Дни в Бирме
– Надеюсь, все же не до такой степени. Однако демократический душок несомненно распространяется, доползая даже сюда.
– А ведь совсем недавно, до войны, аборигены были очаровательны, так мило кланялись с обочины – просто прелесть. Мы нашему дворецкому, я помню, платили двенадцать рупий, и он служил как верный пес. А теперь слуги требуют и сорок, и пятьдесят, и я могу дисциплинировать их только задержкой жалования.
– Тип старого слуги исчезает, – согласился мистер Макгрегор. – В дни моей юности лакея за непочтительность отсылали на конюшню с запиской «предъявителю сего десяток ударов плетью». Что ж, как говорят французы, eheu fugaces – ах, мимолетность! Увы-увы, былого не вернуть.
– Раскисло, – с обычной мрачностью добавил Вестфилд. – Не та уже страна. Финиш, говорю я, Британской Индии. Проиграно. Пора очистить территорию.
По салону прошелестел дружный вздох, вздохнул даже Флори, печально известный склонностью к большевизму, и даже юный Максвелл, живший в Бирме меньше трех лет. Любой британец знает и всегда знал, что Индия катится к черту – ах, Индия, ей, как старому доброму «Панчу», прежней уже не бывать.
Тем временем Эллис, вновь отцепив листок с доски и протянув его Макгрегору, ядовито заговорил:
– Вот что, Макгрегор, прочли мы записку насчет туземца в клубе и считаем это сплошным, – Эллис хотел сказать «дерьмом», но, учтя присутствие миссис Лакерстин, поправился: – сплошным невесть чем. У нас здесь единственное место, где посидеть своей компанией, и не хотим мы, чтоб туземцы тут шныряли. Нужно ж хоть где-нибудь передохнуть от них. Все остальные совершенно со мной согласны.
Эллис обвел взглядом сидевших. «Точно, точно!» – хрипло выкрикнул Лакерстин, в надежде своим энтузиазмом заслужить снисхождение супруги, уже увидевшей, конечно, что он напился.
С улыбкой взяв объявление, мистер Макгрегор прочел дополнившее его официальный титул «сэр П меня в Ж», внутренне поморщился от чрезвычайной вульгарности Эллиса, однако лишь добродушно усмехнулся. Держаться в клубе веселым славным товарищем стоило не меньше усилий, нежели соблюдение должной дистанции на службе.
– Надо полагать, наш друг Эллис не слишком жаждет общества, м-м, арийского брата?
– Не, не жажду, – отрезал Эллис. – Мне косые не братья. Честно скажу – не люблю негритосов.
На последнем слове, очень не одобряемом наверху, мистер Макгрегор слегка напрягся. Сам он был абсолютно лишен предрассудков относительно жителей Востока, более того, питал к ним глубочайшую симпатию. Усмиренных аборигенов он находил прелестными резвыми существами и всегда с болью воспринимал беспричинные выпады в их адрес.
– Достойно ли, – холодновато произнес он, – именовать этих людей «негритосами», употребляя термин сколь оскорбительный, столь и неверный относительно их истинной расовой принадлежности? Коренное население Бирмы состоит из племен монголоидной расы, тогда как обитатели Индии это арийцы или дравиды, и все эти народы весьма отличны от…
– Да пошли они! – перебил Эллис, отнюдь не благоговевший перед рангом представителя комиссара. – Зовите их негритосами или арийцами, мне без разницы. Я говорю, черномазых мы в клуб не пустим. Ставьте на голосование, увидите – все против. Разве что Флори будет за дорогого друга Верасвами.
– Точно, точно! – вновь крикнул Лакерстин. – От меня черный шар, я против, засчитайте!
Мистер Макгрегор досадливо поджал губы. Он оказался в затруднительном положении, ибо идея ввести туземного члена клуба возникла не у него, а была спущена ему из центра. Тем не менее, полагая дурным тоном оправдываться, он мягко, миролюбиво молвил:
– Не отложить ли рассмотрение этой темы до следующей встречи? Дадим созреть и отстояться нашим мнениям. А сейчас, – подходя к столу, добавил он, – кто готов разделить со мной некое, э-э, освежающее возлияние?
«Возлияние» немедленно заказали. Уже вовсю пекло и всех томила жажда. Только Лакерстин, воспрянувший, но под пристальным взглядом супруги буркнувший бармену «не надо», сидел, сложа руки на коленях, трагически наблюдая пустеющий в пальцах миссис Лакерстин бокал джина с лимонным соком. Призвавший к выпивке мистер Макгрегор сам, однако, предпочел лимонад – единственный из здешних европейцев, он строго воздерживался от алкоголя до захода солнца.
– Все это здорово, – ворчал Эллис, поставив локти на стол и нервно вертя стакан (спор с Макгрегором снова разгорячил его). – Все это здорово, но у меня что сказано, то сказано. Сюда туземцам хода нет! Вот такими уступочками мы и подкосили Империю. Цацкались, цацкались с туземцами и только рушили страну. С ними одна политика – как с грязью. Момент критический, надо зубами и когтями драться за свой престиж, плечом к плечу стать и сказать: «Мы тут хозяева, а вы шваль драная!» – Эллис пристукнул сухим кулачком и повертел им, словно давя червя. – И ты, шваль, знай-ка свое место!
Безнадега, старик, – сказал Вестфилд. – Полная безнадега. Что сделаешь, если канцелярщина руки вяжет? Туземная рвань законы знает не хуже нас. Хамят прямо в лицо и не ухватишь их, ловкачей. Кулак разжали, так чего же им бояться?
– Наш бура-сахиб в Мандалае, – вступила миссис Лакерстин, – всегда говорил, что в конце концов мы просто бросим Индию. Молодежь больше не захочет здесь трудиться ради грубости и неблагодарности. А когда аборигены попросят нас остаться, мы им ответим: «Нет! Вам дали шанс, но вы его отвергли. Так что прощайте!». Это их научит!
– Права! Параграфы! – угрюмо отозвался Вестфилд, сосредоточенный на теме губительной законности. По его убеждению, спасти Империю от бунта и распада мог лишь режим постоянного военного положения. – Жвачка бумажная, писари индусы всем заправляют. Кончен номер. Одно – прикрыть лавочку и оставить местных вариться в собственном соку.
– Ни черта, ни черта подобного, – заволновался Эллис. – Решимся, так за месяц все выправим. Только быть малость похрабрее. Вон, в Амритсаре-то? Как они вмиг хвосты поджали? Дайер знал, чем их шугануть. Эх, старина Дайер! Подло с ним обошлись. И эти трусы в Лондоне еще чего-то тявкают.
Ответный общий вздох прозвучал подобно вздохам католиков при нечестивом упоминании Святой Девы. Даже мистер Макгрегор, противник чрезвычайных мер и кровопролития, меланхолично покачал головой, услышав имя Дайера:
– Да-да, бедняга! Принесен в жертву этим, м-м, памятуя Киплинга, «большим политикам, столичным, романтичным» Что ж, возможно со временем, с прискорбным опозданием, господа гуманисты поймут свою ошибку.
– Насчет этого, – хмыкнул Вестфилд, – у моего прежнего губернатора была славная байка. Служил в туземном полку один старый сержант. Как-то его спросили, что будет, если британцы уйдут из Индии. Старикан, почесав затылок, говорит…
Флори отодвинул стул и встал. Нельзя, немыслимо – нет, просто невозможно! Срочно уйти, иначе под черепом что-то взорвется и он начнет крушить мебель, швырять бутылки. Безмозглые, тупо балдеющие над стаканом идиоты! Как удается ежедневно, годами напролет и слово в слово молоть все ту же чушь, размазывая тухлый газетный бред «Страны лесов»? Неужели никто здесь не способен хотя бы захотеть сказать что-нибудь новенькое? Что за место, что за люди! Что за культура – дикая, стоящая на виски, кислом шипении и стенках с «китаёзой»! Господи, пощади нас, ибо все мы в этом замешаны!
Ничего этого Флори, разумеется, не сказал и постарался не выдать себя выражением лица. Держась за спинку стула, он стоял чуть боком, со слабой, неуверенной улыбкой отнюдь не первого любимца общества.
– К сожалению, мне пора, – сказал он. – Дел по горло, нужно кое-что просмотреть перед завтраком.
– Постой, брат, опрокинь еще стаканчик, – махнул рукой Вестфилд. – Заря лишь заблистала. Возьми-ка джин, для аппетита.
– Спасибо, надо бежать. Пошли, Фло. До свидания, миссис Лакерстин, всем до свидания!
– Прямо-таки Букер Вашингтон, друг черномазых, – процедил, щурясь на хлопнувшую дверь, Эллис, всегда готовый плеснуть помоями вслед каждому покидавшему комнату. – Потопал, видно, к своему Вшивотами. Или слинял, чтоб долю за выпивку не вносить.