Осьмушка

Разве поймёт в целом мире хоть кто-нибудь?
* * *
По случаю праздника все молодые орки Жабьего и Зелёного домов собираются всласть подраться после заката солнца – ватажка против ватажки. Если считать вместе с Резаком, то в Зелёном получается на одного бойца меньше; с другой стороны, если к ним присоединятся оба Булата…
Но пока до жданной драки ещё несколько часов, никакой враждебностью в клане и не пахнет.
Пенелопа, Ржавка и Ёна как раз заканчивают развешивать постиранное (ох, одна ветхая футболка даже треснула возле шва при лютом отжимании в четыре руки, посохнет – ещё надо будет зашить), когда к ним подруливает Скабс.
–Ой чо, костлявые!– говорит Скабс, шмыгнув носом.– Придумали, чем Лису уваживать станете?
Не впервые Резак слышит, как Хильду зовут Лисой. И то правда: такая уж рыбарка ловкая, ехидная и поворотливая, да к тому же помимо рыжих попадаются ведь ещё и чернобурые лисы.
–Едва бошки не полопались,– вздыхает Ёна.– Чего уж тут придумаешь.
Правду сказать, обсуждали возможный подарок только Ёна и Ржавка, а сама Пенни отмалчивалась, изредка поддакивала равнодушно.
–А ведь мне мысль пришла,– молвит Скабс.– Все сейчас разбрелись да заняты, Кривда сидит дудку из бузины долбит. Поможете? Вместе тогда и подарим.
–Ну рассказывай! Что за мысль-то?!– Ржавка встряхивает последнюю тряпку из постиранного, расправляет её на туго натянутом шнуре.
–А вот. Когда старшаки Шарлотку дожидались, Тис часто кипрей-поджарник пил, помните, и мятку с брусничным листом.
–Ага. И приговаривал ещё, что если бы не это варево, то мы бы от него все избитые ходили, а Коваль бы вообще сдох уставши.
–Да. Нешуточное дело – маляшек вынашивать. А ведь нам оно всяко легче даётся, чем кровным людям. Вы себе представляете, какая теперь Хильда может злая сделаться?!
–И подумать страшно.
–И вот ещё: прежде Шарлотки, когда старшак близнят вынашивал, так к первой оттепели у нас и кипрей весь вышел, и мятки не было. Тис вовсе лютый ходил, ух… И вот пришло мне на мысль: к старой гари сбегать, поджарник там вовсю цветёт ещё, хоть и не в самой силе. Мятки разыщем побольше, я всё потом и посушу. Чтоб хватило. А поднесём охапочками, вроде люди это любят.
–Умище,– произносит Ржавка нараспев, прикладывает кончики пальцев сперва ко лбу Скабса, а потом к собственному.– Мне бы до такого в три жизни не додуматься!
–И Хильде хорошо, и всему клану польза,– соглашается Ёна.
* * *
Отчего бы не помочь, да не размяться,– думает Пенни, когда они вчетвером рысят на гарь.
–Резак!– окликает Ёна.– Ты отродясь живёшь по человечьему обычаю… Люди правда это любят – чтоб дарили траву охапочками? Это чтобы самим потом её готовить, да?
–Ну… цветы в основном, некоторым нравится,– отвечает Пенни.– Называется букеты.
–А какие цветы?
–Да всякие разные.
–И как их люди потом – сушат, сырьём варят или так едят?
–Да не! Они просто так стоят обычно, пока не завянут.
–А дальше-то что?
–А дальше их просто берут и выкидывают.
–Враки, быть не может,– Скабс даже спотыкается.
Ржавка смеётся:
–Ещё как может! Это ж людские обычаи – их даже с твоим умищем не разобрать!
* * *
Кипрей на старой гари в большом достатке. Нюхом разыскали и мяту, даже два вида: одну Скабс величает мяткой-острой, а другую – сонной.
Дышать здесь всё ещё сладко допьяна. И отчего-то уже совсем не стыдно вспоминать Штырёвы ночные догоняйки.
Когда они уже увязывают готовые вороха плотными травяными стеблями, Ёна, отошедший по мяту дальше от остальных в сторону, вдруг вскидывает ладонь.
–Э, Штырь-Ковали,– говорит он негромко.– А кто это нас пасёт.
Ох. Сегодняшний дурной сон с мертварём так и вваливается в разум, хотя того мерзкого смрада нет и в помине.
Они подбираются ближе к Ёне, крадучись, меж стеблей травы и молоденьких деревьев.
–Один вон там,– говорит Ёна.– И больше никого не слышно.
Воздух сейчас почти неподвижен, и всё-таки неведомый следопыт позаботился спрятаться под слабенький ветер так, чтобы трудно было учуять.
–Один,– шепчет Ржавка.– Орк. И кажись не взрослый.
Ёна выпрямляется в рост и делает два медленных шага вперёд.
–Хороша ли твоя добыча? Мы не хотим тебя обижать,– зовёт он по-орочьи.– Дай тебя увидеть!
За горелым вывороченным пнём, растопырившим обломки корней, едва заметно движение.
–Я Ёна Штырь-Коваль, со мной тут Скабс, Ржавка и Резак. Наш клан встал неподалёку,– Ёна приподнимает руки к груди, показывая открытые пустые ладони в пятнах травяного сока.
Из-за выворотня появляется орк, невысокий, довольно чумазый. Одёжка на нём болтается почти пустым мешком, и Пенни старается выбросить из головы мысль о Дрызгином Опудале. Жёлтые волосы собраны на затылке кичкой, над правым надбровьем кверху через лоб идёт широкий рубец. Взрослых нижних клыков у него и в самом деле не видно, а когда орк наконец заговаривает, то голос у него высокий и ломкий.
–Моя добыча хороша, Ёна Штырь-Коваль,– произносит подлетка, хотя на вид – не жравши месяц.– Я Хаш из клана Последних. Я иду за вами две ночи и два дня. И я тоже не хочу вас обижать!
В руке у Хаша гладко струганная палка с примотанным на конце проволокой обломком ножа. Подлетка втыкает своё копьишко в землю и шагает навстречу Ёне. Чернявый так же идёт ближе. Они останавливаются в шаге друг от друга и соприкасаются правыми ладонями; ростом Хаш не достаёт Ёне до плеча.
Пенелопе видно, как у обоих подрагивают ноздри: наверняка вежливое орчье знакомство не может обойтись без обнюхивания.
–Старшак увидел у соседнего озера ваш знак, и послал меня найти и узнать о вас, храбрые орки…– говорит Хаш, расправив худые плечи.
Вздрагивает и замолкает, вцепившись взглядом в Пенелопи-но лицо.
 
Чего ждать
Теперь с Хашем говорит Ржавка. Не горячится и не торопится, словно это самое обычное дело – встретить незнакомого орка и поболтать; руку закидывает Пенелопе на плечо, вполуобнимку, треплет её по волосам, называет «ррхи». Пенни не может разобрать всего в точности, но нетрудно догадаться, к чему Ржавка ведёт. Резак – родня, Резак – наша косточка, посмотри-ка, Хаш из Последних: вот и патлы в рыжину, как у меня, и шкура похожа, и глазки, что ты. Взгляду не веришь – обнюхай, нос-то не обманет поди такого хорошего следопыта. Разве стали бы мы водиться, не будь Резак кругом молодец!
Подлетка раздувает побелевшие ноздри, переступает с ноги на ногу, будто раздумывает, не поздно ли всё-таки задать стрекача. От молодых Штырь-Ковалей исходит сытая незлобная сила. Пожалуй, прямо здесь избивать не будут и против воли с собой не поволокут.