Небо на земле (СИ)
— А мне мешает, — надулся Павел. — Я вообще эти ваши шахматы не понимаю. Сидишь, пялишься на них как дурак, а в итоге противник всё равно ходит по-другому.
— Значит, плохо пялишься. Развивай стратегическое мышление: пробуй ставить себя на место оппонента.
— Больно надо! — отмахнулся подросток. — Мне и так нормально живётся.
Герман одарил его осуждающим взглядом, но язвительное замечание об интеллектуальном уровне нынешней молодёжи отчего-то сдержал. В конце концов, сколько пацану лет? Пятнадцать, шестнадцать? Глупо ожидать от него разумного поведения.
— Кстати, сколько тебе лет?
— Шестнадцать, — ага, угадал. — А вам?
— Тридцать три.
— Красивое число, — тут на глаза парнишке попались сложенные на тумбочке журналы. — Можно, я посмотрю?
— Смотри, — нормальной игры у них, похоже, всё равно не получится, а отопление снова требует к себе внимания.
Павел резво выбрался из-за стола и цапнул верхний «Квант». Полистал, наморщил нос: — Заумь какая-то. Зачем вам вообще это старьё?
Возившийся у печки Герман в два шага оказался рядом с зарвавшимся пацаном и молниеносным движением выхватил журнал у него из рук.
— Это не старьё, — жёстко отрезал он. — Это одна из тех вещей, чтение которых помогает развивать умственные способности. Что тебе, например, было бы крайне полезно.
— Я, между прочим, и так достаточно читаю, — огрызнулся Павел, непроизвольно отступая на шаг назад.
— В самом деле? Ну-ка поделись, что сейчас в моде у шестнадцатилетних охламонов?
Мальчишка на секунду замялся, а потом с вызовом выпятил подбородок: — Маяковский!
Герман саркастически приподнял брови: — В самом деле?
Послушайте!
Ведь, если звёзды зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — кто-то хочет, чтобы они были?
Значит — кто-то называет эти плевочки жемчужиной?
Струной натянутый Павел читал стихи срывающимся голосом, и по непонятной причине с каждой новой строчкой к Герману возвращалось душевное равновесие. Поэтому когда чтец запнулся на последней строфе, он подхватил: — «Ведь, если звёзды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда?!».
— Вы тоже его знаете? — отчего-то данный факт страшно удивил подростка.
— Знаю, — не уточнять же, что «Послушайте!» — единственное стихотворение, которое Герман в своё время соизволил выучить наизусть, причём исключительно ради слова «звёзды». — Ладно, похоже, ты и в самом деле просто далёк от точных наук.
— Извините.
— Извиняю. Но завтра при любой погоде жду тебя в восемь: посмотрим, что полезного можно сделать в доме.
***
Строго говоря, это было немилосердно: больше недели загружать всяческой работой малознакомого человека, имевшего несчастье съесть несколько вишен в заброшенном саду. Герман прекрасно сознавал, что руководствуется исключительно эгоистическими соображениями: совместная деятельность превосходно развеивала скуку и пусть всего на три часа, но привносила в жизнь какую-то осмысленность. Поэтому он и не давал совести права голоса, особенно с учётом приятного бонуса — возможности упражняться в сарказме без оглядки на социальные игры. Правда, к чести Павла стоило добавить, что тот, закалённый общением с «королевой-бабушкой», часто игнорировал едкие реплики.
Всё бы ничего, да только Герман в один прекрасный момент неожиданно заметил, как начинает придерживать свой не в меру колкий язык. Размышления над вероятными причинами такого странного поведения породили абсурднейший из выводов: ему просто не хотелось лишний раз обижать пацана. «Чушь собачья», — всю свою самостоятельную жизнь он удерживался от язвительных высказываний только когда дело касалось семьи или это требовалось по политическим соображениям. Тот же Венечка, например, сильно дулся, покуда не осознал, что Герман искренне считает обиды окружающих исключительно их, окружающих, личным делом, нисколько его не касающимся. Жалкие восемь дней нового знакомства просто не могли незаметно переменить годами складывавшийся поведенческий шаблон, поэтому фантастическая нелепица была благополучно забыта.
Однако смутная потребность хоть как-то компенсировать недобровольному помощнику его труды привела к следующему диалогу, состоявшемуся на второй из вернувшихся солнечных дней.
— Отпросись сегодня у родственников на всю ночь, — Герман говорил тоном, не допускающим возражений, но Павел всё равно предпринял попытку сопротивления: — Да как я, по-вашему, это обосновывать буду?!
— Как хочешь, так и обосновывай. Только не забывай: или в половину десятого вечера ты будешь здесь, или завтра с утра я буду в гостях у вас на даче. Велосипед у тебя есть?
— Есть, — пацан был мрачнее тучи.
— Отлично. Значит, в половину десятого, с велосипедом, и оденься потеплее.
Вообще-то, сам Герман не садился в седло уже больше половины жизни. Идея ночной вылазки возникла у него спонтанно, и если бы пылящаяся в сарае за домом «Украина» оказалась непригодна для поездок, то это стало бы фатальным для плана целиком. Однако звёздное небо хранило своего верного почитателя: потребовалось всего лишь накачать шины да смазать и подтянуть цепь. Герман сделал пробный, вихляющий круг по двору, едва не впечатался в забор, но всё-таки подтвердил мнение о невозможности разучиться езде на велосипеде.
По Павлу вполне можно было сверять часы.
— Вы представляете, — начал тараторить он, заводя во двор свой двухколёсный транспорт, — прабабка меня отпустила вообще без вопросов! Ещё и пирожков выделила, с абрикосовым вареньем, — в подтверждение паренёк потряс потёртым пластиковым пакетом.
— А что ты для неё придумал? — полюбопытствовал Герман.
— Что мы с пацанами хотим на лугу переночевать, и по утру, может быть, на рыбалку дёрнем.
— Надо же, почти правда получилась. Кстати, пацанов-то предупредил, конспиратор?
— Само собой! — Павел предсказуемо оскорбился на «конспиратора». — Вы меня прям совсем за дурака держите.
Герман бы с удовольствием подтвердил (а то и развернул) последнюю фразу, однако в последний момент снова передумал. Так что он просто впрягся в лямки туго набитого дедова походного рюкзака и скомандовал: — Что ж, по коням!
Странный выверт памяти все эти годы бережно хранил не только навык езды на велосипеде, но и стародавний маршрут от дачи через поля и лес до полянки на крутом обрыве над полноводной рекой.
— Ух ты! — восхищённо выдохнул Павел, стоя опасно близко к краю.
— Согласен, — Герман передвинулся так, чтобы в случае чего успеть подхватить мальчишку. Конечно, проще было бы рявкнуть «Отойди назад!», но от раскинувшегося вида на закатный степной простор и в самом деле перехватывало дыхание.
— Мы здесь заночуем? — обернулся к спутнику сияющий подросток.
— Да, — тот кашлянул, пытаясь прогнать из голоса невесть откуда взявшуюся мягкость. — Но сначала надо подготовить место. Идём, я по дороге видел несколько подходящих брёвнышек.
Он делал в точности то, что и его дед почти два десятка лет назад. Надрезать сапёрной лопаткой, а затем аккуратно вынуть и отложить в сторону прямоугольник дёрна — здесь будет кострище. Принести сушняка: потоньше — на растопку, а штук пять толстых поленьев — чтобы хватило до утра. Вдвоём приволочь бревно для сиденья и нарезать под постель молодых веток, которые потом вместо «пенки» застелить старым верблюжьим одеялом.
— А вы крутой походник! — с уважением заметил Павел.
— Просто был хороший учитель, — отмахнулся Герман. — Ты, между прочим, тоже на ус мотай — мало ли, что в жизни пригодится.
— Ага, — мальчишка довольно протянул ладони к разгорающемуся костерку. — Может, перекусим?
— Можно, — милостиво кивнул «руководитель экспедиции». — Доставай свои пирожки; мою снедь побережём до завтрака.