Цветок с тремя листьями (СИ)
— Благодарю вас, мне уже достаточно. Или вы хотите, чтобы я уснула прямо у вас на коленях?
Хидэтада судорожно сглотнул и залился краской. Смущенно глядя в землю, он не сразу заметил, как Исида Мицунари, словно услышав, что говорят о нем, подошел к ним. Опустился на колени и учтиво поклонился:
— Я счастлив видеть вас, госпожа, целой и невредимой. И вас, господин Токугава, — Мицунари едва заметно кивнул Хидэтаде. — Я распорядился принести фрукты, и скоро доставят чистую воду. Можно будет приготовить чай.
— Благодарю вас, господин Исида, — Го поклонилась в ответ, — но нет нужды беспокоиться, обо мне отлично заботятся. — Она слегка коснулась рукавом руки Хидэтады.
— А меня живым ты видеть, конечно, не рад, Мицунари.
Мицунари резко обернулся, словно только что заметил Киёмасу:
— Я бы предпочел говорить с тобой наедине.
Киёмаса хмыкнул:
— Считаешь, что слова, которые я тебе скажу, не должны слышать нежные девичьи уши?
Мицунари поморщился:
— Я всегда говорил, что тебя следует держать в клетке.
— Ты прав, нам действительно стоит… отойти, — Киёмаса поднялся и, не оглядываясь, вышел из-под навеса. Он не сомневался, что Мицунари последует за ним. Лишь отойдя на несколько метров, Киёмаса обернулся.
— Ну, что ты хотел мне сказать… наедине? — спросил он.
Мицунари остановился и смерил его взглядом:
— Я хотел сказать, что благодарен тебе за спасение сестер Адзаи. Но не более того. Тебе известно, что командир гвардейцев, охранявших тебя, покончил с собой?
— И? — Киёмаса наклонил голову. — Ты намекаешь, что мне следует поступить так же?
Между бровей Мицунари появилась морщинка:
— Его светлость уже принял решение насчет тебя, и я не смею его оспаривать. Но это совершенно не значит, что я рад тебя видеть.
— Знаешь, что я тебе скажу, Мицунари? Ты отозвал меня в сторону, чтобы выразить благодарность. Но даже здесь умудрился обхамить, — навис над ним Киёмаса. — Я с детства мечтаю утопить тебя в самой грязной луже. Не попадайся мне на глаза, а то я не удержусь и все-таки это сделаю. — Он резко развернулся и направился в сторону навеса.
— Киёмаса! — услышал он за спиной и обернулся. Мицунари стоял, так и не сдвинувшись с места, просто положив руку на рукоять меча.
— Если захочешь продолжить разговор после того, как я отправлю его светлость в безопасное место, ты знаешь, где меня найти, — сказал Мицунари, а затем, больше не удостоив Киёмасу ни единым взглядом, направился вместе с ним назад, под навес.
* * *— Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — Тятя швырнула вазу в стену, и та раскололась с громким звоном. — Ненавижу! И подарки его, и цветы эти вонючие! И зверюгу эту его ручную ненавижу!
— Ручная зверюга, как ты выразилась, спасла тебе жизнь. Еще несколько минут — и ты бы задохнулась. Или ты имеешь в виду обезьяну господина? — Го слегка улыбнулась, продолжая неспешно размешивать чай себе и сестре.
— Он сам — противная грязная обезьяна! И никакие шелка и благовония этого не скроют! Ты знаешь, что он хотел отнять моего Хирои и отдать его на воспитание этой своей крестьянке?
— Тятя… — Го глубоко вздохнула, — ты ведь сама выбрала этот путь.
— Да! Я выбрала сама! А ты, ты что сделала, чтобы отомстить за нашего отца? Валялась в постели с молодым безродным красавчиком? А теперь строишь глазки смазливому богатому мальчику?! И не смей мне тыкать спасением жизни. Этот спаситель искал не меня, а своего хозяина. И не его мне следует благодарить за спасение, а лишь исключительно богов. Ты спала когда-нибудь с вонючим стариком, а? С убийцей нашего отца и нашей матери? Улыбалась ему? Смотрела, как он своими скрюченными пальцами лапает твоего сына и пускает слюни?
— Что же ты не убьешь его, госпожа мстительница? Или твоя месть за нашу семью заключается в желании, чтобы я оглохла от твоих криков?
— Ты права, Го. Мне следует вести себя тише. Дай мне, пожалуйста, чай, а то у меня руки трясутся от злости.
— Вот, выпей и успокойся, — Го протянула Тяте чашку и покачала головой, — надо позвать служанку, чтобы убралась.
— Брось, — Тятя усмехнулась, — мне нравится смотреть на осколки. И мне нравится знать, что он чувствует, как я его ненавижу.
— Так это и есть твоя месть? — Го снова печально улыбнулась.
— Ты ничего не понимаешь, сестра. Ты и не помнишь ничего. А у меня горло перехватывает от запаха дыма, даже если это дым очага. До сих пор. Матушка отправила нас из Китаносе раньше, чем эти скоты подожгли замок. Ты действительно ничего не знаешь. Ты была слишком мала, когда горел Одани. И ты не видела, как отсекли голову нашему брату. Я смеялась и рыдала, когда узнала, что наш дядюшка сгорел живьем [17]. И знаешь что? Я думала, что проклятая Обезьяна хотя бы закончит войну и успокоится. Но они — они не успокоятся никогда. Как ты думаешь, сколько детей сгорело вместе с матерями в Корее? Я видела эти бочки с засоленными носами — этот ублюдок радовался им, как ребенок игрушкам. Они все — чудовища, Го. И твой милый мальчик вырастет таким же.
— И твой сын?
— Замолчи. Ты ничего не понимаешь. Хирои изменит все. Ты же помнишь, что говорила матушка? Нашему отцу предсказали, что его внук станет правителем этой страны! Именно поэтому Обезьяна еще жив. Он нам нужен. Если он сдохнет — как я смогу защитить Хирои? Род Адзаи будет править этой страной! Это куда важнее обычной мести. Люди больше не будут умирать в горящих замках.
— Что же… — Го еще раз вздохнула и взяла в руки чашку с остывшим чаем, — каждый идет своим путем. Ты — своим, а я — своим. Ты права: мы, женщины, должны заботиться о сохранении своего рода. И, знаешь, я бы не хотела, чтобы мой сын правил страной.
— Это почему?
— Потому что я не хочу оказаться вместе с ним в горящем замке.
* * *Переезд в Осаку занял гораздо больше времени, чем думал Юкинага. И ему не слишком нравилось здесь. Одно успокаивало: это временно. Как только будут завершены восстановительные работы, он снова сможет вернуться в столицу. Из-за всей этой суеты он не успел встретиться с господином Като, а сейчас тот находился в замке при господине Хидэёси, и отец строго-настрого запретил туда даже приближаться. То, что господин Като был прощен, вовсе не означало, что его светлость окончательно сменил гнев на милость. Отец тоже почти все дни проводил в замке, и Юкинага уже просто устал слоняться без дела. Управление крохотным поместьем не отнимало у него много времени. Кроме того, новости, которые приносил отец, тоже не радовали. А теперь он отсутствовал уже больше суток. И это спокойствия не добавляло.
— Юкинага! — створка входной двери отъехала с таким треском, словно вылетела из пазов. — Юкинага, ты здесь?
— Да, отец, я ждал вас, что слу…
— Сакэ! Быстро!
Асано Нагамаса тяжело плюхнулся на пол прямо возле двери. Юкинага бросился исполнять просьбу, не задавая больше вопросов. Он крайне редко видел отца в таком состоянии. Налив сакэ в чашку, он стремглав метнулся обратно и протянул ее отцу. Тот выпил залпом сакэ и швырнул чашку на пол.
— Хидэцугу обвиняется в мятеже и покушении на убийство его светлости. Главой следственной комиссии назначен Исида Мицунари.
— Что?! — Юкинага отшатнулся. — Хидэцугу? Мятеж?!
— Да.
— Что… отец… какая чушь. Разве не вы мне говорили, что господин Хидэёси постоянно жаловался на трусость и безвольность господина Хидэцугу? Какой мятеж?
— Такой. Мятеж и заговор. Он брал с вассалов дома Тоётоми личные клятвы верности, подбивал их выступить против его светлости и убить его и господина Хироимару.
— Что?.. — Юкинага замер с полуоткрытым ртом.
— Ты меня плохо слышишь, Юкинага? Или я не достаточно внятно произнес: Исида Мицунари? — рявкнул Нагамаса.
— Ублюдок… Проклятый ублюдок! — Юкинага сжал кулаки.
— Тихо! — Нагамаса поднял руку. — Никаких глупостей, понял? Собирайся, сегодня вечером ты уезжаешь.