Последняя жизнь (СИ)

К сожалению, смерть так и не приходит, потому что при очередном пробуждении Джон обнаруживает себя совершенно голым на полу в каком-то бараке, полном уголовников.
- Привет, сладенький, - ухмыляется самый здоровый из них, весь заросший рыжими волосами от пяток до макушки – не человек, а какой-то мохнатый зверь вроде йети. Джон в ужасе шарахается. – Ну что, развлечемся?
Джон видит, как под короткой, ничего не скрывающей арестантской робой, встает огромный багровеющий член, и пытается отползти. Но вокруг стоят и другие желающие поразвлечься. Их глумливые лица сливаются для Джона в какое-то тошнотворное вытянутое по кругу пятно, а отчетливым остается только волосатая морда рыжего. Джон инстинктивно перебирает слабыми ногами по холодному полу, но не в состоянии сдвинуться даже на сантиметр. Рыжий сгребает Джона в охапку и как-то очень ловко ставит на четвереньки, жестко фиксируя бедра своими лапищами. Джон дергается, стараясь уйти от ненавистных прикосновений, но рыжий предупреждает:
- Будешь сопротивляться, себе же хуже сделаешь, - раздвигает Джону ягодицы и без предупреждения, со всего размаху входит в него.
Джон кричит от дикой, разрывающей пополам боли, даже кровавое месиво на плече не приносит такого жгучего страдания, на глазах выступают слезы. Но никто не обращает внимания на крики, слышится смех, свист, улюлюканье…
- Давай его, Пэтти…
- Жарь…
- Насади на свой вертел…
- Покажи ему звезды…
- Я следующий…
- Оставь и мне, хочу попробовать…
Член Пэтти, словно какой-то здоровый поршень, долбится в Джона, размеренно, руки сжимают бедра до синяков. Пэтти удовлетворенно пыхтит сзади, наваливаясь всем весом, и в этот момент чьи-то руки задирают голову Джона вверх, всовывают крепкие пальцы, повелительно открывая рот.
- Только попробуй укусить, - звучит отдаленно мерзкий голос, - будем драть без передышки. Сдохнешь как последняя сучка, - обещает он.
Но Джону все равно, как сдохнуть, лишь бы сдохнуть, и он с наслаждением бы откусил то, что сейчас засовывает ему в рот обладатель мерзкого голоса, которого разглядеть Джон не может из-за заливающего глаза пота пополам с кровью, но даже собственные лицевые мускулы не слушаются. Джон просто не может сжать челюсти с должной силой, и потому кто-то уже долбится ему в рот своим членом, дергая на себя за волосы. Джона имеют с двух сторон, а он даже сопротивляться не может, превратившись в сплошной оголенный нерв – острая нескончаемая боль, приправленная унижением от насилия. Когда рыжий кончает, сыто рыкнув напоследок и особенно больно толкнувшись, на его место приходит другой энтузиаст. Когда из члена обладателя мерзкого голоса выплескивается горькое семя, Джон давится, вынужденно глотая, и в освободившийся рот тут же толкается очередной желающий. Джон теряет счет своим насильникам, а в какой-то момент и сознание благословенно покидает его, уплывая в далекое детство.
Джону было пять лет, когда они с родителями пошли покупать подарок племяннику. Гарри существовала еще только в перспективе. Джон, разодетый мамой в пух и прах, походил на хорошенькую девочку своими золотистыми локонами и ясными синими глазами. В большом супермаркете игрушек сердце замирало от восторга, когда он видел заводных роботов или огромных плюшевых медведей, мигающих клоунов или прыгающих кенгуру. Работники магазина, переодетые эльфами и феями, приводили маленького Джона в священный трепет. Он ехал на буксире маминой руки, завороженный стеллажами с машинками и ракетами, а когда буксир пропал (матушка с папой разговорились с консультантом), Джон тут же отправился в свободное плаванье, даже не осознав этого. Он шел на зов сердца, словно под гипнозом, мимо зайцев, кошек и собак, больше самого Джона, мимо разодетых в кружево и атлас кукол, мимо игрушечных домиков с лужайками, и замков с драконами и принцессами. Он шел и шел, с восторгом разглядывая это великолепие, пока не оказался в игрушечном лесу с маленькими елочками, прячущимися под ними ежиками, столами-грибочками и избушкой на курьих ножках, возле которой в ступе сидела игрушечная баба Яга с большим изогнутым носом. Баба Яга Джона не напугала, а привела в еще больший восторг, и он углубился по тропинке к компании гномов, вокруг Белоснежки, и трем медведям возле искусственных роз. Белоснежка покорила сердце Джона, такая она была красивая, изящная, беленькая-беленькая, с тонкими пальцами, в которых держала красное яблоко. Джон сказку помнил и строго велел Белоснежке яблоко выбросить.
- Оно отравленное, не ешь! – звонко сказал он, задирая голову (Белоснежка была в полтора раза выше самого Джона).
- Какой хороший мальчик, - послышался за спиной мужской голос, - ты беспокоишься о Белоснежке?
Джон обернулся и увидел мужчину в неприметном костюме с ничего не выражающим лицом и приторно сладким, как сахарная вата, таким же вязким и липучим голосом. Джон был храбрым мальчиком и совсем не испугался незнакомца, забыв, как матушка строго-настрого запрещала общаться с теми, кого не знаешь.
- Конечно, сударь, я беспокоюсь о Белоснежке. Разве вы не знаете, что яблоко отравлено? – удивился Джон глупости взрослого человека.
- Я-то знаю, - ответил тот, - а вот ты, сладенький мой, неужели не видишь, что эта Белоснежка ненастоящая? – Джон недоверчиво оглянулся, отмечая пластиковый блеск на щеках и мертвую неподвижность красавицы. – Настоящая Белоснежка уже съела отравленное яблоко и спит в хрустальном гробу. Она ждет своего избавителя, - значительно посмотрел незнакомец на Джона. – Ты же хочешь ей помочь? Разбудить ее?
- Конечно, - кивнул храбрый Джон, - я поцелую ее, и она проснется. Где же хрустальный гроб?
- Я знаю, где, сладенький, - неприятно улыбнулся незнакомец, - дай мне свою руку, я отведу тебя к ней.
Тут Джон вспомнил про матушкин запрет:
- Но мама не разрешает мне разговаривать с незнакомцами, - с сомнением произнес он.
- А мы познакомимся, - улыбнулся незнакомец, - меня зовут дядя Фил. Так что, идем?
Поразмыслив и придя к выводу, что матушкино условие выполнено, а Белоснежка там, в хрустальном гробу, ждет, Джон кивнул. Дядя Фил крепко ухватил Джона за руку и поволок к выходу, приговаривая:
- Идем скорее, сладенький, Белоснежка ждать не будет. Какой ты хорошенький, какие у тебя волосы, шелковые. Какой ты весь сахарный, сладенький… Твои щечки, ручки… Только представлю, как ты сжимаешь ими мой…
- Почему же Белоснежка ждать не будет? – спрашивал Джон, перебивая непонятное бормотание. – Куда же она сбежит? Она ведь спит! – но дядя Фил не отвечал, продолжая свои странные приговорки.
Их задержали на выходе из супермаркета. Охранник обратил внимание на странного мужчину в форме уборщика, тянувшего за собой хорошо одетого ребенка. Тут по радио как раз объявили о потерявшемся мальчике, совпадающем по приметам, и охранник попросил мужчину остановиться. Мужчина бросился бежать, но его задержали подоспевшие на помощь полицейские. Появилась рыдающая матушка. Бледный отец схватил Джона трясущимися руками и прижал к себе так крепко, что Джон испугался, что не сможет дышать. Он даже заплакал, чтобы его отпустили, но мама забрала Джона у отца и не отпускала до самого дома. Конечно, ему устроили головомойку, но наказывать не стали. Потом Джон с родителями долго ходил в полицейский участок и давал показания, то есть рассказывал, как познакомился с дядей Филом. Дядю Фила судили. Оказалось, что он, работая в супермаркете уборщиком, похищал детей и делал с ними нехорошие вещи. Он и с Джоном бы сделал такое, но Джону повезло. Мама с папой не говорили, что за нехорошие вещи планировал с ним сделать дядя Фил, но однажды по визору, когда родителей не было дома, он увидел дядю Фила, а потом стали показывать обезображенные детские тела. Диктор говорил, что дядя Фил, надругавшись, убивал их и закапывал у себя на участке за домом. Джона затошнило, он выключил визор и побежал в туалет. Его вырвало овсянкой, марципановыми булочками и мороженым. Джон пошел к себе и лег спать, когда матушка и папа вернулись, они обнаружили, что у Джона начался жар. Ночью Джона увезли в больницу, где он пролежал месяц. За этот месяц он полностью забыл о дяде Филе и о том, что увидел по визору. Лишь в кошмарах дядя Фил иногда возвращался безымянной тенью, мучая и пугая даже взрослого Джона, но утром память рассеивалась, как тьма с первыми лучами Солвейга. Джон не вспоминал дядю Фила ровно до того времени, когда потерял сознание во время изнасилования в плену. Память вернулась, а с ней прежний ужас и тошнота.