Князь
Оторвавшись от них и сложив в папку, он поднял взгляд к двери:– Войдите.
В кабинет заглянул Николай:
– Товарищ Народный Комиссар, по вашему распо…
Ярцев махнул рукой:
– Чего там, Коля?
– Вот, – он подтолкнул в кабинет Костю, – Доставлен со всем сбережением.
– Хорошо, оставь нас.
Когда дверь захлопнулась, он рукой указал на стул:
– Присаживайся.
– Я здесь постою.
– Хочешь – стой, ноги твои, сам ими и распоряжайся.
Костя переступил с ноги на ногу и нехотя подошёл к стулу:
– Не, я лучше на нём «постою».
Мужчина улыбнулся, доставая чистый лист бумаги. Придирчиво выбрав из стакана карандаш, посмотрел на парня:
– Фамилия, имя, отчество?
– Так Костей зовут, а остального и не припомню.
– Это как же так, революционеров французских цитируешь, а род свой забыл?
– Так-то – революционеры! Они с ихним французским царизмом боролись.
– За что боролись… Ладно, пошутили и достаточно. Отца как звали?
– Ну… так… Вольдемар.
– Немец, что ли?
– Голландец, его предки ещё к Петру Первому перебрались, корабли строили. За усердие и дворянство получили.
– Из мастеровых, стало быть, род твой? А как же кликуха твоя громкая, самозвано титул приписал себе – «Князь»?
Костя опустил голову:
– Мама.
– Что – мама?
– Мама была княжна, но не по роду – по крови.
– Понятно, фамилию спрашивать не буду. Голландская небось?
– Угу.
– Вот тебе и «угу». Полных лет сколько?
– Тринадцать.
– Значит, скоро по УК уже «по-взрослому» за карманы отвечать будешь.
– Отвечу.
– Ответит он. А жизнь свою изменить не пробовал? По-человечески жить, а не как зверь загнанный.
– А кому я – «выкидыш царизма», нужен?
– Значит, и я выкидыш.
– А вы-то здесь причём?
– Ну, как же, становой пристав в чине штабс-капитана департамента тайного сыска. «Душитель свободы» и «палач» в одном лице. А то, что всю мою семью: мать, жену и двух дочек бандиты при ограблении вырезали, мне забыть? Спрятаться? Нет, я их душил, душу и буду душить, хоть в офицерском чине, хоть в чине комиссара.
Костя с удивлением посмотрел на посеревшее лицо мужчины:
– Мою маму тоже бандиты убили, прямо возле хлебной лавки, а меня девятилетнего на улицу вышвырнули и все наши вещи забрали. Даже сапоги взять не разрешили. Весной под дождь босиком выгнали, если бы беспризорники не помогли, сдох бы от голода.
– Вот тогда и давай жизнь сначала начнём, чтобы мамке за сына не стыдно было. А начнём мы её с узаконивания твоей личности – Княжин Константин Владимирович.
После этого жизнь Кости кардинально поменялась. В двадцать девятом окончив семилетку, ему даже полученных до девяти лет углублённых знаний хватило попасть в шестой класс. Костя с благодарностью вспоминал маму, которая с усердием прилежной ученицы «Смольного института благородных девиц» вбивала в него знания, терпя все его шалости. В тридцатом году они по заданию партии отправились на Дальний Восток. После конфликта на Восточной железной дороге в том регионе стало неспокойно: незаконные пересечения границы, контрабанда оружия и шпионаж приняли катастрофические размеры. Молодую, ещё не вставшую на ноги страну терзали и с Запада, и Востока. Пылала басмачеством Средняя Азия, внутри страны свирепствовали банды уголовников, и Костя с Александром Яковлевичем Ярцевым носились по всей стране, стирая в порошок эти угрозы стране. Суровая школа выживания выковала в нем стальной стержень, а воспитание, заложенное в детстве, приучило к рассудительности и обдумыванию своих поступков. В июне 1941 года он возвращался от границы с Польшей, везя документы по делу которое они разрабатывали полгода, в Минск. Ведя от самой Москвы группу уголовных авторитетов, намеревавшихся с огромной суммой в ювелирных украшениях и царских червонцах улизнуть за кордон, они добрались до границы. Там и встретили войну. Видно, это и был их план – используя конфликт, пересечь границу. Брали бандитов на схроне, вчетвером против восьми. Поддержки ждать было неоткуда. Отправленный человек пропал бесследно, и кроме как принимать бой, других вариантов не было. В нём Александр Яковлевич получил тяжёлое ранение, а два других товарища погибли. Такая цена была за четырнадцать пудов золота и невозможность его вывезти, вокруг гремела канонада, и лишь удалённость от дорог давала им временную фору. Через два дня наставник умер. Костя тщательно прибрал место перестрелки и, похоронив товарищей, обозначил на карте место схрона. Уголовников он ночью скинул в реку, оттолкнул подальше на течение шестом, отправив кормить раков. Как неделю выбирался к Кобрину, он помнил смутно. А затем судьба связала его с тремя попутчиками, ставшими товарищами по несчастью. В час испытаний на прочность, который придёт с утра, не хотелось оставлять за спиной неясности и недомолвки среди людей, которым он хотел верить. Поднявшись, он вышел в сени. На скрип половицы выглянула Матрёна:
– До ветру собрался?
– Не, нужно посты проверить да в деревне посмотреть, как сборы идут.
– А чего смотреть, до первой дойки никто из хат не двинется, кто же не подоенную скотину погонит, мучить животину – изуверов нема.
– Какую скотину?
– С рогами и титьками, – Матрёна рассмеялась.
– И как её через болото потянут?
– А я почём знаю, но кормилицу супостату никто не бросит.
– Вот как! Ну, я пошёл.
– Иди уж. Только вернись, мне Лизку одной не утащить.
– Обязательно вернусь, обязательно.
Глава 9
Глава 9
Тёма шёл по ночному лесу и с удовольствием вдыхал его свежесть. Темнота не мешала ему двигаться, всё тело расслабилось, внимательно слушая ночные звуки, анализируя запахи растительности, всей кожей ощущая малейшие перемены вокруг. Вначале он зашёл на полянку, на которой они оставили Аркадия Львовича, и слегка озадачился, когда его там не обнаружил. Успокоился лишь, когда нашёл его следы, уводящие в сторону деревни. Рядом нашлись отпечатки подошв сапог дядьки Ивана и парней, уходивших с ним. Добравшись по следам до школы, Тёма у входа встретил Матвея сидящим на крыльце и перекладывающим инструмент из деревянного ящика в кожаный кофр.
– Ночи доброй, дед Матвей.
Старик взглянул на парня и улыбнулся:
– И тебе без хвори жить, подстрелёнышь. Как там Лизонька наша?
– У неё всё хорошо. Чуть замёрзла, так Матрёна в бане погрела её, сейчас спит, наверно.
– И то хорошо. Анфису-то мы похоронили с Петром. Не по-людски это, ночью человека в землю укладывать, да уж выбора у нас не было.
– Нянька от смерти Лизу спасла, телом своим согрев.
– Почём знаешь, что нянька?
– Так парни говорили, что…
– Тьфу ты, господи, метут своим помелом что бабы. Не нянька она, а кормилица – мать молочная. И так девке жизни от Панкрата не было, так и эти бестолочи ересь городят, бабьи сплетни пересказывают.
Не ругайся, дед