Берег загадок

Довран вынес из хижины кошму, бросил ее на крышу, затем туда же закинул подушку — решил спать под открытым небом. Отец расположился на тахте. Перед сном он разделся до пояса, полил себе на голову и плечи водой, чтобы не было душно. Довран тоже вылил на себя целое ведро теплой, отстоявшейся за день воды и взобрался на крышу.
Он лег на спину и стал смотреть на загорающиеся в небе звезды. Довран смотрел и думал: сколько же до них километров? Интересно, если бы можно было плыть по небу, как по реке, то смог бы он, Довран Клычдурдыев, добраться до них. Вразмашку или по-собачьи, конечно же, не доплывешь. Но если лечь вот так, как сейчас, на спину, то доплыть можно. Он думал и прислушивался к чему-то. Ему казалось, что звезды шуршат, как ячмень в мешке, когда его высыпаешь в кормушку курам. Но это шуршали камыши на ветру. Когда теплый удушливый ветер усилился, то шуршание стало еще более выразительным, и Довран догадался — шуршат камыши. А потом и течение реки стало слышнее: как будто бы гул из-под земли вырвался и заполнил все вокруг. А вот и звуки пионерского горна донеслись из лагеря. Довран подумал: это, конечно: играет Генка, и с гордостью улыбнулся.
— Сынок, ты не замерзнешь там?! — окликнул Доврана отец. — По-моему, ветер усиливается, и дождем в воздухе пахнет- Может быть, спустишься на тахту?
— Нет, папа, я здесь буду спать! — отозвался Довран.— Здесь лучше.
Довран вновь вперил взгляд в далекие звезды и незаметно уснул. Проснулся он среди ночи от яркого высверка молнии и прокатившегося по небу грома. Надвигалась гроза. Наползали тяжелые волглые тучи с юга. В темноте их не было видно. Но молнии, сверкая на горизонте, высвечивали темную завесу. Гроза приближалась быстро — ее гнал налетающий порывами сильный ветер. Довран подумал: надо слезть с крыши и сбросить кошму с подушкой, но властная, приближающаяся сила ненастья удерживала его. Доврану хотелось увидеть — как пронесется над его головой гроза. Он испытывал некоторый страх перед вспышками молний и раскатами грома, но все же любопытство было сильнее страха. Внезапна с реки донесся гудок теплохода. Сначала один, а потом несколько гудков подряд.
— Папа, вставай! — крикнул Довран, свесившись с крыши. — Пароход идет, как бы на мель не сел!
— Слышу, сынок, слышу, — недовольно проворчал Клычдурды-ага. — Эти речники специально проплывают мимо нас в такое время, когда — или несчастье над головой, или половодье. Боюсь, как бы не снесло их на мель. Кажется это «Ашхабад» плывет, а на нем капитан — совсем еще мальчишка.
— Тебе помочь? — спросил Довран. — У тебя фонарь в порядке?
— В порядке, — отозвался уже из хижины Клычдурды-ага. Он там, кряхтя и поругиваясь, надевал резиновые сапоги.
— Папа, дождь пошел! — с испугом объявил Довран, почувствовав как ему на плечи упало несколько крупных капель.
— Слезай с крыши — иди в комнату! — строже проговорил отец и зашагал со двора.
Довран слышал, как отец спустился к воде, завел моторку, и она, надрывно гудя, помчалась против течения, в ту сторону, откуда время от времени доносились гудки.
Дождь между тем пошел чаще, и черная огромная туча, начиненная огненными стрелами молнии совсем подобралась к хижине бакенщика. Вот опять раскатисто, словно предупреждая о беде, прокатился по небу гром. И вдруг дождь неимоверной силы обрушился на крышу. Довран вскрикнул, сбросил с крыши на тахту кошму и подушку, и сам начал спускаться. Он наступил босой ногой на гребень дувала, и было такое ощущение, словно он вляпался в грязь — в какие-то полминуты дувал намок и оплыл под грозовым водопадом. Спрыгнув во двор, мальчик вбежал в комнату и остановился у порога, наблюдая за буйствующей силой природы. Молния сверкала беспрестанно. Беспрестанно гремел гром, и дождь все лил и лил, как из ведра. Любопытство Доврана к разыгравшейся грозе постепенно сменилось тревогой и боязнью — как бы этот проливной дождь не размыл хижину и не унес ее в Амударью, — тогда и жить будет негде. Разве что, можно будет скрыться в пионерлагере. Там можно в палатке поставить еще одну кровать и спать на ней. Можно и отцу в палатке пионеров ночевать. Надеть ему на голову белую панаму, на шею — красный галстук. Только бородатый он... Если бы сбрить бороду!
Постепенно ливень стал ослабевать. Туча ушла в низовье реки, и гром стал чуть-чуть потише. А когда стало еще тише — Довран услышал отдаленный собачий лай. Мальчик прислушался, но никакого лая больше не услышал: решил, что ему почудилось. Лег спать, постелив кошму у самого порога. Но уснуть уже не мог — пронесшаяся гроза разогнала весь его сон, да и об отце все время думал Довран, и о пароходе.
Клычдурды-ага вернулся на рассвете. Промокший до нитки, он повесил на гвоздь под потолком фонарь, сбросил с себя' зюйдвестку, затем бязевую рубаху, сапоги, брюки и остался в одном нательном белье. Но и белье было мокрым.
— Ну чего там? — спросил Довран, пока отец раздевался.
— Вода прибывает, сынок, — не сразу отозвался Клычдурды-ага.— Столько воды с неба пролилось, что всю долину затопить может.
— А пароход?
— Парохода не было. Это был теплоход «Ашхабад», как я и предполагал. Их чуть не вынесло на мель. Я помог им — теперь они в безопасности. Достань-ка мне из сундука сухие штаны и рубаху.
Довран проворно выполнил отцовскую просьбу, Отец переоделся и вновь удрученно сказал:
— Да, сынок, вода прибывает. Я думаю, не залило бы низину. Если зальет, то и хлопковые поля, и сады окажутся под водой.
— Можно, я пойду посмотрю?
— Увидишь еще — подожди хоть солнце взойдет.
— Нет, я пойду посмотрю! — настоял на своем Довран и выбежал со двора.
Спускаясь к реке, он видел поднимающийся из-за горизонта огненный диск солнца и всю равнину, залитую водой и алой краской солнечного восхода. Это было величественное, но тревожное зрелище. Довран почувствовал, как тяжело ему дышится. И вместе с навалившейся тяжестью пришла пугающая мысль: «А как же мой падишах?!» Довран посмотрел в ту сторону, где за косогором и излукой находилось его «волшебное царство» и тотчас принял решение: надо поскорее идти к падишаху.
Как всегда, Довран был только в одних трусах. Его немножко знобило от утренней свежести и тревоги. Скрестив руки и поеживаясь, он направился в сторону баржи, поднялся на косогор и удивленно ойкнул. Камыши, через которые он всегда ходил, были залиты водой. Вода, затопив их, подобралась к подножью барханов, на которых росли саксауловые кусты. Пришлось вновь образовавшийся залив обойти справа, по саксаульнику. Но когда Довран опять вышел к реке, к тому месту, где должна быть старая баржа, то не увидел ее. Все тут залило водой. И на месте баржи, гибельно завывая, суетилось какое-то чудище. Довран поначалу испугался, отступил даже: «Может, это и есть настоящий аждарха!» Но приглядевшись узнал завхозовского пса Глупыша. Пес был по самые уши в воде, скулил и завывал, но никак не мог выбраться из воды. А вода поненмогу прибывала. Довран окончательно освоился в необычной обстановке и поманил собаку:
— Глупыш! Глупыш! Ну, иди скорее ко мне!
Увидев мальчика, спаниель забултыхал лапами и еще сильнее затявкал, с подвывом, жалуясь на свое бедственное положение.
— Глупыш, что с тобой?! — не на шутку испугался Довран и пошел к нему, осторожно ступая по разлившейся воде. Сначала она была по щиколотку, но потом дошла до колен и даже до бедер.
Чем ближе Довран подходил к собаке, тем больше убеждался, что она за что-то зацепилась и никак не может выбраться. «Наверное, зацепилась за баржу!»— смекнул мальчик. Но как сюда попал Глупыш?»
— Иди ко мне, иди ко мне, Глупыш, — ласково приговаривал Довран, ступая по дну и погрузившись уже по самую шею в воду.
Пес держался на плаву, и вероятно уже давно. Он уже выбился из сил, бултыхая беспрестанно лапами. И хотя лапы у него перепончатые, как у утки, мог бы плавать дольше другой собаки, но устал Глупыш, оказавшись в воде может быть еще ночью. Поднырнув, Довран высунул голову возле самой морды Глупыша и дотронулся до ошейника. Ощупывая ремень, коснулся цепи, которая свисала с ошейника и тянула Глупыша вниз. «Да это же наша цепь, которую вчера...» — догадался Довран-Мальчик, нажав на пружинку, отделил цепь от ошейника и, таща ее за собой по дну, поплыл, а потом пошл к берегу. Глупыш, повизгивая поплыл за ним и, первым выскочив на берег, радостно залаял и закружился волчком, выражая самую искреннейшую благодарность своему спасителю. Едва Довран вышел из воды, как Глупыш с той же радостью бросился к нему и, повизгивая и жалуясь, принялся лизать руки и ноги. А Довран гладил спаниеля, смотрел на прибивающую воду и приговаривал улыбаясь: