Выплата Долга Братвы (ЛП)

– Господин Комаров, пожалуйста! Это не то, как все делается ...
– Не читай мне лекций, Томас. У нас была договоренность. Вот как все делается. Два.
– Мистер Комаров!
Я слышу внезапный металлический щелчок пистолета с другой стороны двери. Я громко ахаю.
Очень громко.
Из-за двери доносится лающий звук отрывистой команды на русском языке. Шаги пересекают комнату, и я задыхаюсь, когда отстраняюсь от двери. Но уже слишком поздно. Дверь кабинета распахивается, и двое крепких, устрашающих мужчин внезапно хватают меня. Я кричу, и мой отец кричит, но они игнорируют нас обоих. Они втаскивают меня внутрь и бросают на пол. Они вдвоем бросаются ко мне, как вдруг раздается отрывистая команда.
“ Ostanovka! ”
Глубокий, хриплый голос гремит в комнате.
Я чувствую, как мое сердце колотится в горле, когда я медленно поднимаю глаза. Двое крепких мужчин отходят в сторону, и внезапно я смотрю на высокого, широкоплечего, совершенно великолепного мужчину. Он явно выше и крупнее двух своих телохранителей, и почти можно видеть, как от него исходит сила. Его темно-синие глаза смотрят прямо на меня, завораживая мой взгляд.
– Кто ты такая?
– Мистер Комаров,-мой отец запинается, когда заикается.-Это Фиона, моя дочь.
Глаза задумчивого русского мерцают. Они сужаются, глядя на меня, когда тень улыбки изгибает его губы.
– Томас,- рычит он. - Наш долг погашен.
  
Глава 2
 
Виктор
Я слабо улыбаюсь в позолоченном особняке. Быть окружным прокурором Чикаго хорошо оплачивается, хотя я совершенно уверен, что это не так хорошо окупается . Но я знаю все о других делах человека, который здесь живет. Я знаю о его закулисных рукопожатиях и любовных контрактах. Я знаю, что он воображает себя Кеннеди.
Моя улыбка исчезает. Если Томас Мюррей не разыграет свои карты правильно примерно через пять минут, у него будет гораздо больше общего с Кеннеди, чем ему хотелось бы,—например, дополнительная дыра в голове, которой у него не было этим утром.
Я поворачиваюсь к Льву и хмурюсь. – Дай ему последний шанс.
– Da , Виктор – Лев достает из кармана пиджака мобильный телефон и нажимает кнопку. Я оглядываюсь на фасад особняка Мюрреев и снова слабо улыбаюсь.
Много лет назад я, возможно, позавидовал бы этому человеку с его богатством и этим роскошным домом. Возможно, это пробудило во мне голод—стремление завоевать и построить свою собственную империю. Но теперь я сделал все это. Я достиг вершины. Теперь, когда я смотрю на чикагский дом Томаса Мюррея за двенадцать миллионов долларов, я просто улыбаюсь. Я улыбаюсь, потому что теперь мой дом больше, чем этот. Мое богатство больше, чем его. И моя сила даже больше, чем его самые смелые устремления.
Томас Мюррей может стать мэром Чикаго, если пожелает. Он может думать, что это дает ему силу, если это помогает ему спать по ночам. Но настоящая власть будет у человека, который владеет этим мэром. И этот человек-я.
Рядом со мной Лев хмыкает и вешает трубку. Он поворачивается ко мне со стоическим видом. – Это был его дворецкий. Мистер Мюррей " нездоров’ на вечеринке.
Мое настроение портится еще больше. Хотя я признаю, что иногда мне не хватает того, чтобы испачкать руки, мне не нравится идея вытащить вероятного кандидата в мэры из его собственного пространства, чтобы всадить в него пулю. Но у Томаса нет времени, а у меня кончилось терпение.
– У него был шанс стать мужчиной, - рычу я. – Пойдем.
Лев и двое моих людей следуют за мной, когда я поднимаюсь по лестнице к входной двери дома. Отвечает мужчина, но его улыбка быстро гаснет, когда он понимает, кто я.
– Сэр, вы ...
– Пришел повидаться с мистером Мюрреем. Прямо сейчас.
Дворецкий бледнеет. – Сэр, мистеру Мюррею нездоровится. Это выпускной па его дочери ...
– Мне насрать, если его дочь решает проблему голода в мире и прекращает войну! – Я огрызаюсь. Я рычу и нависаю над дрожащим дворецким, позволяя ему почувствовать мой гнев и силу. – Я встречаюсь с ним прямо сейчас.
 
– Н—конечно, сэр, - бормочет мужчина. – конечно. Позвольте мне показать вам...
– Его кабинет подойдет, – огрызаюсь я.
Мужчина сглатывает. – Сэр, кабинет мистера Мюррея частный...
– Как и наш бизнес, - рычу я предупреждающим тоном. – Так проведи меня сейчас же.
Мужчина быстро сдается. – Конечно, мистер Комаров. Сюда.
Я следую за мужчиной, а Лев и двое других следуют за мной по пятам. В другом конце дома я слышу, как играет джазовая музыка, а также глухой шум и гам выпускной вечеринки. Я знаю, что у Томаса есть дочь, хотя мы с ней никогда не пересекались. Говорят, мало у кому удалось. Он держал ее взаперти в этом доме, даже обучая на дому, большую часть ее жизни. Учитывая склонность Томаса к закулисным сделкам с такими людьми, как я, это, наверное, самое умное, что он когда-либо делал.
Она недавно окончила Колумбийскую юридическую школу. Но даже это было сделано дистанционно, с помощью некоторых ниточек, за которые дергал начинающий мэр. Я закатываю глаза, когда дворецкий ведет нас в кабинет Томаса. Представьте, что вы воспитываете ребенка, даете ему все преимущества и самое лучшее образование только для того, чтобы его можно было запереть в позолоченной клетке.
Я думаю о своем собственном, радикально отличающемся воспитании и стискиваю зубы. Мне ничего не было предоставлено. Мне не дали ни единого шанса подняться, ни одной золотой возможности. Мое детство было уроком борьбы за кусок еды или кусок поношенного одеяла от ночного холода.
Мое воспитание состояло в том, чтобы учиться сражаться и проливать кровь молодыми, чтобы хищники держались от меня подальше. Такова была жизнь в детских домах и приемных семьях России. Некоторые назвали бы это Адом. Они были бы правы, но в каком-то смысле я рад этому. То, что меня воспитали дьяволы в аду, превратило меня в того человека, которым я являюсь сегодня. Это закалило меня, научило уверенности в себе и дало мне стимул пробиваться к вершине.
– Мистер Мюррей придет, как только..
– Приведи его, - говорю я категорично, свирепо глядя на мужчину. Я игнорирую стул, на который он явно указывает, и захожу за стол Томаса. Я сажусь в его кресло и кладу ноги на его стол. – Приведи его сейчас же.
Дворецкий бледнеет и быстро кивает. – Конечно, мистер Комаров.
Он поворачивается и выбегает из комнаты, закрыв за собой дверь.
Я вздыхаю и откидываюсь на спинку его стула. Мои глаза осматривают комнату и его стол. Стены увешаны фотографиями Томаса, пожимающего руки разным важным людям — бывшему президенту, важным бизнесменам, нескольким знаменитостям. Но там нет ни одного члена его семьи. Ни одной фотографии его покойной жены или дочери.
Я начинаю думать, что Томас запирает свою дочь в этой башне не столько для того, чтобы защитить ее, сколько для того, чтобы упорядочить свою жизнь.
Дверь открывается, и входит Томас с белым лицом. Он смотрит на мои ноги на своем столе, когда видит, где я сижу, но быстро прячет взгляд.
– Надеюсь, вы не возражаете, что я устроился поудобнее.
Он заикается. – Н-нет. Нет! – Он улыбается мне этой дерьмовой улыбкой политика. – Нет, вовсе нет, Виктор. Могу я вам что-нибудь принести?
– Как насчет четырех миллионов долларов.
Томас на мгновение замирает. Но потом он смеется, как будто я только что пошутил. Мои глаза сужаются.
– Я не уверен, что в этом такого забавного, Томас.
Его глупая улыбка быстро исчезает. – Ах, ну, Виктор, ты же знаешь, я человек слова...
– На самом деле я этого не знаю, - огрызаюсь я. – На самом деле, я обнаружил только обратное в наших отношениях. И вы можете называть меня мистером Комаровым, - рычу я предупреждающим тоном.
Шесть месяцев назад Томас Мюррей не был фаворитом на выборах мэра в следующем месяце. Человек по имени Льюис Холл, бывший прокурор штата, ставший представителем штата, был подставным лицом. Увы, несчастный Холл повесился после того, как появились фотографии, на которых он скакал голый с кляпом во рту с восемнадцатилетней проституткой в гостиничном номере, полном наркотиков.