Якутский героический эпос Олонхо. Нюргун Боотур Стремительный.

 
 
Прикреплена ли она к полосе
 
Стремительно гладких, белых небес —
 
Это неведомо нам;
 
Иль на плавно вертящихся в высоте
 
Трех небесных ключах
 
Держится нерушимо она —
 
Это еще неизвестно нам;
 
Иль над гибельной бездной глухой,
 
Сгущенным воздушным смерчем взметена,
 
Летает на крыльях она —
 
Это не видно нам;
 
Или кружится на вертлюге своем
 
С песней жалобной, словно стон —
 
Этого не разгадать…
 
 
 
Но ни края нет, ни конца,
 
Ни пристанища для пловца
 
Средь пучины неистово грозовой
 
Моря, дышащего бедой,
 
Кипящего соленой водой,
 
Моря гибели, моря Одун,
 
Бушующего в седловине своей…
 
 
 
Плещет в грохоте грозовом,
 
Дышит яростью, полыхает огнем
 
Древнее ложе Земли —
 
Грозное море Сюнг
 
С неколебимым дном,
 
Тучами заваленное кругом,
 
Кипящее соленой водой,
 
Мглой закрывающее окоем,
 
Сонма лютых смертей притон,
 
Море горечи, море мук,
 
Убаюканное песнями вьюг,
 
Берега оковавшее льдом.
 
 
 
С хрустом, свистом
 
Взлетает красный песок
 
Над материковой грядой;
 
Жароцветами прорастает весной
 
Желтоглинистая земля
 
С прослойкою золотой;
 
Пронизанная осокой густой
 
Белоглинистая земля
 
С оттаявшею корой,
 
С поперечной балкой столовых гор,
 
Где вечен солнечный зной,
 
В широких уступах глинистых гор,
 
Объятых клубящейся голубизной,
 
С высоким гребнем утесистых гор,
 
Перегородивших простор…
 
 
 
С такой твердынею под пятой,
 
Нажимай — не колыхнется она!
 
С такой высоченной хребтиной крутой,
 
Наступай — не прогнется она!
 
С широченной основой такой,
 
Ударяй — не шатнется она! —
 
Осьмикрайняя, на восьми ободах,
 
На шести незыблемых обручах,
 
Убранная в роскошный наряд,
 
Обильная щедростью золотой,
 
Гладкоширокая, в ярком цвету,
 
С восходяще-пляшущим солнцем своим,
 
Взлетающим над землей;
 
С деревами, роняющими листву,
 
Падающими, умирая;
 
С шумом убегающих вод,
 
Убывающих, высыхая;
 
Расточающимся изобильем полна,
 
Возрождающимся изобильем полна,
 
Бурями обуянная —
 
Зародилась она,
 
Появилась она —
 
В незапамятные времена —
 
Изначальная Мать-Земля…
 
 
  
СТИХ 2
 
 
 
Коль стану я вспоминать,
 
Как старый олонхосут,
 
Ногу на ногу положив,
 
Начинал запев олонхо
 
На ночлеге — у камелька,
 
Продолжал рассказ до зари
 
Про далекие времена,
 
Как размножились под землей,
 
Разъяряясь на человеческий род,
 
Адьараи-абаасы,
 
Как возник народ уранхай-саха,
 
Как три мира были заселены…
 
Коль стану я в лад ему —
 
Сказителю седому тому,
 
Как эмисский прославленный Тюмэппий,
 
По прозванию «Чээбий»,
 
Стройно сплетать
 
Словесный узор;
 
 
 
Стану ли стих слагать,
 
Старому Куохайаануподстать, —
 
 
 
То скороговоркой,
 
То нараспев —
 
Так начну я сказанье свое.
 
 
 
На широком нижнем кругу
 
Восьмислойных, огненно-белых небес,
 
На вершине трехъярусных
 
Светлых небес,
 
В обители полуденных лучей,
 
Где воздух ласково голубой,
 
Среди озера — никогда
 
Не видавшего ни стужи, ни льда,
 
На престоле, что вырублен целиком
 
Из молочно-белой скалы,
 
Нежным зноем дыша,
 
В сединах белых, как молоко,
 
В высокой шапке из трех соболей,
 
Украшенной алмазным пером,
 
Говорят — восседает он,
 
Говорят — управляет он,
 
Белый Юрюнг Аар Тойон.
 
 
 
Подобная сиянию дня,
 
Подобная блистанью огня,
 
Солнце затмевающая лицом,
 
С ланитами светлей серебра,
 
Играющими румянцем живым,
 
Как рассветы и вечера,
 
Адьынга Сиэр Хотун,
 
Подруга владыки небес,
 
Супруга — равная блеском ему,
 
Есть у него, говорят.
 
 
 
 
Породили они в начале времен
 
Светлое племя айыы —
 
Красивых богатырей-сыновей,
 
Красивых дочерей
 
С поводьями за спиной.
 
В улусах солнца они живут,
 
Стремянные — шаманы у них,
 
Удаганки — служанки у них,
 
 
 
А в сказаньях седых времен
 
Прежде слыхали мы,
 
От предков узнали мы,
 
Что, кроме рода айыы,
 
За гранью мятежных небес,
 
За гранью бурных небес,
 
Летящих с запада на восток,
 
В кипящей области бурь
 
Утвердились в начале времен
 
Прародители девяти племен
 
Верхних адьараев-абаасы.
 
Железными клювами бьет
 
Пернатая их родня.
 
Родич их — Бэкийэ Суорун Тойон,
 
Чья глотка прожорливая, говорят,
 
В завязку шапки величиной;
 
Небесный ворон Суор Тойон,
 
Чье горло алчное, говорят,
 
В наколенник развязанный шириной…
 
 
 
В том улусе, в бездонной тьме,
 
Под крышею вихревых небес,
 
За изгородью с теневой стороны,
 
За большим загоном с другой стороны,
 
Необузданно лютая, говорят,
 
Непомерно огромная,
 
Гневно строптивая,
 
Гремящая Куохтуйа Хотун
 
Хозяйкой сидит, госпожой
 
На кровавом ложе своем.
 
 
 
Если слово ярко-узорно плести,
 
Если речь проворно вести,
 
Должен правду я говорить,
 
Старых сказочников повторить:
 
У почтенной старухи такой
 
Был ли равный ей друг-супруг —
 
В объятьях ее лежать,
 
Был ли кто достойный ее —
 
На ложе кровавом с ней
 
Любовные утехи делить?
 
Так об этом рассказывали старики:
 
 
 
Дремлет за тучами исполин
 
С красным наростом над кадыком
 
В дюжего дитятю величиной;
 
Из ороговелого горла его,
 
Из-под грузного подбородка его
 
Ниспадает до самой земли
 
Посох вертящийся огневой…
 
Если рогатину в семь саженей
 
В бок, под ребра ему
 
До основанья всадить —
 
Хлопая себя по бедру,
 
Всполошенно вскинется он,
 
С воплем проснется он,
 
Грозно воссядет он,
 
Разгневанно ворча, бормоча,
 
Великий Улуу Суорун Тойон.
 
Вот, оказывается, какой
 
Чудовищный муж-старик
 
Есть у Куохтуйа Хотун.
 
 
 
После великих древних боев,
 
Всколебавших до основания твердь
 
Необъятно гулких небес,
 
Улуу Тойона бойцы-сыновья,
 
Отпрыски старухи его,
 
Заселили весь южный край
 
Завихряющихся в бездну небес.
 
Тридцать девять их было родов,
 
Неуемно свирепых задир,
 
Возмущавших издревле мир
 
На небе и на земле.
 
 
 
Если стану подробно повествовать,
 
Старому Аргунову подстать,
 
Если увлеченно начну,
 
Как Табахаров, песню слагать,
 
Воздавая славу тем племенам,
 
Называя по именам
 
Рожденных в облезлой дохе
 
С деревянными колодками на ногах
 
Матерых богатырей,
 
Которых подземный мир
 
Атаманами своими зовет,
 
От которых из пропасти Чёркёчёх,
 
Из бездны Ап-Салбаныкы
 
Исторглись бесчисленные рои
 
Пагубно-кровавых смертей,
 
Коль об этом начну говорить —
 
Будет такой рассказ:
 
 
 
Если чародейный аркан
 
О восьмидесяти восьми петлях,
 
С силою метнув, захлестнуть
 
На шеях восьмидесяти восьми
 
Шаманов, оборотней, ведунов,
 
Кружащихся, как снеговой ураган
 
Северных ущербных небес,
 
И швырнуть их разом
 
В мглистую пасть
 
Погибельной пропасти той —
 
Не набьешь утробу ее,
 
Не обойдешь коварства ее.
 
 
 
Хлопающий бездонным жерлом
 
Хапса Буурай — сородич такой,
 
С захлопывающейся крышкой стальной
 
Нюкэн Буурай — такая родня
 
Есть, оказывается, у них.
 
 
 
Всей породе Аан Дарасы
 
Матерью древней была
 
Старуха Ала Буурай
 
По имени Аан Дьаасын,
 
Прославленная хотун-госпожа,
 
С деревянною колодкою на ногах
 
Появившаяся на свет.
 
 
 
У почтенной старухи такой
 
Был ли ей равный друг,
 
Достойный в объятиях ее лежать,
 
Достойный взбираться по вечерам
 
На высокое лоно ее?
 
Что об этом предание говорит?
 
Что об этом поют старики?
 
 
 
Ставший корнем всех
 
Адьарайских племен,
 
Отцом подземных абаасы,
 
Нижнего мира тойон-властелин,
 
Родившийся в облезлой дохе,
 
С клыками, торчащими, как остроги,
 
Луогайар Луо Хаан-великан
 
По имени Арсан Дуолай
 
Мужем был у старухи Ала Буурай.