Честь

— Где палата? К ней можно?
— Да, мэм. Через минуту. — Нандини смущенно покосилась на Мохана и ушла.
— Ей меняют судно, — объяснил Мохан в ответ на недоуменный взгляд Смиты.
— О! — Смита вздрогнула. — Как им это…
— Они очень осторожны. Но Шэннон так не кажется. Думаю, здешним медсестрам еще не приходилось слышать такую отборную ругань.
Смита заметила, что он с трудом сдерживает смех.
— Понимаю. В редакции Шэннон тоже этим знаменита. — Она склонила голову набок. — А вы сегодня не работаете?
— Нет. Вообще-то, я в отпуске и должен был поехать в Сингапур на этой неделе. Но мой попутчик заболел лихорадкой денге. Пришлось отменить. В ближайшие две недели я свободен.
— А почему сами не поехали?
— Одному скучно. — Его лицо погрустнело. — Я не такой, как вы с Шэннон. Вы независимые. А я терпеть не могу путешествовать один. Я вообще не люблю одиночество. В этом смысле я типичный мумбайский мальчик.
В его голосе слышался сарказм, словно он сам над собой смеялся. И все же ни один уважающий себя американский мужчина не признался бы в таком. Если бы она услышала эти слова от кого-то из индийских американцев, с которыми мама пыталась ее свести, когда Смита была помоложе, она бы испытала презрение. Но здесь, в коридоре мумбайской больницы, это казалось нормальным. Обычные человеческие чувства. Смита понимала Мохана.
— Что ж, — со вздохом сказала она, — похоже, и у вас, и у меня отпуск накрылся.
Из палаты вышел санитар, и Нандини пригласила их зайти.
— Заходите, мэм, — сказала она. — Шэннон вас очень ждет.
Шэннон лежала на кровати со слегка приподнятым изголовьем; волосы разметались по подушке. Она смогла выдавить из себя улыбку, но Смита заметила испарину у нее на лбу и затуманившиеся от боли серые глаза.
— Привет, подруга, — Смита наклонилась и поцеловала ее в щеку.
— Привет. Ты приехала.
Нандини пододвинула стул.
— Садитесь, мэм, — сказала она.
Смита села и взяла Шэннон за руку.
— Вот не повезло, — сказала она. — Какая нога?
— Правое бедро. И я сама виновата: шла по улице и смотрела в телефон. Споткнулась о бордюр.
— Очень жаль. — Смита подняла голову и увидела Мохана и Нандини: они переговаривались в другом углу палаты. — Когда операция? Мохан сказал, они ждут хорошего хирурга. Неужели он один на всю больницу?
Шэннон поморщилась.
— Операция сложная. Я уже ломала эту кость в двадцать лет. Не спрашивай как. Придется сначала удалить старый протез и вставить новый. А вокруг старого кость разрослась. В общем, все сложно. А у этого доктора Шахани большой опыт таких операций.
— О боже, Шэннон. Я и не знала.
— Ага. — Шэннон повернулась к Мохану. — Мохан, так ты попросил их позвать другого врача?
— Да. Дежурный врач сказал… — Он повернулся к двери. — А вот и доктор.
Доктор Пал был высоким, но сильно сутулился. Стекла очков были мутными; из-под очков смотрели усталые глаза.
— Здравствуйте, мэм, — поздоровался он. — Чем могу помочь?
Шэннон сменила тон на вежливый.
— Простите за беспокойство, доктор, я просто… хотела кое о чем спросить. Во-первых, когда приедет доктор Шахани? И во-вторых, боль просто ужасная. Можете дать мне обезболивающее посильнее?
Лицо пожилого врача оставалось бесстрастным.
— У вас сломана шейка бедра, мисс Карпентер. Боль пройдет после операции. К сожалению, доктор Шахани вернется только послезавтра.
Шэннон поморщилась.
— О боже!
— Мне очень жаль. — Лицо доктора Пала чуть смягчилось. — Попробуем подобрать другие обезболивающие. Или, если хотите, назначим операцию на завтра, но оперировать будет другой врач.
Шэннон беспомощно уставилась на Мохана.
— Что скажешь?
На скуле Мохана дрогнул мускул.
— А этот другой врач так же хорошо оперирует?
Доктор Пал ненадолго замолчал.
— Шахани — наш лучший хирург, — наконец ответил он. — А ваш случай сложный из-за старого протеза.
— А вы можете прямо сейчас дать ей обезболивающее? — спросил Мохан. — Чтобы она не мучилась? Тогда мы посоветуемся и примем правильное решение.
Смита краем глаза наблюдала за Шэннон и думала, не связывает ли их с Моханом нечто большее, чем дружеские отношения, хотя тот утверждал, что нет. Она никогда не видела, чтобы Шэннон так полагалась на мужчину. С другой стороны, она никогда не видела Шэннон в таком состоянии.
 
Доктор Пал откланялся.
— Я вам сообщу, — сказал он и вышел из комнаты.
— Спасибо, Мохан, — сказала Шэннон и повернулась к Смите. — Видишь, почему я попросила тебя приехать, Смитс?
— Я побуду с тобой и во время операции, и после, — поспешно ответила Смита. — У меня накопилось много отгулов — останусь надолго, если понадобится.
Шэннон покачала головой.
— Не волнуйся. Со мной Мохан. — Она прикрыла глаза. — А ты читала мои репортажи о Мине, которая судится с братьями? Дело о поджоге, где мужа сожгли заживо?
— Что? Ах да, конечно, — ответила Смита, припоминая подробности. Она просмотрела эти репортажи вскользь: подобные истории из Индии были для нее сильным триггером и вызывали неприязнь.
— Отлично, — сказала Шэннон. — Скоро огласят вердикт, кто-то должен об этом написать. Тебе придется поехать в Бирвад — это деревня Мины.
Смита уставилась на Шэннон.
— Не поняла, — наконец проронила она.
— Скоро вынесут вердикт по делу, — повторила Шэннон. — Нам нужен репортаж.
Атмосфера в палате вдруг стала тяжелой и напряженной, а Смита почувствовала, как в ней закипает гнев. Она видела, что Мохан и Нандини смотрят на нее в ожидании. Закусив нижнюю губу, она попыталась вспомнить детали вчерашнего телефонного разговора с Шэннон. Упоминала ли та истинную причину, по которой она позвала ее в Мумбаи? Кажется, нет. «Почему Шэннон сразу все не рассказала?» — недоумевала Смита, не в силах отделаться от чувства, что ею манипулировали и вынудили вернуться в город, куда она поклялась никогда не возвращаться.
— А почему вы не можете нанять независимого журналиста? — спросила Смита. — Я думала, ты вызвала меня, чтобы помочь с операцией.
Мохан поднял голову: теперь и он все понял.
— Я для этого тебя и вызвала, — растерянно ответила Шэннон. Тут Смита поняла, что из-за боли ее подруга все путает.
— В общем, такое дело, — продолжила Шэннон, не заметив недовольства подруги. — Не знаю, помнишь ли ты эту историю. Женщину, Мину, подожгли братья за то, что она вышла за мусульманина. Мужа убили. Она тоже еле выжила. Адвокат, женщина, взялась защищать ее бесплатно, и полиции ничего не оставалось, кроме как заново открыть расследование. — Шэннон открывала глаза и снова зажмуривалась, словно сражалась одновременно со сном и болью. — Как бы то ни было, суд состоялся и скоро вынесут вердикт. А если бы ты знала, как медленно идет судопроизводство в Индии, — она быстро взглянула на Мохана, — то поняла бы, что случилось настоящее чудо. И мы должны быть там, когда вынесут решение, Смита.
— Понимаю, — кивнула Смита, — но почему ты не обратилась в редакцию в Дели, чтобы кто-то из местных этим занялся?
Шэннон потянулась и нажала на кнопку вызова медсестры.
— Извини. Сил нет больше терпеть, так бедро болит. Попрошу еще обезболивающее.
— Я приведу сестру, — мгновенно отреагировал Мохан, но Шэннон покачала головой. — Не надо. Мы и так их застращали. Сейчас кто-нибудь придет. Они быстро приходят.
Шэннон повернулась к Смите.
— Джеймс мог бы подменить меня, но он сейчас в Норвегии. Жена рожает. А Ракеш… Он взял другой мой материал. И Мина… Она не станет говорить с мужчиной, Смитс. Мусульманская деревня, консервативные нравы, сама понимаешь.
— Она права, — подтвердил Мохан. — Я… Мои родители из Сурата, это недалеко от Бирвада. По другую сторону границы Махараштры и Гуджарата. Я этих людей знаю. Женщине просто не разрешат говорить с мужчиной.
В палату вошла сестра, и Шэннон попросила дать ей обезболивающее.
— Шукрия, — ответила она, а сестра удивленно улыбнулась, услышав, что американка поблагодарила ее на хинди.