Перчинка

Глаза шефа полиции превратились в щелочки, как у кота, который готовится схватить добычу. Марио твердо взглянул в эти хищно сузившиеся глаза. Он заранее представлял себе, что его ожидает. Он даже предвидел этот первый допрос, на котором обо всем спрашивают сладким голосом и до приторности любезны.
— Так, значит, вы даже не подозреваете, почему мы вынуждены были вас задержать?
— Понятия не имею.
Шеф полиции изобразил на лице самое сердечное участие и покачал головой.
— Однако, синьор… Как вы сказали? Ах, да, синьор Андьяни. Однако, синьор Андьяни, вы что-то уж слишком спокойно отнеслись к тому, что с вами случилось.?
Марио смотрел на полицейского и думал, что хочешь не хочешь, а нужно продолжать комедию, даже если уверен, что это бесполезно. Таковы законы игры, которую он начал.
— Может быть, — проговорил он, — меня задержали из-за бутылки контрабандного масла, которую нашли у меня на кухне?
— Ах, боже мой, синьор Андьяни! Бутылка масла! Да у меня на кухне полчетверти такого масла! И, как видите, я ведь не приказываю себя арестовать!
Это была утонченная пытка. Марио казалось, что он когда-то уже пережил подобную сцену. Да, в воображении. Сколько раз, и в Риме, и в Генуе, и в Турине, выполняя опасные задания, он представлял себе свой арест. Сначала полицейский комиссар задает вежливые вопросы, потом лицо его делается жестким и, наконец, он швыряет на стол обличающие документы.
Но до сих пор все сходило благополучно; чем сложнее и напряженнее становилась его работа, тем, казалось, шире раздвигались сети, расставленные вокруг него. Марио словно окружал странный ореол неприкосновенности — его ни разу не арестовали, ни разу не проверили документов. И даже сейчас на допросе его называют вымышленным именем, под которым он был известен в Турине, — Грасси.
«Кончится тем, — думал он, — что я забуду, как меня зовут на самом деле».
Действительно, он был вовсе не Марио. Свое истинное имя он забыл навсегда или, по крайней мере, до тех пор, пока не будет закончена его «работа». Оно было тайной партийного центра. Только там знали, кто он в действительности.
«Вот кончится война, выйдем из подполья, — думал он, — и я снова стану тем, кем был раньше, снова обрету свое имя, родителей, снова вспомню название места, где родился. А сейчас я все равно что марсианин. Неизвестный, упавший с неба. Сейчас я знаю только одно — свое задание. Я должен наладить партийную работу в Неаполе. Должен установить связь с центром. Должен узнать, кто выдал пятерых товарищей. Ведь подумать только пять арестов за каких-то два месяца!
Да, меня больше не существует. Я должен забыть все, кроме своего задания. А в ту секунду, когда меня схватят, навсегда должно исчезнуть из моей памяти и это. Тогда я буду просто куском мяса, который ничего не соображает, ни о чем не думает, ничего не помнит, который не трепещет ни от посулов, ни от угроз и не отвечает на вопросы. Я не должен отвечать. Это самый лучший выход. И это легче всего».
Лицо начальника расплылось, как в тумане, и стало огромным.
— Синьор Грасси, не вы ли печатали эти листовки?
— Нет.
— Как же они в таком случае попали в вашу комнату?
— Не знаю. Я их никогда не видел.
— А не знаком ли вам некто Сальваторе?
Ох, память! Зачем при одном упоминании об этом имени перед ним, как живое, всплывает широкое загорелое лицо Сальваторе, ясно вспоминается его голос и даже характерный акцент неаполитанца.
— Нет.
— Сколько времени вы живете в Неаполе? Вот это другое дело. Этот вопрос он предвидел.
— Шесть месяцев.
— Зачем вы сюда приехали?
— Хотелось повидать своих. Они должны были вернуться из Калабрии. Я их искал, но так и не нашел. А тут еще узнал, что разбомбили завод в Турине, на котором я раньше работал. Ну вот я и решил обосноваться здесь, поискать работы.
— Почему же вы не обратились к нам?
— Мне просто в голову не пришло.
Дежурная улыбка сползла с лица полицейского, и оно стало худым, тонким и жестоким.
— Хватит ломать комедию! — проговорил он уже совсем другим тоном. — У нас есть очень хорошие средства, чтобы развязать язык тем, кто прикидывается дурачком. Тебе придется говорить, это в твоих же интересах. Будешь упорствовать — пеняй на себя…
Мрак становился все чернее. Но сквозь расплывшееся лицо полицейского пробивалось что-то новое. Это «что-то» не имело никакого отношения ни к физиономии шефа, ни к конторке в камере полицейского управления, ни к кулачищам дюжего полицейского. Просто какой-то шепот, чьи-то еле слышные шаги.
Марио вздрогнул, словно его толкнули, и широко открыл глаза. Он ничего не мог разглядеть в окружавшей его кромешной тьме, но чувствовал, что рядом кто-то есть. Постепенно глаза его привыкли к темноте, и он начал различать слабый отсвет, пробивавшийся из-за поворота коридора. На этом сером фоне, шагах в пяти от того места, где он присел и, должно быть, задремал, смутно маячил какой-то предмет. Скоро Марио различил два глаза, которые не мигая уставились на него. От этого неподвижного взгляда ему стало не по себе. «Кошка», — подумал он, собираясь снова задремать, но внезапно вздрогнул. Это были не кошачьи глаза. Это были глаза человека.
Он решил не шевелиться. Теперь, всмотревшись хорошенько, он уже мог разглядеть силуэт человека, который, как и он, сидел на корточках.
«Откуда он взялся? Может быть, он уже сидел в этом разрушенном коридоре, когда я пришел? — спрашивал себя Марио. — Почему же я его не заметил?» Нет, он был уверен, что раньше здесь никого не было. Но в таком случае, давно ли это чучело пялится на него?
И все же, непонятно почему, Марио не чувствовал никакого беспокойства. Снаружи, с монастырской площади, доносились приглушенные шаги и слабый шум. Тревога кончилась, снова начиналась привычная жизнь. Между тем фигура, сидевшая перед ним, не шевелилась. Марио уже хотел зажмуриться и проверить, не исчезнет ли она, но, прежде чем он успел это сделать, фигура заговорила. Тихий, чуть хриплый голос о чем-то спросил, но о чем, Марио не понял. Фигура говорила на неаполитанском диалекте, который он понимал с большим трудом, хотя уже порядочно прожил в Неаполе.
— Что тебе надо? — стараясь говорить как можно спокойнее, спросил Марио.
— Ты прячешься? — прошептал голос.
Теперь по голосу Марио догадался, что перед ним ребенок. «Совсем малыш, — подумал он, когда обладатель голоса поднялся на ноги. — Мне по пояс будет, не выше. Но какие все-таки странные глаза! Они светятся в темноте, как у кошки. Поэтому, вероятно, я и принял его сперва за кошку».
— Почему ты думаешь, что я прячусь? — спросил он уклончиво.
— Ладно, пошли, — не ответив на вопрос, сказал мальчик.
«А, пожалуй, не такой уж он ребенок», — подумал Марио, — следя глазами за легкой фигуркой, которая вприпрыжку бежала впереди по шатким каменным плитам.
Вот мальчик остановился перед каким-то проломом в стене, наполовину скрытым кучей камней, сделал знак следовать за собой и исчез. Марио, который был вдвое выше него, пришлось согнуться в три погибели и пробираться чуть ли не ползком. Нечего и говорить, что он беспрекословно выполнял все указания мальчика. Он был почти уверен, что повстречался с хозяином дома, и решил во что бы то ни стало с ним подружиться. Это помогло бы ему выиграть время и как следует поразмыслить над тем, что делать дальше.
Спустившись ступенек на пятьдесят по осклизшей от сырости, изглоданной временем лестнице, Марио увидел вдалеке слабый свет.
Вдруг послышались голоса. У него сильно заколотилось сердце. Что там за люди? Марио подошел ближе и увидел еще двух ребятишек, сидевших на земле. Перед ними теплился огарок свечи, рядом валялась разбросанная колода карт. Пораженные ребята с любопытством смотрели на нового пришельца, который был удивлен и заинтересован не меньше, чем они. И только парнишка, который привел его сюда, казался совершенно спокойным и ничему не удивлялся. Он жестом пригласил Марио сесть.