Мечта империи

Руфин почувствовал, как противный холод сдавливает его сердце. Он должен сохранить Рим, чего бы это не стоило. На богов уповать не приходится. Боги капризны. Они в любой момент могут передумать. Наверняка Элий привел бы по этому поводу цитату из Марка Аврелия. Руфин даже знал, какая бы подошла:
«Боги или безвластны, или же властны» [83].
X
Едва Трион покинул таблин императора, как блик света, казавшийся отсветом уличного фонаря, скользнул по стене и устремился вслед за физиком, разгораясь все сильнее и приобретая отчетливое платиновое свечение. Трион обернулся.
– Как ты очутился здесь? – спросил он и в ту же секунду вспомнил, что оставил прибор в таблине императора.
– Наконец-то я могу беспрепятственно с тобой поговорить, – раздался голос, и платиновый блик на стене приобрел очертания человеческой фигуры. Платиновые глаза смотрели на академика, платиновые губы улыбались, но отнюдь не дружелюбно. – Хочу заключить с тобой договор. Простенький такой договорчик. Я не сообщаю богам о твоих опасных проделках, а ты, Трион, хитроумный, как Улисс, передаешь мне одно из своих изобретений. Ведь я – твой гений и имею право на твои придумки. Разве не так? Ты умен, но я-то еще умнее.
Трион надменно фыркнул:
– Умнее меня ты быть не можешь!
– Не будем спорить, – уступил платиновый собеседник, хотя это и далось ему непросто – во все стороны посыпались искры холодного огня. – Подари мне свое изобретение. И я больше не буду тебе докучать. Слово гения.
– Ты не сможешь его взять, как бы ни старался, – гордо объявил академик.
Гений рассмеялся:
– Ты неправильно понял. Пошлешь своего помощника туда, куда я укажу, и оставишь там то, что я попрошу. Мне не нужно все. Мне нужна малость. Договорились?
Трион раздумывал мгновение. Каков наглец! Как истинный патрон, хочет воспользоваться изобретением своего подопечного. Ну, пусть попробует! Не вышло бы ему это боком! Гений что-то задумал. Но Триону все рано, чем занят его гений. Потому что в ближайшем будущем это не будет иметь ровно никакого значения. Главное, чтобы сейчас Триону никто не мешал. Можно согласиться на любые условия, лишь бы выиграть время. А потом человек будет править миром, не обращая внимания ни на богов, ни на гениев. И этим человеком будет Трион.
– Так мы договорились? – настаивал гений.
– Да! Да! Да! – выкрикнул Трион. – Только оставь меня в покое.
В ответ послышался смех, платиновый зигзаг метнулся к окну, скользнул меж завитками золоченой решетки и исчез.
 
Глава IV
Четвертый день Аполлоновых игр. (Перерыв в гладиаторских поединках в Колизее)
«По заявлению префекта вигилов до сих пор так и не удалось установить, кто напал в гостей Гесида во время обеда. При этом был ранен поэт Кумий. Эксперты, пожелавшие остаться неназванными, связывают покушение на сенатора Элия с попыткой сенатора создать комиссию по расследованию деятельности Физической академии. Академик Трион назвал это предположение бредовым».
«Город Нишапур, основанный царем из династии Сасанидов, Шапуром 1, в честь которого и получил свое название, сожжен монголами дотла. Куда дальше двинутся варвары, уничтожившие сначала империю Цзинь, потом Хорезм, и наконец обрушившие жестокие удары на Персию?»
«По заявлению второго консула, никаких обращений со стороны Персидского правительства в адрес Рима не поступало».
«Царь Месопотамии Эрудий полагает, что его стране пока ничто не угрожает».
«Акта диурна». 7-й день до Ид июля  [84].
I
Восходящее солнце заглянуло в окна префектуры вигилов, на пол легли крестообразные тени. Мебель в таблине центуриона ночной стражи украшали резные волчьи морды: они скалили зубы с ножек стульев и стола, с подставки лампы и со створок шкафа. На стене было наклеено несколько фотографий разыскиваемых преступников. Одно лицо Вер узнал сразу. Это был Кир-фокусник, оставшийся лежать на песке возле храма Нимфы.
Из окна таблина была видна находящаяся в доме напротив приемная медика. На матовых стеклах мелькали тени, и Веру казалось, что он слышит голос Элия.
Центурион «неспящих» Курций был здоровяком высоченного роста, – широкоплечий и жилистый. Его загорелое крупное лицо пересекал глубокий белый шрам, тянущийся от уха к уголку рта. Отчего казалось, что центурион нагло ухмыляется. Глаза у него были светлые, как будто выгоревшие. И немного сумасшедшие.
Короткие рукава форменной туники оставляли почти полностью открытыми руки с мощной мускулатурой. Левая вся сплошь была изъязвлена следами ожогов.
– Война? – спросил Вер, кивая на руку.
– В детстве запустил руку в бачок с кипящим бельем, – отвечал Курций. – На войне я другие раны получил, когда под огнем через бруствер лез, удирая от виков. Две пули в задницу.
На форменной красной с серым тунике Курция были приколоты два значка – значок центуриона и значок ветерана Третьей Северной войны. У Вера было прекрасное зрение, и он разглядел на значке символ Второго Парфянского легиона. Может быть, этот человек воевал в одной когорте с его матерью? Эта мысль явилась неизвестно откуда.
«Нереида». Опять его сердце забилось неожиданно сильно, и голос дрогнул.
Центурион молча кивал, слушая рассказ Вера, но вдруг сказал с ухмылкой:
– По мне, чем устраивать подобные пытки, лучше запихать редьку в зад, и пусть развратник гуляет с хвостом из ботвы, метя листьями мостовую.
– О чем ты?
– Не читаешь в вестники? Об этом пишут все время. Члены тайного общества «Поборники нравственности» хватают педофилов и засекают их до смерти, а потом отрубают головы. Казнь «по древнему обычаю». Твоему приятелю не повезло, когда он попался им в руки.
Вер стиснул кулаки. Какова подлость! Гений специально выбрал столь унизительную пытку, дабы обезопасить себя и заодно заклеймить Элия как подонка.
– Человек, которого ты обвиняешь в подобных вещах, сенатор Гай Элий Мессий Деций.
– А я весталка Валерия, – ухмыльнулся Курций.
– Валерия – старшая сестра сенатора.
– Парень, мне уже скоро пятьдесят. И я такого навидался в жизни, что с первого взгляда отличу дурацкую версию от правды. А правда такова: на теле у твоего приятеля более пятидесяти порезов. Ни один человек не выдержит подобную пытку. После десятого он расскажет даже, как устроен Тартар. И неважно, кто твой приятель – сенатор Элий или торговец старыми авто. Парня секли за то, что он надругался над ребенком. Ему повезло, что он остался жив.
Вер едва не сдержался, чтобы не ударить старого тупицу. Впрочем, он с самого начала подозревал, что рассказывать центуриону о заговоре гениев – нелогично.
В этот момент дверь приоткрылась и внутрь просунулась голова молодого вигила.
– Там на берегу нашли труп Кира-фокусника, – сообщил он.
Курций состроил подчиненному зверскую рожу, и вигил тут же исчез.
– Полагаю, что этот «фокусник» – известный борец за нравственность, и потому его фото висит в твоем таблине на стене? – осведомился Вер.
Центурион ничего не успел ответить, дверь вновь отворилась, теперь молодой вигил протянул центуриону лист бумаги. Вер искоса глянул на лист и без труда разобрал имя, набранное крупным шрифтом: «ГАЙ ЭЛИЙ МЕССИЙ ДЕЦИЙ». Центурион нахмурился, сложил бумагу вдвое и велел вигилу принести фотографию сенатора Элия. Вер ничего не говорил, сохраняя показное спокойствие. Фото через пару минут принесли. Как раз в эту минуту в приемной медика напротив распахнулась дверь, и Элий в сопровождении вигила направился к входу в префектуру. Курций ждал, хмуро разглядывая фото. Едва Элий вошел, вигил подошел и демонстративно приложил фото к голове сенатора. Элий был бледен и небрит, вместо сенаторской тоги – короткая синяя больничная распашонка. Но все равно не узнать его было невозможно.