Миллион мелких осколков

Меня начинает трясти. Трясет и трясет без остановки. Тело дрожит, сердце колотится как бешеное, я прямо вижу, как оно скачет в грудной клетке, обливаюсь потом, пот щиплет кожу. Клопы расползаются по моему телу, кусаются, я пытаюсь их давить. Стучу по бокам ладонями, рву волосы, начинаю кусать сам себя. У меня нет передних зубов, но я все равно кусаю себя, а кругом тени, огни, вспышки, визги и клопы, клопы, клопы. Мне конец. Полный пиздец.
Я ору.
Ссу под себя.
Накладываю в штаны.
Медсестра возвращается, зовет на помощь, вбегают мужчины в белом, укладывают меня на кровать и удерживают. Я хочу передавить клопов, но не могу шевельнуться, и клопы ползают. По мне. Во мне. Я чувствую, как ко мне прикасаются стетоскопом, потом измеряют давление, потом вводят иглу в вену и все время крепко держат.
Меня окутывает чернота.
Я отрубаюсь.
Сижу на стуле у окна и смотрю. Понятия не имею куда, и мне плевать. Уже поздно, темно, а спать я не в состоянии. Действие лекарств закончилось.
Входит медсестра.
Не спится?
Она проверяет давление и пульс.
Нет.
У нас есть холл.
Она протягивает мне таблетки.
Там можно посмотреть телевизор.
Она протягивает мне халат и тапки.
Можно покурить.
Я отворачиваюсь и смотрю в окно.
Переоденься и дай мне знать, когда будешь готов.
Хорошо.
Она выходит, я принимаю таблетки, одеваюсь, открываю дверь – она ждет меня. Улыбается и протягивает пачку сигарет.
Все в порядке?
Я улыбаюсь.
Спасибо.
Мы идем в холл. Телевизор, два дивана, стул, несколько торговых автоматов. Телевизор работает.
Хочешь содовой?
Я сажусь на стул.
Нет.
Все в порядке?
Киваю.
Да, спасибо.
Она выходит, а я чувствую, как таблетки растворяются в желудке. Смотрю в телевизор, но ничего не воспринимаю. Курю сигарету. Она обжигает.
Входит какой-то мужчина, идет ко мне и останавливается рядом.
Эй, парень.
Голос у него низкий и глуховатый.
Эй, парень.
Руки от плеч в шрамах.
Я вообще-то к тебе обращаюсь.
Шрамы идут до запястий.
Я вообще-то к тебе обращаюсь.
Я смотрю ему в глаза. Они пустые.
Что?
Он тычет пальцем.
Ты занял мой стул.
Я отворачиваюсь от него к телевизору.
Ты занял мой стул.
Таблетки растворяются в желудке.
Слышь, парень, это мой стул.
Меня не колышет.
Слышь, говнюк, это мой стул, черт тебя подери.
Я смотрю в телевизор, мужик тяжело дышит. Медсестра спешит к нам.
Что у вас случилось?
Этот говнюк сел на мой стул.
Тогда почему бы вам не сесть на диван?
Потому что я не хочу на диван. Хочу на свой стул.
На стуле сидит Джеймс. Можете сесть на диван, на пол или уйти. Выбирайте.
На хер Джеймса. Пусть сваливает со стула.
Вы добиваетесь, чтобы я вызвала охранника?
Нет.
Тогда выбирайте.
Он идет к дивану и садится. Медсестра наблюдает за ним.
Спасибо.
Он ухмыляется, она уходит, мы остаемся вдвоем. Я смотрю в телевизор, курю сигарету. Он смотрит на меня, грызет ногти и сплевывает огрызки в мою сторону, но таблетки растворяются у меня в желудке, клопы уползают, и мне все по барабану. Меня не колышет.
Смотрю в телевизор. Изображение замедляется. Замедляется до неузнаваемости. Картинка расплывается, голоса удаляются. Ни очертаний, ни слов, только вспышки огней и симфония гулов. Всматриваюсь в огни, вслушиваюсь в гул. Хочу, чтобы все исчезло, но оно не исчезает.
Мои веки опускаются. Пытаюсь их приподнять, но они не подчиняются. Тело опускается вслед за веками. Мышцы расслабляются, и я скольжу со стула на пол. Я не хочу на пол, мне не нравится на полу, но ничего не могу поделать. Пока я соскальзываю, халат цепляется за край стула, подол задирается до пояса. Я протягиваю руку, чтобы поправить халат, но она бессильно падает. Хочу приказать руке подняться и одернуть халат, но мой мозг меня не слушается. Мозг не слушается, и рука не слушается. Халат остается задранным.
Мужчина прекращает плеваться в меня огрызками ногтей, встает и идет ко мне. Сквозь щель опущенных век вижу, как он приближается. Понимаю, что он может сделать со мной все, что захочет, и я не в силах помешать ему. Понимаю, что он зол, и по его шрамам, царапинам, глазам ясно, что свою злость он обычно выражает через насилие. Мог бы я встать, уж ответил бы ему, но я не в состоянии даже пошевелиться. С каждым его шагом перспектива вырисовывается все яснее. Он сделает со мной все, что захочет, а я не в силах помешать ему. Не в силах помешать. Не в силах.
Он останавливается рядом и смотрит на меня сверху вниз. Наклоняется, смотрит прямо в лицо и смеется.
Ах ты, мерзкий ублюдок!
Я пытаюсь что-то ответить. Изо рта вырывается мычание.
Я мог бы надрать тебе задницу, если б захотел. Мог бы приготовить из тебя фарш.
Мое тело как вата.
Но все, что мне надо, это мой стул.
Мой мозг меня не слушается.
И я возьму его, черт подери.
Он берет меня за руки и волочит по полу. Оттаскивает подальше от стула, в угол, и там бросает лицом в пол. Наклоняется надо мной и приближает губы к моему уху.
Я мог бы надрать твою гребаную задницу. Запомни это.
Он удаляется. Я слышу, как он садится на стул перед телевизором и начинает переключать каналы. Сводка спортивных новостей, реклама средства для роста волос, вечернее ток-шоу. Он выбирает ток-шоу, смеется там, где велит звуковая дорожка с записанным смехом, бормочет себе под нос, что одной участнице охотно бы вдул. Я лежу мордой в пол.
Я в полном сознании, но пошевелиться не могу.
Сердце стучит, очень громко, и я вижу его стук.
Складки ковра впиваются мне в лицо, и я слышу их.
По телевизору звучит звуковая дорожка с записью смеха, и я чувствую его прикосновение.
Я в полном сознании, но пошевелиться не могу.
Отключаюсь.
Отключаюсь.
Отключаюсь.
Наступает утро. Просыпаюсь – уже могу двигаться. Встаю, оглядываюсь в поисках того типа. Он исчез, но воспоминание о нем застряло в голове и будет там храниться долго. Это мой недостаток. Я не умею избавляться от воспоминаний.
Иду в свою палату. Открываю дверь, вижу санитара, он ставит на стол поднос с едой. Смотрит на меня и улыбается.
Доброе утро.
Доброе утро.
Я принес вам завтрак. Наверное, вы проголодались.
Спасибо.
Если что-нибудь понадобится, позвоните.
Спасибо.
Он выходит, я смотрю на еду. Яйца, ветчина, тосты, картофель. Стакан воды, стакан апельсинового сока. Есть не хочется, но знаю, что нужно, подхожу к столу, сажусь, смотрю на еду, вспоминаю про свое лицо. Оно по-прежнему распухшее. Касаюсь губ, они в коросте. Открываю рот, короста трескается. Выступает кровь. Закрываю рот, чувствую вкус крови.
Есть не хочется, но знаю, что нужно.
Беру стакан воды, делаю глоток, но вода холодная, и от нее ломит зубы.
Беру стакан апельсинового сока, делаю глоток, но сок кисловатый, и от него щиплет во рту.
Пытаюсь есть вилкой, но она колется.
Отламываю кусочек тоста и пальцами кладу в рот. Так же поступаю с картошкой, яйцом и ветчиной. Пью воду, не сок. Облизываю пальцы.
Доев все, иду в туалет, и там меня выворачивает. Пытаюсь сдержать рвоту, но напрасно. Почти половина съеденного вылетает, вместе с кровью и желчью. Я доволен, что удалось удержать хоть половину еды. Это больше, чем обычно.
Когда возвращаюсь в постель, в палату входит доктор. Он улыбается.
Здравствуйте.
У него на груди бейдж с именем, но я не могу его прочесть.
Меня зовут доктор Бейкер.
Мы пожимаем руки.
Сегодня вами буду заниматься я.
Сажусь на край кровати.
Все в порядке?
Он смотрит мне в лицо, но не в глаза.
Да.
Я смотрю ему в глаза.
Как себя чувствуете?
Глаза у него добрые.
Мне надоел этот вопрос.