Пусть танцуют белые медведи

— Ты домой?
— Ага.
На этом слова кончились. Никто из нас больше ничего не сказал. Мы шли быстро, и пар, вылетавший из наших ртов, поднимался вверх. Мы спускались по склону холма, который заканчивался у станции метро.
Мне было приятно идти рядом с Тиной. Она была ниже меня ростом, но не намного, и легко шла со мной в ногу.
Может, я еще и придумаю, что сказать, размышлял я. Вот все уляжется в голове, и я до чего-нибудь додумаюсь. Можно спросить, не хочет ли она зайти в кондитерскую. Или предложить сходить в кино, там не надо разговаривать.
Я повернул голову, так что мне был виден синий капюшон, который она накинула, укрываясь от снега и ветра. Кончик ее носа совсем покраснел.
— Ты что-то сказал? — переспросила Тина.
— Нет.
Классный разговор!
Внизу, опершись на перила, стоял человек. Сквозь запорошенные очки он казался просто серой тенью. Незнакомец почти не шевелился. Я догадался, что он смотрит на школу.
Подойдя поближе, я разглядел дубленую кепку. Мужчина натянул ее на лоб. Кепка вся была в снегу, и плечи его старого пальто — того самого, в которое некогда облачался рождественский гном, — тоже.
— Папа, — прошептал я, почти неслышно.
— Ты кого-то увидел? — спросила Тина и посмотрела в ту же сторону.
— He-а. Никого.
И мы тихо зашагали дальше. Когда мы поравнялись с отцом, он посмотрел в нашу сторону. Но потом отвернулся, сплюнул на землю и снова перевел взгляд на школу.
Он не узнал меня! Мне хотелось броситься к нему через дорогу, но я словно к месту прирос.
Не мог я в первую нашу встречу показаться ему в этой одежде, ведь мы не виделись целую вечность. Мне стало не по себе.
Мы зашагали дальше. Когда мы подошли к Энскедевэген, я все еще видел перед собой грустное папино лицо. Оно слово приклеилось намертво с внутренней стороны моих заиндевевших очков.
— Я люблю тебя, — прошептал я этому лицу. — Я люблю тебя.
— Что? — переспросила Тина.
— А?
Я и забыл о ней.
— Ты что-то сказал?
— Не-а.
Теперь наши дороги расходились. Я побрел к Туссметевэген. А снег все падал и падал на мои осветленные волосы.
  
Глава восьмая
 
 
 Задачник попадает мне прямо по носу, нас навещает старый знакомый, а белые медведи исчезают неведомо куда 
 
— Отлично! — похвалил Торстенсон.
Мы с ним сидели на диване, а перед нами лежал задачник.
Торстенсон уже давно стянул с себя кожаный пиджак. Он так вспотел, что рубашка прилипла к телу. Он пытался мне все растолковать, но я никогда ничего не смыслил в математике.
Мы продирались сквозь программу — год за годом, а солнце тем временем жарило в окна гостиной и, пробравшись сквозь заросли тропических растений, растекалось пятнами по полу.
Мама была в больнице. Лолло сидела в своем углу и читала. Она обожала толстенные книги, о которых библиотекарша говорила с особой теплотой. Время от времени Лолло косилась в нашу сторону.
— Смотри-ка, с этим ты разобрался! — радовался Торстенсон.
И впрямь, я решил еще одну задачку.
Я взял учебник, чтобы посмотреть следующее задание, Торстенсон одобрительно хлопнул меня по плечу. Книга выпала из рук и улетела куда-то под стол.
— Ого, какой вундеркинд! — съязвила Лолло.
— Что ж, с головой у него все в порядке, — сказал Торстенсон.
— Да я и сама вижу, — ответила Лолло.
Я сполз с дивана и потянулся за книгой. Я не спешил. Надо дать мозгам отдохнуть.
— Если он будет так заниматься, то скоро других догонит, — с энтузиазмом объявил Торстенсон.
— Глядишь, так в профессора выбьется, — поддакнула Лолло, а я тем временем ползал по мягкому ковру и чувствовал себя ученой собакой.
— Все возможно, — согласился Торстенсон. — Почему бы тебе не перебраться куда-нибудь с этой книгой, чтобы мы могли позаниматься спокойно.
Лолло встала и громко хмыкнула.
Наконец я нашарил учебник и дал задний ход.
— Ну и неловкий же он! — простонала Лолло.
Направляясь к двери, она как бы ненароком толкнула меня в торчавшую вверх задницу. Я потерял равновесие и ткнулся носом в корешок учебника.
Ой-ой-ой! Мне показалось, что нос отвалился. А ведь это последнее, что осталось от моего прежнего лица.
Сквозь боль я услышал, как кто-то позвонил в дверь.
Я поднялся. Я был взбешен: нос болел, а грудь распирало от гнева.
— Смотри, книгу не закапай! — прошипела злорадно Лолло, увидев, что у меня из носа течет кровь.
Вообще-то я добряк. Не люблю ссоры. Но иногда со мной происходит что-то вроде короткого замыкания.
Может, это ее улыбочка меня взбесила.
— Воображала чертова! — крикнул я так, что Торстенсон вмиг побледнел и стал похож на Рыбную Тефтелю.
Я кинулся на Лолло, забыв о расквашенном носе.
Она этого не ожидала, да и Торстенсон тоже.
Уж не знаю, что я собирался сделать. Но ничегошеньки не успел, поскольку получил той самой книжищей по башке. Это была «Бесконечная история» — жутко тяжелая. Надо запретить писать такие толстенные книги!
Я стал снова сползать на ковер. В голове что-то звенело и звенело. Пытаясь удержаться, я вцепился в Лоллину грудь. Она завопила и скорчилась от боли, но я не разжимал хватку.
— Что это ты вытворяешь, негодник!
Торстенсон больше не улыбался.
Он схватил меня и отшвырнул от Лолло. Он же не видел, как она со мной обошлась! И нос мой не видел. Вот и решил, небось, что во мне взыграло мое прошлое, и я набросился на его доченьку и облапал за грудь.
— Уймись сейчас же! — орал Торстенсон.
Он сжимал меня, словно осьминог.
— Отпусти! — завопил я. — Оставь меня в покое!
И тут в комнату вошел отец.
Оказалось, он уже давно стоял на улице, не решаясь войти. Смотрел на блестящую табличку на двери «Хилдинг Торстенсон. Зубной врач». Если бы кто его заметил, то, верно, решил бы, что этот человек боится зубного врача — самый робкий пациент во всей Швеции.
Наконец папа решился позвонить, но никто ему не открыл. Он звонил несколько раз, хотел позвать меня покататься на машине.
Отец уже собрался было спуститься с крыльца, но тут услышал раздавшийся в доме отчаянный крик. Дверь оказалась не заперта, и он ринулся внутрь, забыв даже вытереть ноги.
Он влетел и увидел, что Торстенсон сжимает меня, истекающего кровью.
— Говнюк поганый! — прорычал мой отец. — Что это ты руки распускаешь, а?
Торстенсон сразу меня выпустил и попятился, затравленно озираясь. Он едва не сел на пианино.
— Кто вы? — пробормотал он. — Что вы здесь делаете?
Он никогда прежде не видел отца.
— Вот я из тебя сейчас котлету сделаю! — пригрозил отец.
— Что?
— Я тебя по стенке размажу. Вот что я сделаю!
— Давайте разберемся спокойно, — взмолился Торстенсон.
— Он же маленький мальчик, — не унимался отец. — Черт тебя побери, он еще маленький мальчик!
— Кто? — недоуменно спросил Торстенсон.
— Ах ты мразь! — крикнул отец.
Из глаз его покатились слезы. Он зашмыгал своим кривым носом.
Ясное дело, он решил, что Торстенсон меня избивает.
— Папа, — сказал я.
Он наверняка бы пришлепнул Торстенсона, если бы я не вступился. Мы с ним похожи. Он тоже психованный.
Я обнял его и уткнулся носом в его пальто.
— Ты не так все понял, — сказал я.
Но он не сразу утихомирился.
— Что ж, извините, — пробормотал отец, когда я объяснил ему, что сам ткнулся носом в учебник. Он неохотно протянул Торстенсону руку.
— Все в порядке, — холодно отвечал Торстенсон. — Пойду принесу что-нибудь, вытереть ему нос.
Он пошел за ватой в свой врачебный кабинет.
Лолло явно не хотелось оставаться с нами наедине. Она посматривала на папу так, словно он был монстром из «Звездных войн».