Клинок предателя

Ее отец стоял лишь в паре шагов от танцующих. Он холодно посмотрел на нее и сказал:
— Да, дочь моя.
— Я хочу попросить вас о милости.
— Сейчас не время, дорогая.
— Здесь в Рижу есть семья, которой грозит смертельная опасность.
Он засмеялся.
— Это Ганат Калила, дочь моя. Их участь в собственных руках — таков обычай сильного народа Рижу.
— И все же я прошу вас принять их под свою защиту.
В зале словно стало холоднее. Это была первая опасная проверка истинного ее положения в новом статусе.
Герцог улыбнулся, затем подошел и заключил дочь в объятия. Жест казался совсем невинным и даже любящим, но я видел, что он прижимает ее чересчур сильно.
— Милорды и дамы, простите мою дочь: она слишком юна и не знает жизни за пределами ее бывшего дома. Но мы научим ее, не правда ли?
Смех и аплодисменты. Словно ревели сотни гиен, почуявших кровь.
Валиана осободилась из его объятий.
— Драгоценнейший отец, вы правы. Мне есть чему поучиться. — Она встала перед ним на колени, сложив руки в знак смирения.
— Конечно, моя дорогая, мы понимаем, что…
— И все же, — сказала она.
В зале стало очень тихо.
— И все же я настаиваю на том, чтобы вы защитили семью Тиаррен. Их дом самым отвратительным образом осаждают разбойники в черном, а городская стража их не защищает.
— Это Кровавая неделя, дитя мое.
— Кровавая неделя еще не наступила, когда двери их дома начали закладывать камнем. Но городская стража им не помешала. Ваш слуга Шивалль должен был остановить их, но не сделал этого. И моим слугам воспрепятствовал.
В глазах герцога разгоралась ярость, тень опустилась на его чело.
— Шивалль! — взревел он, и в тот же миг рядом с ним очутился угодливый толстяк.
— Милорд?
— Ты это видишь? Моя дочь умоляет меня. На виду у всех этих людей она требует, чтобы я взял под защиту дом Тиаррен. — Он заговорил громче, обращаясь к собравшимся: — Достопочтенные лорды и леди, я хочу, чтобы все узнали: судьба дома Тиаррен заботит мою дочь, а отныне и меня. Я дорого ценю их жизни, как и жизни всех моих подданных, их будущее находится в моих руках и ничьих других. Я сделаю всё, чтобы воля моя свершилась. Вы слышали меня, достопочтенные лорды и леди?
В гуле одобрения Валиана поднялась с колен и улыбнулась.
— Благодарю вас, отец мой; проявив сострадание, вы еще больше возвысились в моем сердце.
Герцог улыбнулся ей в ответ, на этот раз вполне искренне. И это меня насторожило.
* * *
Кто–то дернул меня за рукав. Юный певец.
— Он желает говорить с вами прямо сейчас, — сказал мальчик.
Он подвел меня к столу неподалеку от возвышения для музыкантов. Оркестр продолжал играть, но Бал сидел у стола с кубком в руке. Я сел напротив, мальчик встал рядом с ним.
— Бал, это я — Фалькио…
Он не ответил, но коснулся руки мальчика и стал постукивать по ней пальцами, как прежде.
— Он узнал вас, — сказал мальчик.
— Почему он сам не говорит?
Бал широко разинул рот, и я увидел короткий обрубок языка.
— Святые угодники!
Голос Бала Армидора был слаще меда — благодаря ему он мог вырвать любую женщину из объятий супруга.
— Что с ним случилось? — горестно прошептал я. — Это сделали варвары?
Трубадур забегал пальцами по руке мальчика.
— Он сказал, что языка лишился в последнюю очередь.
— Что это значит?
Пальцы снова заплясали.
— Он пришел сюда много лет назад, собираясь идти на Восток. Остановился, чтобы сыграть для герцога в надежде заработать пару монет для дальнейших странствий.
— И что случилось?
— Герцогу очень понравилась его музыка, он не скупился на похвалы и награды. Предложил Балу стать главным трубадуром герцогства. Бал сказал, что благодарен за столь щедрое предложение, но что ноги его горят от желания как можно скорее отправиться в путь, как это бывает у любого трубадура.
Обеими руками Бал вытащил одну ногу из сапога. К голени была приделана деревянная ступня, инкрустированная золотом.
— Герцог не поскупился, решив эту проблему.
Бал вернул ногу в сапог и снова сжал руку мальчика.
— Затем Балу приглянулась одна придворная дама, которая ответила ему взаимностью. Герцог приказал им расстаться, ибо эта дама и в нем самом разожгла известный интерес. Взамен он предложил Балу одну из своих любовниц. Но когда Бал сказал, что глаза его принадлежат лишь Сенине, герцог оказался так любезен, что выколол ему глаза и отдал их этой даме. Но в своей бесконечной щедрости он возместил то, что отобрал.
Самоцветы в глазницах. Святые угодники, почему я не позволил Брасти убить этого ублюдка?
— Томмер, сын герцога, прикипел сердцем к Балу и попросил, чтобы тот обучал его музыке и истории. Глупец…
Бал больно сжал руку мальчика, но затем снова забегал пальцами.
— Бал согласился и принялся обучать мальчика. Он учил его музыке, пению и истории. Рассказывал о королях и…
— Плащеносцах. Он рассказывал о плащеносцах?
— Герцог вышел из себя и приказал прекратить уроки, — продолжил мальчик. — Но Томмеру было всего лишь семь лет, он не понимал, почему нельзя получить то, что ему хочется. Бал полюбил мальчика и продолжил рассказывать о плащеносцах втайне от герцога. Слуги Шивалля как–то прознали об этом, и на следующий день герцог отрезал Балу язык.
Я наклонился и схватил Бала за руку.
— Мне очень жаль, друг мой. Я думал… думал, что ты ушел на Восток и остался там.
Бал освободился и покачал головой.
— Он говорит, что в жалости не нуждается. А вы должны сегодня же уйти отсюда. Здесь нет ничего, кроме боли и смерти. Он говорит, что вам нужно вернуться к лорду–предводителю и принять предложение Тремонди.
— Тремонди мертв, — сказал я.
Бал и мальчик на миг замолчали. Наконец Бал едва шевельнул пальцами.
— Тогда, — медленно сказал мальчик, — для вас нигде не осталось ничего, кроме боли и смерти. В любом случае вам нужно уйти.
— Но я хочу знать, Бал, ты можешь о многом мне рассказать…
Бал ударил кулаком по столу и стал яростно двигать пальцами по запястью мальца.
— Он говорит, что больше не станет говорить с вами ни сейчас, ни вообще никогда. У него остались лишь пальцы, чтобы играть, и уши, чтобы слушать музыку. Он просит вас не отнимать их у него.
Я откинулся на спинку стула, внезапно осознав, что на нас могли обратить внимание слуги и донести об этом герцогу. А тот отнимет у Бала даже то малое, что ему осталось. Я встал и сказал:
— Я ухожу. — Но, сделав несколько шагов, остановился. — Скажи мне лишь одно… кто ты, мальчик? Ты его сын?
Мальчик помотал головой.
— Нет, просто его светлость приказал мне прислуживать Балу, когда он играет. Мне уже пора идти, отец зовет.
Мальчик оставил Бала и зашагал к лестнице. Я проследил за ним — в дверях стоял герцог и внимательно наблюдал за нами.
* * *
Я спустился на железный ярус и обнаружил, что Кест и Брасти бражничают вместе с Фелтоком. Должно быть, они уже примирились.
— Фалькио! — воскликнул Брасти. — Вот так представление! Даже не думал, что ты на такое способен. А что дальше? Самого герцога на танец пригласишь?
Я схватил его плечо.
— Пошли–ка отсюда. Я хочу поскорее найти свою комнату и лечь в постель. Утром мы остановимся у дома леди Тиаррен и расспросим, не знает ли она чего–нибудь о чароитах, а затем я хочу убраться как можно дальше от этого богами забытого города.
— Да ты иди, — сказал Брасти, поднимая чашу. — Если я не могу убить герцога, то, по крайней мере, выпью столько его вина, сколько в меня влезет. Хоть как–то ему наврежу.
Кест заглянул в свой кубок, взгляд у него был мутный.
— Это непросто, Брасти. Сокровищница герцога Рижуйского бездонная. Тебе придется…
— Заткнись и пей, — отрезал Брасти. — Вся ночь впереди.
Я их оставил и вышел с железного яруса в коридор, который вел в комнаты для слуг. Завернул за угол и едва не столкнулся с женщиной в пурпурном платье. В темноте коридора мне даже показалось, что я налетел на Валиану. Но секунду спустя понял, что это Трин.