Ловцы душ
Он покивал, соглашаясь.
– Этот долгие годы был монахом, потом сбежал из монастыря и бродил по всей Европе. Знаю, что на него даже выписывали разыскные листы, поскольку подозревали в делах, противоречащих нашей святой вере. Но ему удалось избежать как петли, так и вашей опеки, – подмигнул он мне. – Потом он на несколько лет исчез. А затем вдруг объявился в Аквизгране, где ваш удачливый коллега случайно схватил его и арестовал.
– И что случилось потом? – позволил я себе спросить, поскольку Заремба замолчал и отчетливо ожидал от меня этого вопроса.
– Его допрашивали. Пытали. И он умер.
Я присвистнул. Смерть подозреваемого во время следствия – поразительный непрофессионализм. Правда, такое как-то произошло и со мною, однако я осмеливался полагать, что случилось так не по моей вине, поскольку я и дотронуться не успел до обвиняемого – а тот уже выкатил глаза, побагровел и помер. А я только и успел, что пояснить ему принципы действия пилы для костей, поскольку показ орудий был обычным началом любого квалифицированного допроса.
– Бумаги уничтожили, – добавил Заремба, но это-то я уже слышал.
– Со всем уважением, ваша милость воевода, но мне придется отказаться, – сказал я с искренним сожалением, поскольку сто золотых дублонов крепко бы мне пригодились.
Заремба взглянул на меня без злости – просто с удивлением. Похоже, ему редко приходилось слышать отказы.
– И снова у вас полный кубок, – произнес он обвиняющим тоном. – Боитесь, что я подсыпал вам яд? А может, вино вам не по вкусу?
– Оно прекрасно, ваша милость, насколько может сие оценить человек со вкусом столь убогим, как мой, – ответил я ему, и мы снова выпили до дна. Слуга почти тотчас долил в кубок.
– Отчего же вы хотите отказать мне в услуге? – Заремба взглянул на меня с интересом.
– Содержание допросов, проводимых Святым Официумом, может быть раскрыто лишь по специальному согласию главы местного отделения Инквизиториума. По некоторым же делам требуется прямой приказ Его Преосвященства. Я не могу нарушить закон, который поклялся выполнять, – пояснил я ему.
Заремба пристально глядел на меня, постукивая перстнями о край стола.
– Давайте заключим договор, – сказал наконец. – Вы разузнаете о деле и потом сами решите, хотите ли поделиться со мной найденной информацией. Сто дублонов будут вашими в любом случае.
Заремба, похоже, был не только щедрым человеком. Был он еще и человеком, пробуждавшим симпатию и уважение. Более всего пришлось мне по вкусу, что он не намеревался подкупать мою совесть и склонять взяткой к нарушению предписаний Официума. Но решение его означало и еще кое-что: воеводе нужно не столько разузнать, в чем, собственно, суть дела, сколько добиться, чтобы оно оказалось решено. Конечно, если это дело вообще существовало.
И я не сомневался, что сам я – лишь один из инструментов, к которым он намеревался прибегнуть. Наверняка он использовал и своих агентов при императорском дворе, пусть даже те до сего дня ничего не сумели добиться.
– Это более чем щедрое предложение, – признался я. – Сделаю все, что в моих силах, ваша милость.
Воевода кивнул, словно ничего другого от меня и не ожидая.
– Но могу ли я задать несколько вопросов?
– Спрашивайте.
– Откуда ваша милость знает об уничтожении протоколов? Кто осмелился отдать подобный приказ? Что установило расследование? И наконец – кто присутствовал с Лютхоффом во время допросов? Поскольку должны были находиться там как минимум писарь и палач.
– Оба мертвы. Писарь попал под телегу, палач погиб в драке за городом. Злая фортуна, верно, инквизитор?
– А Лютхофф умирает в лазарете… И вправду весьма злая фортуна, ваша милость.
– Я не знаю, кто дал приказ уничтожить документы. А на ваш взгляд, кто мог это сделать?
– Никто, ваша милость воевода! Даже канцелярия епископа не имеет на это права. Кто-то должен был нарушить правила. Но за такое сурово карают.
– Кто мог потребовать от инквизиторов выдачи документов?
– Папа или епископ. Более никто.
– Но мы оба знаем, что есть и еще некто, – он словно подчеркнул два последних словах. – Но говорить об этом мы не станем, ибо, насколько я знаю, дело не в монастыре Амшилас, и не во Внутреннем Круге.
– Каком круге? – я широко раскрыл глаза, надеясь, что мое удивление сойдет за искреннее: я не намеревался обсуждать с послом чужой державы столь тонкие вопросы.
– Документы затребовали посланники папы. Оригиналы и копии, – Заремба усмехнулся в усы, игнорируя мой вопрос.
– А знает ли ваша милость, кто был тем посланником?
– Брат альмосунартий Маурицио Сфорца.
– Кто?!
– Вы знаете этого человека?
Конечно же, я знал. И был рад узнать, что не обо всем в моей жизни известно польскому аристократу.
– Да, – кивнул я. – Осмелился бы сказать, что он – исключительная каналья, вот только боюсь ранить ваш слух подобными словами, ваша милость воевода.
– Слыхал я слова и похуже, – Заремба снова усмехнулся.
– Он все еще парализован?
– А как же. Двое людей носят его в специально приспособленном кресле. И – может, знаете, что означают литеры «ГЛ», вырезанные на его щеках?
– Происходят от имени Гаспара Лувайна, именуемого Веселым Палачом из Тианнона. Веселый Палач украсил его так однажды ночью, после чего погиб, – пояснил я.
– Вы много об этом знаете…
– Я был тогда в Штольпене и вместе со Сфорцой проводил некое расследование. Он хотел отдать меня под папский суд.
Заремба протяжно присвистнул.
– Так между вами и братом-милостынником – отнюдь не любовь, а? А вы знали, что он здесь? В Аквизгране?
Я не знал, и информация эта не улучшила мое настроение.
– Он нынче важная птица, – добавил воевода, что еще меньше пришлось мне по вкусу. Подумать только, я ведь однажды мог совершенно безнаказанно убить Сфорцу! И теперь жалел о своей кротости. – Однако вернемся к интересующим нас вещам, вот только сперва давайте выпьем, поскольку язык мой иссох, – на этот раз Заремба сам разлил вино в кубки, ибо слуга уже некоторое время как исчез за дверью. – Так, о чем это мы… – начал он, опрокинув напиток в глотку.
– Чего касалось следствие? – напомнил я ему.
– Черной магии. Насколько знаю.
Наверняка он знал куда больше, чем готов был сказать. Но не было никакого смысла напирать, поскольку Заремба не казался человеком, которого можно заставить сказать больше, чем он сам захочет.
– И еще одно, ваша милость: кто те три человека из окружения императора, которые, по-вашему, вели себя столь же странно, как и господин канцлер?