Юнгаши

— Словом, запомните… На палубе зря не болтаться. Вы, Слизков, займитесь своим делом. Что там у вас на сегодня? Подготовка трального вооружения? Вот и готовьте… А вы… — Боцман обратился к Володьке и, глянув на него сверху вниз, решил, видимо, что называть такого маленького на «вы» еще рановато. — А ты… Как бишь тебя?
— Владимир, — подсказал Володька, постепенно смелея.
Боцман понимающе улыбнулся.
— Так вот, Владимир… — Он чуть наклонился к Володьке. — Тебе специальное задание: спускайся в кубрик и лежи, отогревайся, приходи в себя. У тебя же зуб на зуб не попадает. А насчет морской науки… Вернется командир из штаба — тогда и порешим.
Часа два пролежал Володька в томительном ожидании, прислушиваясь к биению собственного сердца и к каждому звуку на корабле. До него доносились какие-то стуки, скрипы, гулкие шаги по металлическому настилу палуб, отрывочные голоса.
Пообвыкнув, он начал вспоминать. Хорошо было до войны. Однажды летом семья Чистяковых ездила в деревню на озеро Селигер. Володька с отцом ходил к истоку Волги — маленькому роднику, увенчанному деревянной башенкой.
Вспомнилась мать, ее добрая улыбка, заботливые руки.
Потом стали мерещиться тревожные сирены, взрывы, завывания пурги. Пробираясь через сугробы, он везет на санках завернутое в байковое одеяло окоченевшее тело матери.
Из метельной пелены выплыло морщинистое лицо Трофимыча, и очень далекий голос позвал: «Где ты, Володенька? Трудно мне одному-то с ящиками управляться».
Разбудил Володьку сильный грохот. Он открыл глаза. Прислушался. Наверху гремели взрывы, корпус корабля содрогался. Звенели тревожные сигналы, надрывался динамик: «Боевая тревога! Боевая тревога!..» Глухо хлопнула крышка люка, по железным ступеням трапа простучали чьи-то ботинки.
И опять ахнул взрыв.
«Артобстрел, — догадался Володька. — Снаряды совсем рядом ложатся».
Уже трое суток он не слышал взрывов так близко.
Мигом вскочив, Володька натянул сапоги, телогрейку, схватил буденовку. На трапе споткнулся, но не упал. С трудом открыл тяжелую металлическую дверь и вывалился на палубу. Ошалело осмотрелся.
Метрах в пятидесяти от корабля на набережной оседало облако серой пыли. И уже слышался дикий посвист, предупреждающий о приближении нового снаряда. Он с шипением пролетел над кораблем и разорвался на середине Невы, взметнув к небу крупные осколки льда и фонтан воды. По обшивке звякнули осколки.
Володька инстинктивно пригнулся и кинулся было к сходне, переброшенной с корабля на берег, но зычный голос остановил его: «Стой! Назад!»
Володька замер на месте и в недоумении уставился на сёредину мачты, где был пристроен динамик. Голос раздавался оттуда.
— А? — испуганно вскрикнул он.
«Назад, в кубрик! — подтвердил динамик. — Бегом! И нос больше не высовывать».
Было ясно: он нарушил какое-то корабельное правило. Володька, не раздумывая больше, юркнул обратно в дверь. Рукоятка запора не поддавалась, пришлось повиснуть на ней, чтобы наглухо закрыть вход. По трапу скатился кубарем, телогрейка и сапоги смягчили удар. Уселся на рундук и притих, с трудом унимая дрожь. Бессильная ярость охватила его. Почему он все время вынужден бегать или сидеть, притаившись, Как загнанный зверек? Ведь может он что-то делать, как все? А что он может? Почти ничего. Неужели он и впрямь такой беспомощный?
Обстрел длился около получаса. Вокруг «Галса» все грохотало и дребезжало. Володька несколько раз порывался вскочить и убежать куда глаза глядят. Но он сдерживал себя и сидел в кубрике, прислушиваясь к тому, что происходит наверху.
К счастью, ни один снаряд не попал в корабль. Не было и серьезных повреждений от осколков.
После отбоя тревоги Володька облегченно вздохнул: пронесло. А тут подоспел обед, кубрик наполнился моряками. Пришли и Сухов со Степаном. Знакомый Володьке матрос Костя Слизков принес большой бачок вкусно пахнущей похлебки. Корабельный кок приготовил ее, не обращая внимания на обстрел.
— Налетай, братва! Вова, тебе специальное приглашение требуется? А ну, подвигайся к столу.
Володька робко подошел, бережно взял из рук Слизкова миску с дымящимся супом и пристроился на кончике скамьи. Но есть почему-то не хотелось. В голове буравчиком сверлила мысль: «Растерялся, бежать пустился… Опозорился, как последний трус… Теперь уж на корабле ни за что не оставят. И правильно сделают…»
— А ты чего? — подтолкнул его Костя. — Поторопись, не отставай от коллектива.
И Володька, опомнившись, лихо заработал ложкой.
После обеда он поднялся на палубу, прошел в самый нос корабля, на бак, и долго смотрел на панораму Невы, на строгий силуэт родного города. Весеннее солнце и редкая тишина располагали к раздумью.
На душе у Володьки было муторно. Он вспомнил об отце, о матери, о том, как хорошо жилось им до войны. И опять вернулся мыслями к своим бедам и тревогам. Почему другие — тот же Костя Слизков или Сухов со Степаном — чувствуют себя уверенно, в любой момент знают, что им делать, как вести себя? Значит, чего-то ему не хватает, в характере, видимо. А чего?
— По дому скучаешь? — прервал его размышления чей-то голос.
Володька обернулся. Рядом, попыхивая «козьей ножкой», стоял Корытов. Тот самый матрос — рулевой, кажется, — который вчера вместе с Суховым и Степаном доставил его на «Галс». Да и на Фонтанке он был с ними тоже.
— Думаю, — боясь показаться необщительным и несерьезным, солидно ответил Володька.
— О чем, если не секрет?
— Обо всем. — В детали Володьке вдаваться не хотелось.
Корытов затянулся, выпустил изо рта облачко табачного дыма.
— Зря ты солидность на себя напускаешь, — сказал вроде сочувственно и в то же время с иронической усмешкой. — Переживаешь, поди, свои невзгоды.
— А чего мне переживать? — продолжал ерепениться Володька.
— Да хотя бы давешнюю тревогу, — усмехнулся Корытов. — Как ты хотел с корабля сигануть.
Володька удивленно поднял брови.
— А вы?.. — Он не знал, что подумать.
— Точно, видел, — весело подтвердил Корытов. — И команды тебе тоже я подавал. Дежурным был, естественно, соблюдение порядка обеспечивал.
— Я не знал, — промямлил Володька.
Он словно бы просил прощения.
— Само собой, тебе не доложили, — согласился Корытов, пуская вверх новое облачко. — Только ты не очень вини себя. По первости со всяким случиться может. Главное — верный вывод сделать. А тревог в твоей жизни еще ой сколько будет. Еще натренируешься.
— Конечно, натренируюсь, — ухватился за подходящее слово Володька. — Я ведь под обстрелом много раз был. Там, в городе. — Он кивнул в сторону видневшихся на берегу построек.
— В городе, на берегу, — одно, а на корабле — другое, — назидательно заметил Корытов. — Здесь главное — не суетиться. По тревоге надо действовать быстро, но без поспешки, точно делать то, что тебе положено.
— Понятно, — согласился Володька. — А я как-то растерялся.
— Ничего, это пройдет, — успокоил его Корытов. — Освоишь специальность корабельную, суть обязанностей опять же познаешь — и все пойдет как надо. Будет тебе легко и просто.
Корытов весело, по-свойски, похлопал Володьку по плечу.
А Володька после этого разговора словно преобразился. Он чувствовал себя так, будто побеседовал по душам с хорошим другом. Будто сил у него прибавилось и от сердца отлегла томившая его тяжесть.
  
VII
 
Капитан-лейтенант Приходько вернулся из штаба под вечер. Отдав кое-какие распоряжения, касающиеся в основном хода ремонтных работ, он собрал экипаж в кормовом кубрике — самом большом помещении корабля. Позвали и Володьку, из чего можно было предположить, что будет решаться вопрос о его судьбе.
Так оно и оказалось.
— Так вот, товарищи, — начал Приходько, — по поводу нашего утреннего разговора на построении, о мальчонке, который случайно попал к нам. — Он сделал паузу и обвел взглядом напряженно притихший кубрик. — Я доложил командованию суть дела, и нам разрешено принять его в свой экипаж.