Мой выбор (СИ)

Этот парень вообще не вписывался в безрадостную картину мира прошедшего дня. Просто какой-то герой “Форсажа” или любого другого американского боевика. Его свежесть и бодрость бесили как никогда, но если из него выйдет годный собутыльник, то на остальное плевать.
— Я бы тоже, наверное, так выглядел, если бы меня поймали с голой жопой верхом на подружке, – Макс подошёл к Эрику и коротко пожал руку. – Но сейчас он последнее, о чем я хочу думать. Что пить будешь?
Шнайдер, все также стоя у двери, наблюдал, как из стола извлекаются одна за другой пузатые бутылки.
— Ну повод, видимо, очень серьёзный, – вид очередного сорта виски заставил Эрика прервать молчание. А выражение лица Макса это предположение подтвердило.
Из рюкзака медленно и грациозно, как царевна-лебедь из балета, появилась ещё одна бутылка, прозрачная и с очень по-русски патриотичной красно-белой этикеткой. Макс даже истерично хохотнул.
— Столичная? Серьезно?
— Ну..., – Шнайдер приблизился и поставил водку на стол. – Где-то мне доводилось слышать, что русские с горя водку пьют, нет?
— В любой другой день я бы сказал, что ты заложник стереотипов. Но не сегодня, – Макс взял бутылку в руки и с удивлением отметил, что она ледяная. Эрик улыбнулся и кивнул на бокалы для виски, стоявшие на столе.
— Из этих будем пить?
— Я тебе что, гусар, водку стаканами хлестать? Стопки есть.. – Макс снова полез в ящик, оборудованный под бар. – Шнапса нет, уж извини.
Эрик в ответ только фыркнул.
— Это в России такой стереотип о немцах? Я шнапс не люблю. А если бы и любил, все равно это было бы нетипично в моем случае. Я немец-то только по гражданству, если подумать.
— Да ну?! – Макс ,наконец, нашёл, что искал, и поставил на стол две рюмки. – И кто же ты? Граф Монте-Кристо?
— Почти. Моя мама из северной Италии. А по линии отца мои родные – поляки. Бабушка из Варшавы, уехала с дедом-немцем сюда, в Берлин. Так что akim jestem Niemcem, porca miseria? В смысле, какой я к черту немец?
Как бы хреново Максу в этот момент не было, оказалось невозможно удержаться от улыбки. Забавный парень этот Шнайдер.
Из закуски нашлись только всякие орешки и сухарики, да ещё и холодные сэндвичи из автомата с первого этажа. Но это было не важно совершенно. Сначала разговор особо не клеился, и первые несколько стопок они опрокинули в себя молча, думая каждый о своём. Но градус и время работали на результат и уже через час оба мужчины сидели, вальяжно развалившись в креслах и закинув ноги на стол. У стены стоял кожаный диван, манящий и очень удобный, но совершенно не практичный при желании напиться. Так они и сидели у стола, и Макс, размякая под водкой, изливал Эрику душу.
— И вот я сейчас как мудак последний, сижу тут и бухаю. Вместо того, чтобы ему мозги вправить, – содержимое стопки в очередной раз обожгло горло, и Макс прослезился. Шнайдер осторожно водил пальцем по краю своей рюмки, будто ожидая, что извлечет звук.
— Ты уже пытался и не один раз. И что? Он сказал тебе уходить. Самое разумное сейчас – так и сделать.
— Уйти? Заебись предложение. Сам додумался? – пьяная злость бессознательно подползла к мозжечку.
Шнайдер только головой покачал.
— Макс, он подавлен. Он сейчас на самом дне и можешь не верить, но ты – последний человек, который ему сейчас нужен, со своей любовью и жалостью. Не смотри так на меня, я знаю, что говорю.
Спокойный и рассудительный голос Эрика успокаивал и одновременно бесил. Макс фыркнул.
— А ты, судя по всему, психологом заделался. Ну давай, Карл Юнг, психоанализируй меня.
— Психоанализом Фрейд занимался, а не Юнг. Я это говорю, потому что был на месте Жени, когда убили моего отца.
Повисло молчание. Макс был ещё не настолько захмелевшим, чтобы не понять – сейчас рот лучше держать закрытым и слушать молча.
— Он служил в том же департаменте, что и я. Ещё когда маленький был, я знал, что буду полицейским, как папа. Он был из тех неразумных людей, которые несут службу честно, кого нельзя купить.
Шнайдер запнулся и быстро потянулся за стопкой, но Макс хорошо знал, что на самом деле он просто пытается проглотить горький ком в горле. Очень знакомо это было.
 
— Его застрелили во время налёта на наркопритон. Просто разрядили в спину автоматную очередь. Как я потом узнал от мамы, перед этим отца пытались купить, предлагали большие деньги за не вмешательство. Он отказался. Мне было тогда пятнадцать лет. И до сих пор я так и не узнал, кто в него стрелял. Видимо, уже и не узнаю.
Слушать чужие откровения – всегда чревато. Сложно понять, как реагировать, видя обнажение чувств, о котором потом человек может и пожалеть. Как себя вести? Насколько эта откровенность оправдывалась алкоголем и собственными эмоциями Макса? Соображалось, правда, уже очень туго, но вот одна мысль сформировалась в голове очень чётко.
— Так ты поэтому мне помогаешь?
Эрик не спешил с ответом.
— Я уже давно для себя решил: любое преступление должно быть наказано. Убийцы отца где-то ходят по земле, но что в моих силах сделать для других – я сделаю. Правда, у меня хреново выходит идти по стопам отца, но уж как есть.
Шнайдер облизнул пересохшие губы, как бы сбрасывая с себя оцепенение от собственных чувств. Его рука потянулась к бутылке, и две стопки снова оказались наполнены.
— Я это все к тому, что понимаю ощущения твоего мужа сейчас. И точно знаю: из этой тьмы человек может выбраться только сам. Оставь его в покое на время. Тем более, что тебе сейчас есть, чем заняться. Лаундман и Бахофнер.
Макс опрокинул в себя стопку и откинул голову назад, на спинку кресла.
— Думаешь, я этого не понимаю? Вот только голова у меня совсем другим забита, честно, плевать я щас на них на всех хотел.
— Хм. Ну тут как говорится: проси и дано тебе будет, – Эрик сунул руку в рюкзак и вынул маленький тёмный пакет, сложенный пополам. Макс с трудом успевал следить за пальцами, быстро что-то перемешивавшими и скатывающими, но когда в руке Шнайдера внезапно материализовалась скрученная сигарета, все сомнения исчезли.
— Да вы просто отъявленный злоумышленник, офицер, – Макс не без интереса смотрел, как Эрик сжимает сигарету губами и щёлкает зажигалкой. В воздухе отчётливо запахло марихуаной.
Шнайдер сделал глубокую затяжку и зажмурился.
— Я же сказал, хреновый из меня блюститель правопорядка, – тлеющий косяк снова оказался в его руке и тут же был протянут Максу. — На. Тебе нужно.
Максим Савельев всегда был хорошим мальчиком. В том смысле, что даже будучи подростком, умудрился избежать знакомства с наркотиками. Да и не тянуло его никогда, не было ни интереса, ни любопытства. Но сейчас он, как замороженный смотрел на протянутый ему кусочек запретного удовольствия. В самом деле, когда вокруг полная жопа, хуже ли будет от какой-то травки. Он взял сигарету из руки Эрика и затянулся. Загорчило и к горлу подступил кашель, необычное ощущение, учитывая, что Макс был курильщикам со стажем. И в то же время кровь в венах будто наполнилась веселящим газом. Кайф с эффектом кессонной болезни, забавно. Макс поднял глаза, услышав тихий смех Шнайдера.
— Не курил раньше, да? Добро пожаловать в мой мир. Нарушение закона в обмен на способность ни о чем не думать.
В этих словах, произнесенных с улыбкой, звучало такое лютое одиночество и волчья тоска, что у Макса защемило сердце. То ли это был наркотический эффект, то ли от водки, но возникло чувство, что он видел Эрика насквозь. От этого становилось неуютно. Но так хорошо. Тепло шло по венам вверх, напряжённое тело теряло свой вес и сбрасывало всю вселенскую тяжесть вместе с остатками мыслей. Если у Шнайдера была цель отключить у Макса способность думать, он ее достиг. Издалека сквозь кумар в голове снова прозвучал смех.
 
— Не жадничай, дай тоже затянуться.
Макс на автомате вернул Эрику сигарету. Блин, ну не может же быть так хорошо, когда так плохо. И взгляд Шнайдера, цепкий как у гестаповца, говорил о том, что может.