среди бумажного бардака.
Остаток ночи Кина мучили кошмары. Он крутился с бока на бок, сбегал от них на диван и обратно, открывал все окна настежь, с тоской глядя на стремительно светлеющее небо и слушая звуки просыпающегося сада. Спать хотелось до истерики, но сон позорно издевался. Стоило закрыть глаза, «проводящий» с головой ухал в штормовое облако несвязанных обрывочных видений. В одних он тонул, в других плыл сквозь бурю за алыми отблесками на волне. Красные водоросли серебристо смеялись, опутывая ноги, сдавливали грудь, обвивались вокруг шеи и тянули вниз. Спеленутый человек болтался в воде, силясь вынырнуть, и просыпался с криком, ощутив прикосновения холодных черных щупалец морского дьявола.
Устав мучиться, Салокин встал и отправился в дом просить Сару сварить ему кофе. За общим столом собралось с десяток слуг, с интересом изучавшим новое лицо. Но никто не полез с расспросами. Злой и не выспавшийся, Салокин наскоро перекусил, запив большой кружкой кофе с молоком.
Выйдя из дома, Кин по привычке остановился, приглядываясь к солнечному раннему дню, и заметил хозяина дома, курящего на увитом лианами балконе. Арман де Винеско за чем-то пристально наблюдал через витые арочные колонны внутреннего двора, скрытого от внешнего мира самим телом дома. На лице губернатора застыла застарелая злость, сожаление и странное болезненное восхищение.
Шагнув обратно, Кин осторожно прокрался по стенке, стараясь не слишком шуметь и не попасться на глаза. Продравшись сквозь кустарник, он обошел дальней дорожкой, перемахнул через садовую калитку и отправился в порт.
Бриг встретил «проводящего» суетой разбуженного муравейника. Почти вся команда что-то делала на пирсе, палубе. Кто-то проворно взбирался наверх, кто-то перевязывал приспустившуюся обвязку убранного паруса. Среди простых светлых рубах и непокрытых голов матросов промелькнули два пронзительно ярких бирюзовых платка мастеров. Бриг уже обзавелся дополнительными надстройками, борта подкрасили кое-где. Рядом с бухтой под присмотром вихрастого чумазого мальчишки в скособоченном берете юнги, стоял небольшой сундучок с хитрым замком. В таких начинающие «проводящие» копили карты и пробные схемы, сверяясь при расчетах. Имс, каким бы юным он ни был, обладал изрядной долей самоуверенности. Или глупости – оставить добро под ответственность паренька. Для других набор «проводящего» бесполезен, но все равно. Свистнуть чисто ради острых ощущений, повыколупывать камешки из амулетов, не всегда дорогие, но красивые и необычной огранки, находились охотники.
- Эй, старпом, утречка! – прокричал с носа Карлос. – Поднимайся, а то стоишь, как крыса сухопутная, аж глазу больно.
Кин хохотнул на грубоватую шутку Карлоса, повязал платок, перебросив концы на одно плечо, как принято у помощников капитана – собственно, единственное отличие от всех стальных. Особым образом платки повязывали и «проводящие», но Кин никогда не придерживался этого правила, предпочитая не выделяться, что частенько спасало шкуру.
- Обещался красавицу обнюхивать, а сам пропал, не приходил, – Карлос пожевал почти скуренную сигару, плюнул за борт и сощурил красный от недосыпа глаз. – По девкам, поди, шлялся, а, старпом?
- По чертежам шлялся почти до утра, – не моргнув глазом отбрил Кин, наклоняясь, чтобы не задели пузатой бочкой, от которой разило острым запахом пороха. – Хотелось бы видеть, чем «проводящий» занят, вот и смотрел, прикидывал.
- Уважаю, – протянул боцман и, вдруг развернувшись, гаркнул куда-то в открытый люк. – Имс! Вылазь, морква тощая, старпом пришел. Вопросы есть. Слышишь?!
Внизу что-то громко упало, завозилось, и на палубу вылез тощий, как чахлая пальма, парнишка, едва перешагнувший двадцатилетие. Светлые глаза неопределенного цвета подслеповато щурились на свет. За ухом торчал карандаш, а на груди мягко и неуверенно поблескивал небесно-голубой топаз. Рыжеватые выгоревшие вихры волос неопрятно топорщились в разные стороны, на рубашке чернели кляксы чернил и брызги черничного соуса. Чуть великоватые уши солидарно с волосами торчали в разные стороны, трогательно просвечивая розовым. В лице было что-то простовато наивное, если бы не нахмуренные брови и очень напряженный, цепкий и расчетливый взгляд.
- Приветствую, мастер, – Салокин кивнул, не протянув руки. – Как погодка?
Юнец озадаченно покосился на веселенькие облачка, яркое солнце и зябко поежился.
- То жарко, то холодно, – с голосом у «проводящего» были явные проблемы, он сипел, говорил хрипло, срываясь на каких-то звуках. – Для ливней рановато, а сутки поливал. И еще будет. Завтра-послезавтра. У Красной скалы вода поднялась.